ostapenko_yuliya_igry_ryadom (522881), страница 24

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 24)

— Тише, — шикнула она. — Давай… быстро…

— Что… что вы делаете?! Нас могут застать!

— Я заперла дверь, — доверительно сообщила пронырливая девчонка, деловито расшнуровывая завязки на моих штанах. Однако я не собирался сдаваться так легко.

— Но как же ваша честь?! Я не могу…

— Пустяки, — фыркнула она. — Потом ты на мне женишься. Я откроюсь отцу, он нас простит.

— Нет! — выдохнул я, придя в настоящий ужас от ее простодушной целеустремленности.

— Как это — нет? — обиженно отстранилась та, подозрительно поглядывая на меня. За окнами быстро темнело, и лицо Дарлы уже было совсем черным, я едва различал ее черты и радовался тому, что она, вероятно, едва различает мои. Вовремя вспомнив мудрые наставления Ларса, я быстро сказал:

— Я дал обет. И я, и Ларс… и Флейм…

— Целомудрия?

— Безбрачия…

— Ну что ж, — огорченно вздохнула Дарла. — Жаль… Очень жаль… Ты мне так нравишься, Эван… Ну да ладно, — ее шаловливая ладошка снова принялась терзать мою плоть, причем, надо признать, весьма и весьма умело. Я понял, что пропал, и стиснул ее талию.

— Постой… ну всё‑таки… а как же тогда… твоя… девственность? — предпринял я последнюю отчаянную попытку, лежа на спине и будучи уже за шаг до рокового поступка.

Дарла, успевшая оседлать меня и задрать свою жуткую желтую юбку, изумленно вскинула голову, и развязавшаяся алая ленточка, выскользнув из ее темных волос, упала на ковер.

— Девственность? — словно не веря своим ушам, переспросила Дарла. — Да пребудут с тобой боги, Эван, какая девственность?!

Это был приговор, не подлежащий обжалованию. Мне оставалось лишь смириться со своей участью. Как оказалось, не слишком горькой.

Дарла проявила неожиданную для девушки с ее умениями стыдливость и сбежала сразу после окончания нашей содержательной беседы, быстро чмокнув меня в губы и пообещав увидеться на балу. Я остался лежать на скамье, совершенно обессиленный и снедаемый жгучим стыдом. Я впервые сознательно изменил Флейм — не считая эфемерных одалисок из храма Безымянного Демона, но в их реальности я уверен не был, а реальность Дарлы сомнений не вызывала. Какое‑то время я упивался отвращением к самому себе и жалостью к бедняжке Флейм, с таким трудом переносившей дворянское гостеприимство. Потом вспомнил, что второй акт комедии под названием «Торжественное пиршество в замке Аннервиль» вот‑вот начнется, а мне предстоит быть одним из видных статистов в этой пьесе, поэтому стоит выйти на сцену вовремя, не вызывая недоумения зрителей.

Я оправил двусмысленно неряшливую одежду перед большим зеркалом в ближайшем коридоре и вошел в зал, как оказалось, одним из последних. По счастью, на этот раз меня не посадили рядом с Дарлой, но я всю ночь ловил на себе ее жаркие взгляды. Флейм, опять‑таки по счастью, чувствовала себя слишком плохо, чтобы обращать на это внимание. Я демонстративно игнорировал Дарлу и расточал приторные любезности леди Йевелин, благо она сидела слишком далеко, чтобы меня укусить. Я уже начал подумывать, что и на этот раз всё обойдется, когда небеса разверзлись, и грянул гром.

— Вы знаете, друзья, — добродушно сказал маркиз (эх, до чего же я завидовал его поразительной душевной и физической стойкости! А впрочем, наверняка она объяснялась тем, что он пил ядреную даллантскую наливку с раннего детства и был не так чувствителен к ее разящему воздействию на организм). — Сегодня я по чистой случайности узнал, что в наших краях появился известный и, по слухам, очень умелый менестрель. Я счел уместным пригласить его на наш праздник. Не угодно ли приветствовать досточтимого трубадура?

Свист и гиканье уже порядком нализавшихся дворян были ему ответом. Все повернулись к парадным дверям, в которые как раз в этот момент ступали худые ноги знаменитого менестреля. Возможно, это событие не привлекло бы моего внимания, если бы я не удосужился бросить взгляд на лицо знаменитого менестреля, случайно — заметьте, совершенно случайно — оказавшегося в Далланте.

Говорят, у нас большое королевство. Король Гийом безумно гордится островами, полученными от Шангриера в качестве контрибуции, и неустанно твердит о готовности расширять необозримые границы страны до бесконечности, насколько поз во лит раз мер нашего мира. По мне — так живем мы в деревне. Забитой и глухой. Пять дворов, и все друг друга знают. Иначе как объяснить, что, проехав сотни три миль, встречаешь до боли знакомого человека?!

Думаю, и без всяких слов ясно, кто вошел в парадный зал замка. Если не ясно, я скажу: это был Юстас. Он разоделся в потрепанный бархат и облезлую парчу, перо на его берете было не павлинье, а петушиное, но вид он сохранял воинственный. И он обзавелся новой лютней. Старая, без сомнения, была принесена в жертву долгой и трудной дороге, которую он проделал, чтобы погубить всех нас.

Я сидел с застывшей улыбкой на одеревеневшем лице, стараясь вжаться в стул и в панике перекидывая взгляд от Ларса к Флейм. Ларс сидел спиной ко входу и сначала ничего не заметил. Поймав мой взгляд, он обернулся, тут же снова сел прямо и принялся усиленно поглощать крылышко куропатки, до того сиротливо лежавшее на его блюде. Флейм же, как и я, узнала менестреля сразу и теперь сидела с таким видом, словно проглотила рыбью кость. Я сдержанно похлопал ее по спине и осведомился о здоровье дорогой сестрицы. Она сглотнула и пробормотала, что устала и хочет уйти. Я вполне разделял ее чувства.

Юстас снисходительно выслушал овации, прошел на середину зала, уселся на специально принесенный стул и заиграл. Играл засранец хорошо, это признавал даже Ларс, и на несколько мгновений я даже забыл о ситуации, в которой мы очутились. Певца наградили повторными овациями, более бурными и искренними. Я хлопал без энтузиазма, чем, вероятно, и привлек внимание Юстаса.

Наши взгляды встретились, когда он раскланивался, и я невольно вспомнил недавнюю ситуацию в трактире. Тогда я вел себя более приветливо, однако Юстас и теперь не мог похвастаться предсказуемостью реакций. Вместо того чтобы завопить: «Эван, дружище, что ты делаешь среди этих толстосумов?», он сдержанно улыбнулся, отвесил низкий поклон, скользнул пытливым взглядом по толпе гостей, заметил Флейм, потом Ларса и улыбнулся шире.

— Для прекрасных дам, — проговорил он в наступившей тишине, и, кажется, только я услышал прозвучавшую в его голосе насмешку, — присутствующих здесь, осмелюсь спеть следующую балладу о любви и верности… «Сладкая тайна моей души», авторство вашего покорного слуги.

«Хорош гад», — с несказанным удовлетворением думал я, слушая его чарующую музыку. Без сомнения, хорош. Кстати, пора бы о нем вспомнить. Он не был нужен Ларсу, но он по‑прежнему нужен мне. Чем‑то он мне нравится.

— Я думала, что умру от ужаса, — пожаловалась Флейм несколько часов спустя, когда я расшнуровывал ее корсет наверху, в отведенных ей апартаментах. За окнами уже светало, и никто во всем замке не был так рад, как мы, тому, что эта ночь наконец кончилась.

— Я тоже, — пробормотал я, стараясь не думать о том, что было бы, выдай нас Юстас вольно или невольно.

— Он ведь не знал, что мы здесь, правда? Думаю, он владеет собой не хуже Ларса. Но в первый миг я чуть в обморок не упала.

— В обморок? Ты?! — насмешливо переспросил я. — Вот глупости! Флейм не падает в обморок, это закон природы.

— Ну да, — сердито обернулась она. — А почему это я не могу упасть в обморок? Я что, не женщина? Да? Не женщина? Ты меня уже не воспринимаешь как женщину… не правда ли?

Я не успел проследить, как разговор повернул в столь опасное для меня русло, и начал смущенно оправдываться:

— Флейм, ты совершенно напрасно…

— Ох, перестань! — выкрикнула она в ярости, отталкивая мои руки, и я вдруг подумал, что взгляды, которые всю ночь бросала на меня Дарла, не могли остаться незамеченными зоркими очами моей возлюбленной. — Я всё прекрасно понимаю!

— Это… это совсем не то, что ты думаешь… — глупо начал я. — Ты же помнишь, зачем мы здесь. Это для дела.

— Для дела?! — выпалила Флейм. — Для какого же дела ты весь вечер переглядывался с этой белобрысой сучкой?

— Я… Белобрысой?!

— Прости, золотоволосой! Так принято называть крашеные патлы дворяночек, да?

— Ты… ты о леди Йевелин, что ли?

— Да, я о леди Йевелин! Как ты только можешь, Эван? Она же старше тебя лет на десять!

— На пять, не больше! — невольно возмутился я, за что был немедленно выпихнут в коридор.

— Ну и вали к своей ненаглядной, скотина, — прошипела Флейм и захлопнула дверь.

И что, спрашивается, я мог на это сказать?

ГЛАВА 16

Густой аромат черники. Базилика — и черники. Сильнее… Легкий ветер водит ладонями по каменному лицу, поправляя каменные локоны, утирая каменные слезы.

— Здравствуй…

Спокойные глаза. Такие спокойные. Спокойные‑спокойные… пустые… совсем, живые, когда их целует ветер.

— Здравствуй, дорогая… Как ты… здесь…

Тихий смех где‑то так глубоко, что это почти перестает быть смехом. Старческие руки со скрюченными хребтами вен отгоняют юный ветер: молодость, прочь, ненавижу… Тут только старость, тут только смерть. Она и я. Ей так одиноко здесь.

— Ты устала… Я знаю… И я… так устал… Ладони ветра — ладони старости, старой, дряхлой любви, истлевшей нежности, верности, похожей на труху. Прочь, молодость, прочь. Еще слишком рано для тебя.

— А ты была права. Ты во всем была права… Проводники… Они уже были здесь. Один из них. Они думали, я не узнаю… А он сбежал от них. От нас… Ты помогла ему, правда? Ты это сделала. Ты знала…

Разве могут улыбаться пустые глаза? Он целует каменный локон, стирает каменный пот с каменного лба — своего.

— И теперь… они вместе, да? Правда? Они уже вместе… Всё так, как я и думал… Они вместе… И… началось… Ты поэтому плачешь, дорогая?

Эти пальцы, которых нет… Кремневые струи редеющего дождя, обломки того, что он целовал, а она не ощущала, потому что родилась мертвой.

— Ты четырнадцать лет не плакала, Ласкания… — Ветер наконец убирается вон. Он всё понимает. Теперь — понимает.

— Ты не плакала четырнадцать лет. — Да, говорят пустые глаза и плачут.

Я спал плохо — то ли совесть мучила, то ли похмелье, то ли шаткость нашего положения, многократно усилившаяся с появлением Юстаса. Всё это было одинаково неприятно.

Я проворочался до рассвета и с облегчением встал сразу после первых петухов. Замок дрых мертвым сном, прислуга только просыпалась, и шансы найти Юстаса и вытрясти из него душу, не привлекая любопытных взглядов, были велики как никогда. Я, разумеется, не мог ими пренебречь.

Подтягивая слишком просторные штаны лорда Аннервиля и на ходу заправляя за пояс его уже изрядно помятую и пропахшую потом рубашку, я выскользнул в коридор. Зажав в углу молоденькую горничную, быстро выяснил, куда поместили приезжего менестреля. Его комната была в восточном крыле замка, ближе к людской, и я пробирался туда еще с четверть часа, старательно отворачиваясь от встречных слуг; те, впрочем, и без того не слишком на меня заглядывались.

Храп Юстаса я услышал еще в начале коридора. Храпел он даже громче Грея, рядом с которым и так невозможно спать. Дверь оказалась незапертой. Я вошел, поморщившись от резко усилившегося храпа. Юстас лежал на спине, одетый, свесив одну ногу на пол и крепко обнимая за плечи крохотную, очень рыжую и совершенно голую девочку‑служанку. Девочка спала как убитая, из чего я заключил, что она пьяна еще сильнее, чем Юстас. Физиономия у него была преисполнена неземного блаженства.

Мною овладела жажда крови, ведь именно из‑за этого сладко дрыхнущего засранца я сегодня не сомкнул глаз. Я схватил медный таз для умывания, подцепил пустой кувшин из‑под вина и, поднеся то и другое к самому уху менестреля, со всей силы бухнул кувшином о дно таза.

Звук вышел громче, чем я ожидал. Юстас открыл глаза. У него было такое лицо, что я на миг испугался, не сделал ли его заикой, что для певца совсем нежелательно.

— Эван, — внятно сказал он, не отрывая головы от подушки, — ты…

— Заткнись, ублюдок, — с чувством прошептал я, выразительно кивнув на сонно и совершенно невозмутимо потягивающуюся девчонку.

— Понял, — одними губами сказал Юстас и сел. Его качало из стороны в сторону. — Иди, дитя мое, — обратился он к девочке, похлопав ее по спине. Та сладко зевнула, обиженно хмыкнула, бросила на меня совершенно осоловелый взгляд и ушла, изящно завернувшись в простыню.

— Ну знаешь, — сказал я, когда дверь за ней закрылась. — Этого я даже от тебя не мог ожидать.

Юстас встал, отодвинув меня с дороги, потащился в угол комнаты, на ходу мучительно стягивая шейный платок. Схватил кувшин с водой и долго пил. Потом, вытерев губы, повернулся и осклабился.

— Что поделаешь, надо же как‑то зарабатывать на жизнь, — неожиданно желчно сказал он. — Бывшим шпикам нынче мало платят. В каждом втором дворе меня норовят вздернуть на ближайший сук. И только в одном из десяти дают работу. В такой вот глуши, к примеру, где и слыхом не слыхивали, что идет гражданская война.

— И что, так трудно было не зубоскальничать? Просто сделать вид, что ты нас видишь в первый раз? — я нервничал, а потому злился. Юстас, кажется, тоже. В его взгляде мне даже виделась какая‑то враждебность.

Характеристики

Список файлов книги