Vadim_Panov_Zanimatelnaya_Mehanika (522911), страница 45
Текст из файла (страница 45)
Дыхание Гончара оживляло мертвую кровь, будило проклятые души, поднимало неприкаянных тварей из небытия, выпускало на свободу.
Зло опалило ночной город. Чистое, как дистиллированная вода, незамутненное, без примесей. Без совести.
Зло.
Оно витало над идущим по пустым улицам Гончаром, заставляя дрожать и отворачиваться редких ночных прохожих. Зло, которое должно было занять место павших членов команды.
Гончар не собирался отступать.
Сибирь, 2004 год,
шестьдесят первый день экспедиции
Бомм!
Голос бубна мягко, но очень плотно, как соболья шуба, обволок окрестности. Пролетел между деревьями, теряя силы в листьях, и плавно сошел вниз, запутавшись в мохе и травах. Ударил по скалам, отразился, породив причудливое эхо. Поднялся к небу, отжимая от земли пышные облака.
Голос шаманского бубна.
Голос тайги.
Бомм!!
Словно маяк посреди бескрайнего леса, словно корабельный гудок, собирающий ушедшие в туман шлюпки.
Бомм!!!
Беспалый еще немного постоял над едва теплящимся костром, дождался, когда окончательно рассеется звук бубна, а затем расслабился, стряхнул напряжение, которое всегда охватывает берущегося за бубен шамана, присел на землю и открыл глаза.
Григорий точно знал, что голос умер, прошелестел над землей, скользнул по поверхности быстрой речки, поиграл со скалами, подпрыгнул к солнцу и умер. Впитался в тайгу, вошел в мир. Григорий знал точно. Но Семену, который сидел в двух шагах от шамана, казалось, что он до сих пор слышит мистический звук бубна, слышит, как басовито гудит он в земле и воде, в скалах и облаках. И голос этот наполнял душу старого охотника теплом и спокойствием.
Голос шаманского бубна.
Голос тайги.
– Они идут, – негромко сказал Беспалый. – Не мешайте им.
– Зачем ты их зовешь? – спросил Семен.
Но вопрос охотник задал не так, как раньше. Другим тоном, совсем другим.
– Они заслужили право ее увидеть.
– Чем?
– Тем, что не сломались. Тем, что надеются… – Шаман помолчал. – Я слышал их мысли.
– А я видел их страх.
– Не все боялись, – парировал Беспалый.
– Да, – вынужден был согласиться охотник. – Не все.
Только те, кто уже мертв. А те из американцев, кто не сломался, брели сейчас по тайге, ориентируясь на голос бубна.
– Они заслужили право увидеть ее, – повторил Григорий. – Так будет честно.
Оспаривать его решение охотник не стал.
Еще пару месяцев назад Семен держался с Беспалым почти на равных. Ну да, шаман, сын шамана, но ведь – мальчишка, выросший у него на глазах! Еще пару месяцев назад, задавая вопросы, Семен готов был спорить с Григорием, отстаивать свою точку зрения, давить, если считал себя правым, и даже ругаться. Сейчас он задавал вопрос, чтобы выслушать ответ, просил Шамана поделиться мыслями, раскрыть суть того или иного принятого решения. И максимум, на что был готов охотник, – осторожно и вежливо выразить свою точку зрения. Он признал старшинство мальчишки.
Очень часто настоящий авторитет приходит вместе с пролитой кровью.
Так уж у людей принято.
Еще пару месяцев назад Семен был уверен, что именно ему и его охотникам предстоит выполнить самую грязную работу, что им одним придется запачкаться во имя Богини. Кровью отплатить за доброту. Семен относился к такому положению вещей спокойно, не в первый раз все-таки. Подобрал людей, подготовился, с легким высокомерием пообещал Беспалому, что все пройдет хорошо.
Но охота сложилась не так, как ожидал Семен. Совсем не так.
Казалось, юный шаман задался целью взять всю кровь на себя, единолично выразить Богине свою преданность. Камлания Григория не только сбивали с пути американцев и выводили из строя приборы, но и били по ним самим: падали деревья, умирали лошади, выворачивались из-под ног камни, жрали тела язвы… Охотники тоже не сидели без дела, но от кровавого таежного пиршества им доставались только жалкие объедки.
И с каждой новой смертью Беспалый все больше замыкался в себе, все меньше говорил, отделываясь короткими фразами, отводил взгляд, предпочитая смотреть на деревья и скалы, на облака и мох, но не на людей.
И с каждой новой смертью охотники все ниже склоняли головы перед молодым шаманом.
Так уж у людей принято.
И Семен склонял. Не перед мальчиком – перед мужчиной, перед Шаманом. И вести себя стал по-другому не из страха, а признавая силу Григория. Теперь уважение охотников зиждилось не только на положении Беспалого.
Но склоняя голову, Семен догадывался, что мальчишка еще не стал настоящим шаманом, не закалил до последнего предела стержень, не обрел непробиваемую уверенность в своей правоте. Видел охотник, что кровь Беспалый взял на себя именно поэтому – решил измениться одним махом, за одну беспощадную охоту. Словно мосты жег.
Вот только прежде нужно понять, что берег, на котором ты оказался, – именно твой.
Семен видел. Но молчал. Склонял голову.
Не привык охотник лезть к людям в душу, не любил, когда к нему лезли, и других оставлял в покое. Но жаль ему было щенка, искренне жаль. Кровь он взял, но не принял, не понял, ради чего, не закалился. Поторопился мосты сжечь. Семен это понял, когда узнал, что Шаман дозволяет последним американцам увидеть Богиню. Кровь Григорий взял, но твердым она его не сделала. Как бы он в ней не захлебнулся…
Охотнику было жаль щенка, потому сказал:
– Сложись все по-другому, Гриша, они убили бы тебя не задумываясь. А через час забыли бы о тебе навсегда.
– Знаю, – кивнул Шаман. – Наверное, именно поэтому они ищут нашу Богиню, а не наоборот.
– Я должен ее увидеть! Господи, помоги мне ее увидеть! Я должен ее увидеть! Господи, помоги мне…
Кантор снова и снова повторял короткую молитву. На привалах, когда они падали с ног от слабости, он молчал, сразу же забывался, иногда кричал что-то неразборчивое, что-то совсем другое, но обычно молчал. Однако стоило вновь тронуться в путь, как профессор принимался твердить:
– Я должен ее увидеть…
Остина монотонный голос спутника не раздражал. Нет, если быть честным, то сначала, разумеется, выводил из себя, но потом Джеймс привык. Когда напарник трое суток подряд бормочет одно и то же, привыкнуть можно. Тем более что в последние два дня Остин тоже начал шептать:
– Дай мне силы, Господи! Дай мне силы…
А вот между собой они не разговаривали.
И даже смотреть друг на друга избегали, чтобы не видеть неуклюжие движения, осунувшиеся от голода лица и кровавые струпья. У обоих давно вылезли волосы. Выпали зубы. На заживо гниющие тела беспрестанно садились мухи. Не было сил их отгонять. Да и смысла в этом они не видели.
Они не понимали, почему до сих пор живы? Откуда берутся силы для продолжения пути? Ведь они падали с ног, пройдя не больше полумили, харкали кровью и валялись по нескольку часов в забытьи.
А потом поднимались и шли дальше.
Они не слышали голос бубна, не воспринимали его, но вел их именно он.
Голос тайги.
– Я должен ее увидеть! Господи, помоги мне ее увидеть…
– Дай мне силы, Господи! Дай мне…
Ничего другого им не было нужно. Только увидеть. Только дойти. Только эту малость.
– Господи…
И их молитвы были услышаны.
Лес неожиданно закончился. Только что непроходимые кусты, листья и стволы, и сразу – чистое пространство. Берег небольшой реки. Свежий ветер, с легким отвращением набросившийся на смрадные тела. Идущий первым Остин остановился, вдохнул полной грудью и прохрипел:
– Мы нашли.
И кашлянул, выплюнув еще один кусочек легкого.
Кантор встал рядом. Улыбнулся, обнажив беззубые десны. Подтвердил:
– Нашли… – Вздохнул. – Она… прекрасна.
Остин молчаливо согласился с профессором.
У них не было сил говорить. У них не было сил думать о том, что она их убила.
Они дошли.
И наслаждались победой. Своей маленькой победой.
Они дошли. Они увидели.
Она стояла в самом центре небольшого каменистого островка.
Высокая, в два человеческих роста… Низенькая, словно сжатая деревьями и скалами тайги.
Блестящая, горящая ярче солнца, слепящая глаза… Тусклая, потемневшая под непомерной тяжестью беспощадного времени.
Красивая до слез, словно вышедшая из-под резца гениального скульптора… Уродливая старуха, вид которой вызывал омерзение.
Одинокая… В окружении детей.
Живая… Мертвая.
Золотая Баба.
Богиня.
Она была идолом. И она была тайгой.
Она впитала в себя все и возвращала впитанное обратно, наполнив его любовью и смыслом.
Бомм!
И два мертвых человека наконец-то услышали голос тайги. Ее голос.
Бомм!!
Шаман, которого они не видели, вновь прикоснулся к бубну. Шаман с закрытыми глазами. Шаман, бывший Ее голосом.
Бомм!!!
Среда
Такое случалось нечасто. Чертовски редко случалось, если честно, всего лишь во второй раз.
Еще вечером Стрекалов предупредил подчиненных, что не приедет на работу. Намеченные на среду дела были перенесены или сделаны во вторник. Тревожить босса разрешалось только в самых крайних случаях: революция, падение астероида, пробуждение Ктулху. С остальными, мелкими проблемами велено было справляться самостоятельно.
Однако проснулся Петрович в обычное время. Умылся, побрился, позавтракал. Облачился в костюм, сам повязал галстук, что делал, опять же, в редчайших случаях: когда бывал предельно сосредоточен, а потому любой появившийся в поле зрения человек, любой посторонний шум могли нарушить концентрацию. Результатом подобного вторжения становилась вспышка ярости, и Ксюха, прекрасно изучившая мужа, даже не сделала попытки подняться с кровати. Она не знала, к чему готовился Илья, но с расспросами не лезла – потом сам расскажет.
Ровно в восемь, как обычно, Стрекалов вышел из дому и опустился на заднее сиденье лимузина. Сухо обронил:
– На фабрику.
Откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
И улыбнулся.
Ему предстоял чертовски сложный, трудный, но невероятно увлекательный день.
День, когда на свете появится еще одно чудо.
* * *
Вопреки широко распространенному мнению о волшебной силе сна, разгадки и умные решения никогда не приходили Волкову по ночам. Бывало – по вечерам, но чаще всего – утром или днем. Иногда – неожиданно: за рулем автомобиля, в столовой, в разгар футбольного матча, иногда – в результате нескольких часов мозгового штурма, подкрепленного кофе и сигаретами. Но во сне – никогда.
Ничего не изменилось и на этот раз.
Разбудила Очкарика Проказа. Проснулась, поворочалась на диване, да и потащилась в спальню. По привычке, не иначе, наверняка понимая, что ничего у них не сладится.
Ласковые поглаживания заставили Федора открыть глаза. С минуту он бездумно таращился в потолок, а когда понял, что усилия Проказы, которая копошилась у его бедер, вот-вот заставят его потерять контроль – увлекшаяся девушка уже вовсю использовала язык, – отстранился и проворчал:
– Лучше бы кофе сварила.
И направился в ванную.
Вот под душем-то окончательно проснувшийся Волков и отыскал правильный ответ.
Ход его мыслей был прост. Дано: Механикус выстроил мельницу давным-давно, когда на Неглинной подобных сооружений стояло не одно и не два. Затем речку спрятали в трубы, все мельницы снесли, а специально для Механикуса выкопали подземный зал. В честь чего такая привилегия? Уговорил строителей? Может быть. В те времена столицей считался Санкт-Петербург, особенных мер по охране Кремля не принималось, и руководители работ, за плату, разумеется, могли добавить в проект лишнее помещение. Однако после того как в Москву переехало коммунистическое правительство, все должно было измениться. Вожди победившего пролетариата населения страны побаивались, Кремль превратили в осажденную крепость и не могли не проверить идущие вокруг него подземные ходы. Заинтересовались ли они мельницей? Обязательно. Но не сломали, а включили в охраняемую зону. Почему? Ответ очевиден – договорились с Механикусом.
Что именно предложил бог машин коммунистам, Федора не интересовало. Предложил и ладно. Главное: версия выглядела правдоподобной и подтверждалась тем фактом, что неизвестные стали следить за искусниками после того, как Очкарик представил Шипилову Неваду.
Как говорится, «все сходится – ребеночек не наш».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
