Emec_D._Ojerele_Driadiy (522899), страница 27
Текст из файла (страница 27)
Во многом лес действовал на него так же, как и на Багрова. Только Матвей, как романтик, сходил с ума от любви и тоски. В переводе на популярный язык: у него ехала крыша. У Чимоданова же крыша, напротив, надежно и прочно нахлобучивалась на хозяина. Петруччо, как практик, радостно опрощался, не тоскуя и ничем не заморачиваясь.
Научился ловить верхоплавку без удилища, поплавка и грузила, только на леску с крючком. Насаживал дохлого, а чаще даже шевелящегося овода, пускал и спустя несколько секунд выволакивал на берег очередную серебристую, с палец, рыбку. Осечек почти не было.
Комаров он теперь не бил, а сдувал или сгонял, первым из всех сообразив, что на раздавленного насосавшегося комара сразу слетаются сотни других, точно вампирам повесили вдруг объявление: «кровь!» В результате самый закомаренный тот, кто больше всех их раздавил.
На стоянках, пока Эссиорх скромно обрубал ветки с сухой елочки, Чимоданов ухитрялся лихо срубить три‑четыре молодые березы и чего‑нибудь из них соорудить. Ел сырую рыбу, густо соля ее. Один раз, чтобы шокировать Даф, сожрал живую и шевелящуюся верхоплавку вместе со всеми потрохами. Даф‑то он не шокировал, зато Мошкин позеленел и трижды повторил, что Чимоданов «больной».
– От здорового слышу! – обиделся Петруччо и метко плюнул в него рыбьим глазом.
– Мне кажется, ты мог бы жить в чаще, – сказал Корнелий, когда орущий Мошкин отказался от попыток удушить Чимоданова и убежал обижаться в лес.
– Это точно! Дай мне топор, соль, и я не пропаду! – заявил Петруччо.
– А зачем соль?
– Полезнейшая штука – соль… Промыл дождевого червя, землю из него выскреб, просолил – уже лопать можно. Опять же и лягушек никто не отменял… С голоду не пропадешь.
– Слушай: заглохни, а? – устало попросила Ната.
Только что она вернулась от реки с кругами под глазами, и теперь ей хотелось смешать кого‑нибудь с грязью. Чимоданов же, как самый нестерильный, подходил для этой цели больше других.
Улита подошла к Дафне, которая, сидя на корточках у костра, закапывала в угли картошку.
– Заметила? – поинтересовалась ведьма. – Хочешь узнать: чего стоит мужик, – сходи с ним на неделю в поход. В походе и гниль сразу всплывет, и хорошее проявится. Я бы всех кандидатов на тили‑тили‑тесто отправляла в поход принудительно. Люди тут проверяются на раз‑два‑три. А то маются дурью: тесты всякие на совместимость заполняют в поганых журнальчиках, машины шариками украшают! Поубивала б!
Дафна вопросительно посмотрела на Улиту. Та покраснела и, буркнув что‑то, отошла.
«И чего она? У них же с Эссиорхом все вроде нормально. Ах да, машина с шариками! Может, в ней все дело?» – подумала Дафна. Она давно обнаружила у ведьмы одно свойство: чем больше Улита что‑то ругает, тем больше она этого хочет.
Разобравшись с картошкой, Дафна отошла к Сереже и опустила руку в воду. Сережа лизала ее пульсирующую ладонь как дружелюбный пес. Порез болел почти непрерывно. Даф даже грести не могла: греб один Меф.
Поиски дриады пока ничего не принесли. Упрямая маленькая особа продолжала скрываться, хотя Эссиорх всякий раз, как они плыли по реке, зорко вглядывался в лес. Даф знала: он чувствует и видит не только то, что на берегу, но еще очень и очень многое.
Продолжали искать дриаду и валькирии, обогнавшие их, по приблизительной прикидке Эссиорха, на дневной переход. Дважды они натыкались на их стоянки. Валькирии, судя по всему, отдыхали с размахом. После них всегда оставался сколоченный стол. К реке, если берег попадался высокий, бывали прорыты укрепленные ступени. По всем признакам, в их большой компании имелся кто‑то с умелыми руками. Оруженосец Бэтлы? Фулоны?
Один раз Даф встретила на стоянке разбитое в труху сухое дерево с явными следами копья.
«Ну без Таамаг тут не обошлось!» – подумала она.
Каким образом ищут дриаду валькирии, оставалось для нее загадкой до вчерашнего дня. Кого можно поймать, шумной толпой сплавляясь по реке? Случайно всплывшего водолаза? Проболтался, как Шмыгалка и предполагала, «Корфелий».
– Ну все! Ща тресну! Скоро они всю мяту развесят? – простонал он вчера, обнаружив, что его дорогая палатка с тентом, якобы выдерживающая тропический ливень, таинственно пасует перед легким русским дождиком. Признавать ошибки было не в привычках Корнелия. Он заявил, что дождику не хватило тропичности и какие‑то особые дышащие поры в палатке и тенте не успели закрыться.
– Какую мяту? – непонимающе переспросила Даф.
Эссиорх уставился на Корнелия с укором, но почти сразу кивнул, подтверждая, что раз он сказал «А», надо говорить и «Б».
– Тут такая штука! – сказал Корнелий, улыбаясь. – Дриады, как определяет эдемский справочник, «существа психологически сложнопостижимые со множеством ментальных нюансов и склонностью к накоплению отрицательных переживаний». В переводе на нормальный язык: у них полно закидонов. Если кто их когда обидел, тыщу лет будут дуться, хотя бы ей просто на ногу наступили.
Дафна укоризненно посмотрела на Депресняка.
– И не стыдно тебе? Зачем было когти распускать?
Кот не помнил, за что ему должно быть стыдно, но на всякий случай застыдился.
– Так вот, про закидоны! – продолжал Корнелий. – Наша репейная дриада терпеть не может мяту перечную. Если где‑то мята растет или просто хоть лист валяется – она к этому месту и близко подойти не может.
– Почему?
– Да потому что там, где мята, сразу появляется мятная дриада – мощная такая бабуленция с мышцами борца, даже не ожидал, что у мяты такая окажется! – и начинает колотить нашу дриаду своей клюкой! У них какие‑то старые разборки. В общем, валькирии выделили несколько оруженосцев, и те развешивают мяту по всему муромскому лесу, постепенно сужая кольцо. Мы находимся в его центре. Ну или примерно в центре, так что рано или поздно мы ее сцапаем.
– А она сама разве не может догадаться, что мы ее так загоняем?
– Догадаться‑то она может, да только все равно к перечной мяте не подойдет. Ее и в прошлый раз, когда разведчик на наконечник стрелы наступил, так отловили. Вот только… э‑э!.. – Корнелий замялся и замолчал.
– «Чудом успели, а тут не факт, что успеем!» – мысленно договорила за него Даф.
К ее неподвижной ладони подплыла стайка мальков. Мелькая между пальцами, они вопросительно толкали их, проверяя, что это тут лежит на песке, в знакомом им месте. Особенно усердствовал один малек, эдакий рыбий Чимоданов, размером в треть спички. Он и так крутился, и эдак, и за ладонь щипал, и за запястье, и к своим отплывал, хвастаясь: «Смотрите, сколько еды я нашел!» Не удержавшись, Даф сжала пальцы, обратив рыбьего Чимоданова в паническое бегство.
Мальки умчались. Дафну же ужалило вдруг тоской. Обычно свет тоски не испытывает, но сейчас в ее крови змеей скользил мрак, впущенный мечом Мефа. А тут еще близость скорой разлуки!
Мысленно Дафна прощалась с Мефодием. Тот же, как назло, казался ей равнодушным, нечутким, дубоватым, слишком здоровым и мало думающим. Совсем не такого Мефа, а Мефа сложного, страдающего, с глазами бунтующего поэта, Дафне хотелось поместить в коробочку памяти и, бережно обмазав края глиной, замуровать там навсегда. Этот же походный Буслаев с удовольствием греб, с аппетитом ел, боролся с Мошкиным и Чимодановым, метал охотничий нож в старый пень. Даже кроссворд из случайно попавшей в рюкзак газетенки разгадал. С Дафной он был внимателен, не давал ей весла, все за нее делал, но одновременно нельзя было сказать, что он умирает от любви. Как страж, Дафна понимала, что все нормально, но как девушке ей хотелось больше внимания и больше эмоций.
Легко любить человека придуманного, допустим, певца или актера, которого мы видим в лучшие его минуты и часы, да и то ненастоящим. Несложно любить человека дальнего, от которого едва‑едва добредет раз в год открытка. А вот любить ближнего, каждодневного человека тяжелее тяжелого, даже если ты и страж света.
К реке подошел Эссиорх и стал энергично скрести котелок песком.
– Ишь ты, не оттирается! Прямо как иной эйдос! – сказал он жизнерадостно.
– При чем тут эйдос?
– Ну как? Ты когда‑нибудь оттирала котелки с присохшей гречкой? Каждое зернышко приходится ногтем отшкрябывать. А ведь пока гречка свежая была, достаточно было слегка ополоснуть. Вот так и грязь внутренняя. Пока свежая – легко ототрется. А присохнет – смерть.
Даф рассеянно кивнула. От Эссиорха не укрылось, что она расстроена.
– Что с тобой такое? Рука? – спросил он сочувственно.
– И рука тоже.
– А кроме руки?
– А кроме руки – Меф. Раньше он гораздо лучше был! – пожаловалась Даф.
Вернувшиеся мальки заинтересованно шныряли вокруг котелка.
– Ты не права. Напротив, он лучше сейчас! – заметил Эссиорх.
Даф уставилась на него с негодованием. Ей захотелось брякнуть, что напрасно он ходит по солнцу с непокрытой головой. Так и перегреться недолго.
– Вот и нет! Я‑то помню, каким он прежде был! Гораздо светлее! – упрямо повторила Даф.
– Не‑а, не был. Просто раньше свет ему больше помогал. Давление мрака было чудовищным, и требовалось его уравновесить, – пояснил Эссиорх.
Даф мотнула головой, показывая, что не поняла. Хранитель вздохнул. Ох уж этот ускоренный курс обучения. Что вообще можно выучить за каких‑то двенадцать‑тринадцать тысяч лет? Азы.
– Представь себе парня, который тащит в рюкзаке сорок килограммов общего груза, не считая своих вещей, – сказал он терпеливо. – Ему кажется, что он такой мощный, на деле же рюкзак незаметно помогает нести тот, кто рядом с ним днем и ночью. По мере того как парень становится сильнее, свет слегка расслабляет руку. Вначале он помогает всей ладонью, затем четырьмя пальцами, затем тремя и, наконец, допустим, одним. И вот уже парень едва ноги переставляет. Ему (и остальным) кажется, что он выдохся и охилел. На деле же – стал сильнее.
– То есть ты считаешь, что Меф сейчас лучше и Троил поступил правильно, когда стер ему определенные воспоминания? – спросила Даф, внутренне бунтуя.
Котелок, которым Эссиорх зачерпывал песок, звякнул и остановился, мгновенно наполнившись шныряющими мальками. Хранитель встал и повернулся к Дафне:
– Совершенно верно. Я так считаю.
Даф уже справилась с собой.
– Ну и отлично! Тем проще нам с ним будет расстаться, – сказала она. – Замолви словечко, пусть ему назначат хранителем Горазда. Горазд хотя бы мягкий. А то я почему‑то опасаюсь, что ему дадут Ратувога.
– Почему обязательно Ратувога? – удивился Эссиорх.
Он уже знал от Дафны о встрече со Шмыгалкой и о том, что ей предстоит вскоре сделать выбор.
– Ну предчувствие у меня такое. Меф – конно‑спортивный, и Ратувог тоже. Устроят друг другу гонки с препятствиями, только клочья полетят. Мефа же, наоборот, смягчать все время надо, успокаивать, он и так резкий, дерганый. Его спокойствие так, корочка, а под ней огонь… – сказала Дафна жалобно.
Эссиорх улыбнулся.
– А ты составь расписание, когда Мефа супчиком кормить, когда пустырник давать, и приклей Ратувогу на холодильник. Если у Ратувога есть, конечно, холодильник, в чем я сомневаюсь, – посоветовал он.
Дафна ударила рукой по воде.
– Кто, я? Я? – вскипела она. – Да ни за что! Ратувог все равно все по‑своему сделает: что толку его злить! И вообще, так этой деревяшке бесчувственной и надо – пусть ее муштруют!
– А ведь тебе не хочется расставаться с этой бесчувственной деревяшкой! – заметил Эссиорх.
Дафна фыркнула, попытавшись наполнить фырканье всем негодованием, которое у нее имелось. Вот только оказалось его совсем немного, потому что она отлично понимала: Эссиорх прав.
Позади них, в лагере, послышался крик. Это Улита в очередной раз накинулась на Корнелия, который осмелился самовольно передвинуть ее вещи, сохнущие у костра на рогулине.
– А ну убрал свои ручонки от моих шерстиков, пока я тебя ими не накормила! – вопила ведьма со свойственной ей зашкаливающей громкостью.
– Слушай, ты могла бы хотя бы не орать? – поморщился Корнелий.
Сказать Улите, что она орет, было большой неосторожностью. Хотя ведьма и голосила так, что ее слышно было в Муроме, однако при этом не считала, что повышает голос.
– Ты мне рот не затыкай! Веснушки в коробку ссыплю! В носу новые дырки просверлю!
Улита надвигалась на Корнелия, толкая его в грудь. Корнелий отступал, демонстративно зажимая уши. Лишь когда между ними вырос Эссиорх, ведьма согласилась успокоиться и, с видом полководца, одержавшего крупную победу, отправилась перевешивать свои шерстики ближе к костру.
В последние дни отношения Корнелия и Улиты постепенно обострялись, мало‑помалу принимая гнилостные формы. Раза три Улита гонялась за курьером с рапирой, один раз скинула в реку и стала топить, всяких же брошенных на землю мисок можно было не считать. Это стало уже в порядке вещей.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
