70382 (589176), страница 10
Текст из файла (страница 10)
Особый интерес для настоящего исследования могут представлять околопушкинские связи Е. Н. Лихачевой. Ее дочь Анна Васильевна, урожденная Лихачева (1802 – 1853), была женой полковника, а позднее генерал-майора, Льва Николаевича Давыдова (1792 – 1848), лично знавшего А. С. Пушкина0. По словам л. А. Черейского, «в середине мая 1820, проезжая через Киев, Пушкин обедал здесь с Давыдовым» 0. Кроме того, Лев Васильевич был родным братом0 Дениса Василевича Давыдова (1784 – 1839)0, знаменитого партизана и поэта, который писал о себе, что «кочуя и сражаясь тридцать лет с людьми, посвятившими себя исключительно военному ремеслу, он в то же время занимает не последнее место в словесности между людьми, посвятившими себя исключительно словесности» 0, и, которого А. С. Пушкиным связывало многолетнее литературное и дружеское общение0. Л. А. Черейский считает, что Л. В. Давыдоввв и А. С. Пушкин могли встречаться и у Д. В. Давыдова0. Анна Васильевна Давыдова также, как ее муж и деверь, могла быть знакома с Александром Сергеевичем. Таким образом, некоторые представители ближайшего родственного окружения Елизаветы Николаевны Лихачевой ( по крайне мере, зять его и брат) являлись одновременно людьми из «окружения» Пушкина.
В специальном уточнении нуждается также то обстоятельство, что в составленном П. Н. Петровым родословии дворян Давыдовых жена Льва Васильевича ошибочно названа Екатериной Васильевной Лихачевой0. С учетом исправления данной неточности можно принять к сведению, что супруги имели сыновей – Николая, Михаила, Василия, Сергея, Дениса – и дочь Елизавету0. Все они, разумеется, приходились внуками Елизавете Николаевны Лихачевой.
Для характеристики культурного облика последней важно также отметить, что, будучи женщиной православной, она должна была достойно проводить церковные праздники. Причем интересно, что само понятие «праздник» в представлении российской дворянкой первой половины 19 века имело исключительно религиозный смысл. Так, 31 декабря 1817 года княжна Прасковья Долгорукова, обращаясь к Елизавете Николаевне Лихачевой, писала следующие: «… позвольте вас поздравить ис праздниками, и с наступающим Новым Годом, пожелая вам всех благ возможных…» 0. Очевидно, она имела в виду многодневный праздник Рождества Христова, отдание которого совершалось в Церкви как раз 31 декабря. Новый год же, который в настоящее время считается в России одним из гражданских праздников, в первой половине 19 века вообще словом «праздник» не назывался.
На некоторых писем и документов0 можно утверждать, что она была женщиной грамотной, получивший, видимо, какое-то образование (правда, какое именно, установить не удается). Древнее дворянское происхождение и вступление в брак с представителем не менее древнего рода способствовали,, вероятно, сознанию ею своей принадлежности в целом к родовитому российскому дворянству и важности обладания некоторыми атрибутами причастности к определенному дворянскому роду. Официальный документ Елизавета Лихачева могла скрепить не только собственноручной подписью, но и печатью с изображением родового герба ( «… что иутверждаю сим моим обязательством заподписанием моей руки ис приложением фамилии герба моего печати…» 0), что, очевидно, являлось в ее глазах своеобразным символом нерушимости данного ею обязательства, соблюдение которого как бы гарантировалось авторитетом всего дворянского рода.
В заключении следует сказать несколько слов к вопросу о специфике различения «провинциальное» и «столичное» дворянство. Обычно такое разграничение делается на основе критерия проживания дворян и дворянок преимущественно в провинции или в столице. Однако данный критерий не является неоспоримым. Так, Елизавета Николаевна Лихачева, которую мы считаем провинциальной дворянкой, действительно большую часть времени проживала либо в имении, расположенном на территории Кашинского уезда Тверской губернии («… дворянская опека находит требование в том ея просительницы (вдовы Лихачевой) по всегдашнему пребыванию ее в Кашинской округе… согласно с законом…»)0, либо в самом городе Кашине (« … хоть присутствие наших Августейших просителей их и всех вас выманило из Кашина В Москву…» 0), однако на зиму она обычно перебиралась в столицу: до 1818 года – в Москву, а, начиная с 1818 года, - в Санкт-Петербург («… к крайне моему сожалению узнала, что вы не будете уж никогда приезжать в Москву а распологаеттесь проводить зимы в Петербурге…» 0). Очевидно, она достаточно хорошо была осведомлена об особенностях столичной жизни, общаясь с многочисленными родственниками и знакомыми, посещая культурные достопримечательности столиц, в том числе и светские, такие как, например, театр. В одном из писем, обращенных к Елизавете Николаевне, ее сын Петр Васильевич Лихачев описывал ей свои впечатления от путешествия по югу России и, в частности, от посещения города Одессы. Его рассуждение о местных театрах показывает, что его матушка имела вполне определенное представление о столичном санкт-петербургском театре. Он писал следующее: «Здесь есть италианский Театр и французской; последний составился из самых дурных актеров Петербургского Театра; вы можете себе представить каков он должен быть» 0. Вместе с тем многие представители столичного дворянства зачастую не только жили определенную часть года в принадлежавших им самим или членам их семей сельских имений, но и подолгу гостили в имениях своих родных и друзей: « Я нынешнее лето разъезжала все по гостям была в разных Губерниях и в Орловской, и в Тульской, перед праздником только возвратилась домой…» 0.
Будучи тверской дворянкой, Елизавета Николаевна Лихачева имела экономические связи в Ярославской губернии, ее сыновья, Григорий и Иван Васильевичи Лихачевы, жили какое-то время в Петербурге0.
Все эти факты свидетельствуют о том, что повседневная жизнь представительницы провинциального дворянства конца 18 – первой половины 19 века не замыкались исключительно в рамках узколокальной территории. Собственная усадьба, уездный город, губернский центр, уездный город в соседней губернии и расположенное на ее территории имение, наконец, обе столицы – такова география проживания и культурного общения дворянской женщины. В отдельных случаях данный перечень можно было бы дополнить еще и заграничными европейскими городами. В конечном счете, культурный кругозор дворянки должен был определяться масштабом условного освоенного ею социокультурного пространства, формальные границы которого в некоторых случаях, в известной мере, неизбежно совпадали с географическими.
Также следует указать на сопряженную с этим особенность мировосприятия дворянской женщины, которой было свойственно в целом небезразличное отношение к той или иной территории, к определенному культурно-географическому «локусу». В письмах, адресованных 31 декабря 1817 года и 14 января 1818 года княжной Прасковьей Долгоруковой Елизавете Николаевне Лихачевой, можно обнаружить неоднократное упоминания о том, что тяжело некая княжна Варвара0переживала сообщение, что Елизавета Николаевна и ее близкие не будут впредь проводить зимы в Москве: «… Княжна Варвара только что не плачет за стыдом, что вы отреклись от Москвы…» 0, «… Княжна Варвара… сердцем соболезнует, что вы решились в Москве не жить, вы ее отрада…» 0; «… все наши вам кланются а паче Княжна Варвара и Евгения которые сокрушаются, что вы не едите в Москву, и не будете в нее ездить никогда…» 0. Наряду с ярко выраженными мотивами здесь, бесспорно, просматривается еще и некий ценностный аспект отношения дворянки к древней российской столицы. Возможно, если бы речь шла не о Москве, а о каком-то другом городе, переживание княжны Варвары Долгоруковой, представительницы родовитой российской аристократии, не было бы столь сильным. Кроме того, следует учитывать, что предпочтение, отданное по части проживания Санкт-Петербургу, должно было восприниматься жительницей Москвы особенно болезненно на фоне своеобразного культурного соперничества двух столиц – «древней» и «новой». ( А. С. Пушкин писал, например: « Некогда соперничество между Москвой и Петербургом действительно существовало… некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. … Надменный Петербург издали смеялся и не вмешивался в затеи старушки Москвы. … Упадок Москвы есть неминуемое следствие возвышения Петербурга. Две столицы не могут в равной степени процветать в одном и том же государстве, как два сердца не существуют в теле человеческом» 0.) Вместе с тем из слов княжны Прасковьи Долгоруковой, разделявшей в целом точку зрения княжны Варвары, видно, что она сама не была коренной москвичкой, а ее отношение к Петербургу, своему родному городу, было отмечено интенсивной эмоциональной окрашенностью. При этом интуитивно предполагалось, что провинциальная дворянка Елизавета Николаевна Лихачева способна адекватно воспринимать сожаления, высказывавшиеся ей представителями столичного дворянства, а значит в данном вопросе они как бы находились в одной и той же ценностной «системой координат».
Однако, то с чем мы имеем дело, - это более или менее сходное отношение женщин, живших, одна, в провинции, а две другие, в столице, с некоторым феноменам окружавшей их культурной действительности при сохранении у них известных стереотипных представлений о специфических особенностях социокультурной среды своего повседневного существования. Так, княжна Прасковья Долгорукова, приглашая Елизавету Николаевну Лихачеву и других родственников приехать погостить в Москву, считала, что для них будет заманчивым оказаться в, условно говоря, богатой развлечениями столице и вести какое-то время более разнообразный, чем в Кашине образ жизни: «… милой сестрице Дарье Сергеевне кланюсь, хоть бы она вас всех вз манила побывать в нашу столицу повеселится нашими веселостями…» 0. Выраженное ею при этом подспудное противопоставление столичного «веселья» провинциальной «скуке» (сравним, например, «В Москве я пела и сама // НО, к огорченью, все забыла. // В провинции с ума сойти // Не мудрено от страшной скуки» 0 ) в решающей мере определялось светской системой ценностных приоритетов, исходя из которых во многом в дворянской сословной культуре конца 18 – первой половины 19 века вырабатывалось отношение к «столице» и «провинции» как к особым социокультурным феноменам.
Итак , предпринятая нами попытка реконструкции культурного облика Елизаветы Николаевны Лихачевой дает возможность выявить некоторые характерные черты православного типа провинциальной дворянки. Их следует перечислить;
1) религиозное благочестие (исповедование Православной Веры, упование на Бога, на Милость и Помощь Божию, молитва, достойное проведение праздников, дела милосердия);
2) попечение о детях (воспитание, забота, нравственное назидание, соблюдение их имущественных интересов);
3) разносторонняя экономическая деятельность (организация хозяйства в имении, винокурение, питейные сборы);
4) реализация юридической правоспособности (подача прошений, взятие на себя обязательств, закладывание имений);
5) высокие моральные качества (любовь к ближним, самоотвержение, добросердечие, милосердие, рачительность как следствие знания о нуждающихся);
6) пространственно-культурный кругозор (динамика «провинция – столица», «религиозный-светский»).
Елизавета Николаевна Лихачева являет собой пример провинциальной дворянской женщины, жизненный путь которой определялся следующими основными вехами: древнее дворянское происхождение – образование (вероятно) – брак с представителем родовитого российского дворянства – рождение детей – вдовство. Ее жизнь и имущественные интересы были связаны, главным образом, с Кашинским уездом Тверской губернии, а значит ее биография может занять достойное место в галерее историко-культурных портретов тверских дворянок конца 18 – первой половины 19 века.
Заключение
Историческая реконструкция культурного облика отдельных представительниц дворянства позволяет выявить ряд качеств, которые можно считать определяющими с точки зрения описания православного типа провинциальной дворянки конца 18 – первой половины 19 века. Это материнство, семейственность, духовность, хозяйственность, гуманность, «соборность». При всем разнообразии культурного опыта, свойственного конкретным обладательницам этих качеств, можно говорить об известном его универсализме в рамках провинциального дворянского этоса.
Забота о детях составляла одну из важнейших сфер повседневного попечения провинциальной дворянки конца 18 – первой половины 19 века. Воспитывая их в духе православного благочестия и прививая им первоначальные образовательные навыки, она действовала в соответствии с нормами известной культурной традиции. При этом данную сферу социальной активности дворянской женщины следует рассматривать не только как своеобразный вклад в непрерывный процесс трансляции социокультурного опыта российского дворянства от одного поколения его носителей и носительниц к другому, но и как неотъемлемый факт ее собственного духовно-нравственного бытия.