Vadim_Panov_Zanimatelnaya_Mehanika (522911), страница 41
Текст из файла (страница 41)
Испанка ударила по тормозам, хотела крикнуть, что отвезет его в больницу, что ему нельзя терять сознание, хотела, чтобы он сказал ей… Но когда справилась наконец с обмякшим телом, когда вернула Травника на сиденье, увидела – поздно.
– Хосе…
Его нет.
Понимание того, что больше он никогда ей не улыбнется, не скажет: «Доброе утро», не сварит кофе… что его больше не будет… оглушило Испанку. Она взяла Травника за руку.
– Хосе, зачем? Зачем?
– Испанка, – прохрипел Невада.
– Заткнись! – Ей не хотелось, чтобы Вонючка мешал прощанию. – Прошу, молчи!
Сквозь боль мелькнула мысль: Крусу надо к врачу. Но…
– Я скоро навсегда замолчу. – Невада всхлипнул. – Поговори со мной, а?
Рука Травника стремительно холодела. Или ей просто казалось?
Черты некрасивого лица стали очень резкими, точными. Заострился нос. Еще глубже запали глаза… Или ей просто казалось?
«Он умер. Он умер. Он умер…»
– Хосе! Боже мой, Хосе…
– Испанка!
Тереза перевела взгляд на Круса. Тыльной стороной ладони вытерла слезы.
«Отвезти его к врачу?»
– Три раза в меня… – Невада слабо улыбнулся. – Меткий парень оказался… из машины… три раза в меня… и в Травника три… Я видел… Фонтанчики такие, знаешь… как в кино… И в тебя он стрелял… Я видел…
Поздно к врачу. Поздно. Вонючка умирал.
И злость – «ты выжил, а Хосе нет» – испарилась.
Никто не выжил.
Испанка покачала головой:
– Что же вы наделали?
– Я неплохо играю… играл… – Крус оторвал руку от живота и посмотрел на окровавленную ладонь. – Играл… Не стал искусником… С Гончаром все казалось так просто… знаешь… не жалко. Я бы не стал Игроком… Стал Невадой… вы смеялись, а мне было хорошо… Я побеждал… – Крус закрыл глаза. – Все, Испанка, все… Уходи… мы поговорили… уходи. Я… хочу умереть один… Уходи, пожалуйста…
И не надо забывать, что скоро приедет милиция.
– Прощай, Хосе…
Она не думала, что сможет уйти, что сможет так быстро оставить Травника, но слова Невады пробились в оглушенное сознание. Рыдая, Тереза выбралась из машины, пошатнулась, остановилась и сквозь слезы увидела подъехавший «Опель».
Хрупкая белокурая женщина. Рыдающая.
Разжалобить находящихся «при исполнении» оперативников было сложнее, чем выдавить воду из камня. Первое, что пришло в голову увидевшим плачущую блондинку мужчинам, – отвлекающий маневр.
– Первый, это Седьмой! Мы видим женщину!
И тут же услышал голос оператора:
– Третий не отвечает!
И еще один:
– Мы слышали выстрелы!
Ребята Седьмого взялись за оружие.
– Седьмой, это Первый, женщина может быть опасной.
Однако командир группы уже разглядел два силуэта в «бумере». Подсознательно, профессиональным чутьем понял – мертвы. Отбой командовать не стал, но сообразил, что рыдает блондинка искренне.
– Первый, это Седьмой! Женщина не вооружена! Я вижу ее руки.
– Возьмите ее!
– Есть!
Но выйти из машины у Седьмого не получилось.
Испанка поняла, кто сидит в приближающемся «Опеле». Поняла мгновенно, интуитивно. Поняла еще до того, как автомобиль остановился, как увидела холодные взгляды сидящих в машине мужчин.
И одновременно с пониманием пришла лютая злоба.
«Они убили Хосе!»
Ей не нужно было совершать пассы или читать заклинания. Не нужно было призывать на помощь богов или обращаться к духам. Она была искусником. Лучшим на свете знатоком ядов. Человеком, способным сделать ядовитым что угодно.
Она была искусником, только что потерявшим близкого человека.
Она была очень злым искусником.
И вся отрава, что в мизерных дозах распылена в московском воздухе, вдруг полетела в салон «Опеля». Через воздухозаборники, приоткрытые окна и щели. Вся отрава, до которой сумела добраться жаждущая мести Испанка.
Первый прибыл на место происшествия быстро, однако позже милиции. Показал документы, прошел за ограждение и наклонился к лежащему на носилках Третьему:
– Ты как?
– Плечо, ерунда, – буркнул тот. – Легкое не задето, оклемаюсь.
– Вот и хорошо. Держись, Лешка. Двоих ты уложил. Расплатился за ребят.
Третий лихорадочно посмотрел на командира:
– Там был еще кто-то!
– Свидетели говорят – белокурая женщина. Их спутница.
– В нее я тоже стрелял. Я не мог промахнуться!
– Она ушла.
– Не может быть… – Третий нахмурился. – Если я попал в них, я должен был попасть в нее. Метров шесть – не дистанция… Я видел ее силуэт, этого достаточно.
– Она ушла, – повторил Первый.
– А Седьмой? Вовка ее перехватил?
Первый покачал головой.
Ничего не ответил. Молча пожал Третьему руку и направился к «Опелю», возле которого в задумчивости стоял врач.
– Что скажете о причинах смерти?
– Ничего.
Седьмой и два его помощника так и не вышли из машины. Сидели в расслабленных позах. Мертвые. С посиневшими лицами. Под ногами валялись выпавшие из рук пистолеты.
– Если бы это не прозвучало фантастикой, я бы сказал, что они отравились, – хмуро продолжил доктор. – Конечно, окончательное заключение можно дать только после вскрытия, однако впечатление такое, будто из салона неожиданно исчез кислород. Точнее, его вытеснил другой газ. – Врач угрюмо посмотрел на Первого. – Короче: ребятам стало нечем дышать.
– Разве смерть в таких случаях наступает мгновенно? У них должно было остаться время, чтобы покинуть машину.
Доктор молча развел руками.
– Вы правы, – ровно произнес Первый после короткой паузы. – Ваше предположение – фантастика.
* * *
– Извини, что отвлекаю, – попросил прощения Волков. – Но я обещал Степану.
– Ерунда, – махнул рукой Стрекалов. – Тебя я всегда рад видеть. К тому же… – Он посмотрел на часы. – Сейчас ужин принесут. Будешь бутерброды?
– Не откажусь.
– Вот и договорились.
На стеклянную фабрику Ильи Федор заехал по пустяковому делу: позвонил сын и попросил передать с «дядей Петровичем» забытую дома футболку. Спорить со Степаном Очкарик не стал, бросил важную для сына тряпку в машину, а под вечер заехал к другу.
– Как дела у тебя?
– Разбогател сегодня на полмиллиона. – Стрекалов сладко зевнул. – Пустячок, а приятно.
– Да я не об этом, – хмыкнул Федор. – Как твои дела здесь?
– А-а… – Помощница внесла ужин: тарелку с сэндвичами, салат и чай. Петрович дождался, когда она покинет кабинет, и улыбнулся: – Здесь все отлично.
– Какой сюрприз готовишь на этот раз?
– Это будет… – Илья шумно выдохнул: – Это будет необычно.
Волков не сомневался, что услышит в ответ именно такие слова. И в том, что Стрекалов действительно удивит, что создаст нечто такое, что заставит крутить головами понимающих людей.
Вот только где они – понимающие?
Представление своего первого достижения Петрович обставил по всем законам шоу-бизнеса. Он устроил большой прием в загородном особняке, на который съехался цвет московского бизнеса. Никакой богемы и светских львиц, только серьезные люди, способные, как надеялся Илья, оценить его работу. Играл струнный квартет, гости попивали шампанское и беседовали о разном. В какой-то момент в зал на тележке ввезли нечто прямоугольное и высокое, и после краткой вступительной речи Стрекалов лично сбросил бархатное покрывало с предмета своей гордости: выполненных из стекла напольных часов. Ни грамма пластика, ни единого металлического винтика, только самое обычное стекло, которое заставили отмерять время. Уникальный артефакт…
По-настоящему он заинтересовал только троих гостей, еще двое выразили удивление, остальные восприняли стеклянные часы как забавную игрушку. В эпоху высоких технологий и конвейерной сборки уважение к труду, к мастерству отдельного человека рассеивается. Зачем создавать стеклянные часы, если время считают едва ли не все окружающие приборы: компьютер, телефон, музыкальный центр и даже газовая плита? Баловство какое! Стрекалову похлопали, а минут через пять о часах забыли.
Примерно так же отреагировала и широкая публика. Журналисты, которых Петрович собрал на пресс-конференцию, радостно сожрали выставленное угощение, а затем преподнесли увиденные часы или как ловкий рекламный ход вышедшей на рынок фабрики, или как причуду мультимиллионера. Да и стоит ли говорить о всякой ерунде, когда мы только что пережили страшную «проблему 2000», а теперь подоспел птичий грипп и другие раскрученные ужасы, интересующие публику гораздо больше, чем какие-то стекляшки?
К чести Стрекалова, он пережил болезненный удар по самолюбию сравнительно спокойно. Не опустил руки, не разочаровался в людях, не изменил своему увлечению. Нет славы? Нет признания? Плохо, конечно, но… в первую очередь я занимаюсь любимым делом для себя. Я поставил перед собой цель и иду к ней. Все остальное – вторично.
– Намекни хоть, чего ждать, – попросил Федор, дожевывая второй бутерброд. – Интересно же!
– Намекнуть… – Илья улыбнулся, затем покопался в ящике стола и протянул Очкарику стеклянную поделку: – Пожалуйста!
Волков вытер руки салфеткой и осторожно взялся за предмет. Колба, из которой выходят стеклянные трубочки.
– Оборудуешь химический кабинет?
– Ты просил намекнуть, а не рассказать, – усмехнулся Петрович. – Придет время – увидишь.
– Вредный ты.
– Какой есть.
«Да уж, какой есть…»
Стрекалов убрал колбу на место. Его осторожные, но уверенные движения и блеск в глазах напомнили Волкову вчерашний разговор с Яшей Рыжковым. И его собственную фразу, сказанную об Илье: «Человек нашел себя».
«Нашел?»
– Петрович, – неожиданно спросил Очкарик. – Зачем тебе это?
Илья не удивился. Словно знал, что рано или поздно Федор спросит. Когда поймет, что стекло для друга не просто хобби, не причуда, не блажь.
Переспросил:
– Зачем?
– Да.
Улыбнулся:
– Я тебе отвечу, Очкарик, но хочу, чтобы прежде ты ответил на мой вопрос.
– Задавай.
Волков догадался, о чем его спросит друг. Все-таки не первый год рядом, притерлись уже, и не нужно дополнительных фраз, чтобы понять – начался разговор по душам.
– Почему ты пошел в милицию?
– Потому что это – мое.
– До сих пор так думаешь?
– Да.
– И всем доволен?
– Хочешь, чтобы я ответил честно?
– А как еще?
Стрекалов смотрел на друга очень внимательно, цепко, искал малейшую фальшь. Ему было важно услышать ответ, потому что он понимал: реальные милицейские будни имеют мало общего с обывательскими представлениями о них. Чуть меньше двадцати лет назад романтически настроенный юноша Федор Волков надел погоны, что от него осталось? Прожженный циник? Карьерист? Разочаровавшийся неудачник, ждущий пенсии по выслуге лет?
Очкарик друг, Очкарик стоит близко, совсем рядом, но у каждого из нас глубоко в душе есть маленькая раковина, в которую очень неохотно пускают даже самых близких друзей. Есть уголок истинного Я. Стрекалов планировал открыть свою раковину, но прежде – заглянуть в его.
– Я добился, чего хотел, – спокойно ответил Федор. – И пусть некоторые вещи оказались не такими, какими виделись со стороны, я доволен своим выбором. И, представься мне возможность изменить прошлое, я бы ничего не сделал.
– Тебя ничего не возмущает?
– Нет.
– Все оказалось именно таким, как ты ожидал?
– Я же сказал – нет.
– Тогда почему ты доволен?
– Потому что мне не в чем себя упрекнуть. – Волков помолчал. – Мы оба знаем, что любому руководителю нужны и послушные исполнители, и профессионалы, способные подойти к делу творчески. МВД не исключение. Поскольку первых больше, складывается впечатление, что милиция ни на что не способна. Это не так. Исполнители тянут основную лямку, собственно, являются хребтом. Ими затыкают дыры, им, в случае необходимости, приказывают развалить дело, они периодически демонстрируют глупость…
– По приказу?
– Иногда – да.
– А чем занимаются профессионалы?
– Докапываются до правды. У начальника любого РОВД или ГУВД периодически появляются дела, которые необходимо раскрыть. По-настоящему раскрыть, по-честному. Если в его колоде только исполнители, то шансов на успех немного. Поэтому каждый толковый начальник имеет в своем распоряжении одного или нескольких сыскарей высокого класса.
– Которым хорошо платят.
Машина последней марки, дорогая одежда, платиновая карточка, частная школа для Степана – Стрекалов не был ребенком, он прекрасно понимал, откуда у Федора деньги, но сейчас хотел услышать ответ от него самого.
– Я много знаю, – пожал плечами Очкарик. – Я владею компроматом на стольких людей, что давно мог бы стать героем детективного триллера, тем героем, с убийства которого начинается расследование. Но есть нюанс – я нужен. Я честен. Мне доверяют. Поэтому я до сих пор жив. И поэтому мои руководители делают все, чтобы у меня не возникло желания нарушить правила игры.
Стрекалов был уверен, что Волков недоговаривает. Знал – Очкарик слишком умен, чтобы полагаться только на благородство начальников. Но развивать тему не стал.
Илья понял главное: Федор обрел равновесие между миром внутренним и миром внешним. Принял окружающую действительность со всеми ее недостатками и вписался в систему. Более того: сумел использовать систему в своих интересах, сумел раскрыть свой талант. И не надо задавать Очкарику вопрос: гордился бы мальчик, которым он некогда был, мужчиной, которым он стал?
– Поэтому ты отказался от предложения Бориса? Рвался в высшую лигу?
В свое время, когда Волков уже стал профессионалом и о нем заговорили как об отличном сыщике, но платили по-прежнему мало, Петрович порекомендовал друга своему деловому партнеру, в подчинении которого находилось крупное охранное агентство, более похожее на частную спецслужбу. Борис, оценив способности Федора, сделал ему заманчивое предложение, но Очкарик отказался.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
