Bushkov_A._Neizvestnaya_Voyina (522861), страница 35
Текст из файла (страница 35)
Ну, а на Севере к тому времени начался самый настоящий террор, или то, что применительно к нашему Отечеству принято называть «незаконными репрессиями». Президент Линкольн – временно, разумеется, из лучших побуждений! – отменил все законы о неприкосновенности личности. Теперь любой человек в форме мог любого американца упрятать за решетку без ордера на арест, без рассмотрения дела судьей (как того доселе требовал Хабеас Корпус, он же Билль о правах).
Не только в Российской империи, но и практически во всей тогдашней Европе подобный произвол со стороны властей был, в общем, в порядке вещей. Однако гордившиеся своими вольностями американцы этакие новшества восприняли крайне болезненно. Отдельные граждане стали во всеуслышанье называть Линкольна «диктатором» и «тираном» – за что многие из них угодили на нары…
С одной стороны, столь жесткие меры, в общем, для воюющего государства необходимы. С другой же… Горький опыт всевозможной чрезвычайщины, где бы дело ни происходило, показывает: настоящие вражеские агенты и диверсанты (а их на Севере хватало) сплошь и рядом как раз и проскальзывают невредимыми сквозь эту поганую паутину – зато в ней, себе на беду, запутываются люди, ни в чем не виновные (разве только в том, что не научились держать язык за зубами или просто кому‑то физиономией не понравились…).
Как деликатно их называет американский историк Брюс Майроф, «гражданские лица, просто попавшие в водоворот военных событий» (98) – и полностью оправдывает Линкольна, ссылаясь на то, что президенты Вильсон и Рузвельт поступали «еще хуже»…
В указе Линкольна говорилось о создании военных трибуналов, которые будут арестовывать и судить лиц, «мешающих осуществлению мер, принимаемых против мятежников» и «оказывающих помощь мятежникам». Под эти расплывчатые обвинения можно было подвести практически любого: в указе не конкретизировалось, в чем именно заключается «помеха» и «оказание помощи». На практике это выглядит уныло: не так летал, не так свистел – пожалте‑с на нары!
Донесение российского посланника в Петербург: «Президент потребовал и получил от Конгресса неограниченную власть, которой он пользуется неумеренно. Все политические враги правительства преследуются, и часть из них брошены в тюрьмы. Строгая цензура установлена для газет, которые приостанавливаются простым приказом военного министра. Достаточно критиковать военные операции и правительственные действия, чтобы оказаться под страхом быть арестованным и брошенным в тюрьму. Именно поэтому все крепости Союза были превращены в тюрьмы, где политические преступники без долгих церемоний стали узниками» (62).
Солдаты врывались в редакции оппозиционных газет и журналов. Аресты санкционировал военный министр Стэнтон, а также военно‑морской департамент. Даже государственный секретарь США Сьюард, не имевший ни малейшего отношения к силовым структурам, хвастал, показывая на колокольчик у себя на столе: «Я могу отправить в тюрьму любого человека, виновен он или нет» (149).
А заодно, к несказанной радости северных фабрикантов и железнодорожных магнатов, против забастовщиков принялись бросать армейские части, а не полицию, как это практиковалось при разгуле демократии. Забастовали рабочие оружейного завода в штате Нью‑Йорк, требуя повышения зарплаты, – пришли солдаты и разогнали прикладами. Забастовали станочники и портные в городе Сент‑Луис – прибыли войска и вломили ума. Забастовали в штате Теннесси две сотни мастеровых – армейский генерал их всех арестовал и выслал из родного штата: идите, мол, куда хотите, южные пособники… Прекратили работу машинисты в Рединге – пришли солдаты. Забастовали шахтеры Пенсильвании – ну вы поняли… (58). Для денежных мешков наступили райские времена: больше не нужно договариваться с рабочими, повышать плату, выслушивать требования. Чуть что, беги на телеграф и отбивай телеграмму в Вашингтон, чтобы поскорее присылали солдат: ведь если разобраться и творчески прикинуть, любая забастовка есть «помощь южанам» и «помеха в борьбе с мятежниками». Вашингтон именно так это расценивал и на любую просьбу о помощи солдатушками реагировал мгновенно…
Господа мои, вы себе и не представляете, как развернулись искатели легкой наживы, какая коррупция раскрутилась, как вольготно стало жить на Севере всевозможным прохвостам, казнокрадам, ворам и мошенникам!
Военный министр Камерон казнокрадствовал так, что об этом уже знала каждая собака. К Линкольну как‑то явился тот самый Тадеуш Стивенс («ястреб», радикал, экстремист, но, надо отдать ему должное, бессребреник) и заявил с порога, что Камерон нечист на руку, что его нужно срочно увольнять. Линкольн с видом невинного дитяти вопросил: вы что же, хотите сказать, что Камерон может что‑то украсть?
Стивенс, хмурясь, ответил:
– Ну, раскаленную‑то печку он не украдет… Линкольн тут же со смехом пересказал этот разговор Камерону как… «хорошую шутку». Взбеленившийся Камерон стал кричать, чтобы Стивенс взял свои слова обратно.
Стивенс взял. Торжественно заявил Линкольну:
– Я сказал вам, что Камерон не украдет раскаленную печку. Теперь я беру свои слова обратно…
Крупный торговец из Вермонта Джим Фиск говорил, не скрываясь: «Вы можете продать правительству что угодно и почти за любую цену, которую у вас хватит нахальства назвать». Естественно, для успеха сделки требовалось отстегнуть соответствующему чиновнику…
Конгресс создал Комиссию по наблюдению за правительственными контрактами – и тут же собрал массу сведений про вздутые цены, которые к тому же правительство платит за товары крайне низкого качества. Послали результаты расследования Камерону, требуя прислать в высший законодательный орган страны все сведения о контрактах, количествах поставленной продукции, именах поставщиков, полученных суммах. Камерон не отвечал несколько месяцев.
Конгрессмен от штата Нью‑Йорк Ван Вик громыхал с сенатской трибуны:
– Похоже, что мания воровства охватила все правительственные каналы, от генерала до барабанщика, начиная с тех, кто стоит вблизи от источника власти, и кончая последним таможенным чиновником. Чуть ли не каждый из тех, кто имеет дело с правительством, думает, что оно продержится недолго, и торопится наворовать…
И огласил длиннейший список самых непотребных сделок – с именами, датами, фактами и суммами.
Однако Линкольн терпел Камерона еще долго – и отправил в отставку только тогда, когда генерал окончательно зарвался. Речь идет уже не о воровстве: Камерон стал официально рассылать по стране политические меморандумы, касавшиеся важнейших вопросов, которые президент считал исключительно своей компетенцией. Вот тут разозленный Линкольн Камерона и уволил – и тихонечко спровадил послом в Россию… Хотя та самая комиссия Конгресса уже подготовила доклад, посвященный персонально Камерону. Насчитывал он ни много ни мало 1109 страниц и факты содержал убойнейшие…
Несколько милых примеров. По указанию Камерона армия закупила тысячу пистолетов по 25 долларов каждый (при реальной цене в 14 долларов). За 20‑долларовую винтовку Энфилда (поставлявшуюся многими тысячами) платили 26 долларов, за 15‑долларовый револьвер Кольта – 35. Кто получал откаты, догадаться нетрудно… (99).
Северный генерал Уилсон впоследствии писал о поставщиках: «Палатки они поставляли из наиболее легкой материи либо на несколько дюймов меньше установленного размера; на сбрую давали тонкую кожу; седла делали плохие мастера из бракованной кожи; в обувь ставили картонные подметки; одежду шили из переработанной, бывшей в употреблении шерсти; в кормовых смесях для лошадей было излишне много мякины и дешевых сортов зерна; каждого поставщика приходилось строго контролировать».
Корнелий Вандербильт, будущий железнодорожный магнат, оказался в нужном месте в нужное время – когда правительству потребовалось много судов для перевозки солдат. Агенты Вандербильта быстренько осмотрели все «корабельные кладбища», собрали едва державшуюся на воде всевозможную трухлявую рухлядь, подлатали, подкрасили – и Вандербильт продал все это старье правительству, получив денежки как за совершенно новые корабли (понятное дело, уплатив хороший откат). На этом деле он вмиг заработал несколько сот тысяч долларов. Многие из кораблей очень быстро пошли ко дну, а вместе с ними – сотни солдат. Один из помощников Вандербильта перепугался и посоветовал боссу не увлекаться очень уж явным жульничеством: законы, мол, существуют… Тогда Вандербильт и сказал свою ставшую широко известной фразу: «А зачем мне закон? Разве я не обладаю силой?» И ведь прав оказался, стервец: за «патриотические труды по созданию американского флота» правительство его наградило большой золотой медалью и присвоило чин коммодора (капитана первого ранга)…
Английский журнал иронизировал: «Большая война всегда создает больше подлецов, чем убивает». Янки крыть было нечем – пока солдаты умирали на фронте (а до того их шинели расползались под первым же дождем, а картонные подошвы моментально отлетали), в тылу сказочно обогащались тысячи биржевиков и спекулянтов, подрядчиков, поставщиков и посредников, контрабандистов и банкиров (эти малопочтенные профессии сплошь и рядом совмещались в одном лице). Не отставали получавшие свою долю сенаторы, конгрессмены, губернаторы, чиновники военной и гражданской администрации. Свой кусок сладкого пирога урвали владельцы дорогих отелей и ресторанов, ювелиры и модные портнихи: в одночасье разбогатевшие субъекты и их дамочки открыто гуляли так, словно завтра должен был наступить конец света. На Север из Европы тогда ввозилось бриллиантов на два миллиона долларов в год. Зимой в витринах магазинов красовались коробочки с клубникой по двадцать четыре доллара за лукошечко – при том, что средняя заработная плата рабочего на фабрике или в мастерской, железнодорожника составляла примерно доллар в день (при продолжительности рабочего дня в 12–16 часов).
Из армии поступали тревожные донесения: «Солдаты отказываются служить сверхсрочно, волонтеры разбредаются по домам» – многие уже понимали, за что на деле воюет Север и кому это выгодно…
Состояния сколачивали даже на протезах, полагавшихся инвалидам войны. Будущий финансовый воротила Морган, в то время еще молодой и голодный, впарил военному ведомству партию бракованных, совершенно непригодных к стрельбе карабинов, заработав на этом 95 000 долларов. Под видом сахара иные умудрялись поставлять в армию песок, а под видом кофе – рожь. Форму шили из всевозможных лоскутов и текстильных отходов, причем поставляли ее не уставного синего цвета, а какой получится – отчего северные солдаты частенько палили друг в друга, не опознав своих по мундирам…
Из мало кому тогда доступного сенатского доклада: «Один из отделов министерства финансов стал домом обогащения и проституции. Члены конгресса устроили своих любовниц на должности секретарей. Почтенного сенатора на улице сильным ударом сбила с ног женщина, над которой он надругался. За казенный счет чиновники вдоволь напиваются виски. С правительством заключаются жульнические договоры на поставки, чиновники открыто грабят казну».
Цены на продукты и товары первой необходимости взлетели вдвое – при том, что зарплата не увеличилась ни на цент. Именно тогда в Америке и стали широко распространяться социалистические идеи и окрепли профсоюзы – в результате чего страну еще несколько десятилетий будет лихорадить…
Особый разговор – о «патриотизме» северных банкиров…
С американскими финансами тогда творилось такое, что оторопь берет даже россиянина, всего навидавшегося за последние двадцать лет…
По чьей‑то то ли неосмотрительности, то ли, что вероятнее, тонкому расчету был принят крайне интересный закон о банках: отныне группа из пяти и более лиц, ежели она располагала капиталом не менее 50 000 долларов, имела право открыть банк и… выпускать собственные банкноты. А если такой банк клал в государственную казну государственные же процентные бумаги, то проценты казна банкирам выплачивала золотом… Все наши «Менатепы», «СБС‑Агро» и прочие МММ по сравнению с американскими дельцами – щенки…
Слово поэту Сэндбергу: «В стране циркулировало 8300 видов бумажных денег, выпущенных платежеспособными банками, а вместе с выпусками жульнических, обанкротившихся или маломощных банков их итог достигал 13 тысяч».
Солдаты в армии использовали эти бумажки в качестве пластырей на раны – или для других насущных потребностей… Ничего удивительного, что не частные, а федеральные банкноты упали в цене: за 175 долларов банкнотами платили сотню золотом… Чуть позже доллар стоил уже «в звонком металле» сорок центов.
Буквально на пороге вольготно расположился финансовый кризис, дружелюбно скалясь и покрикивая: ку‑ку, ребята, вот он я!
Чтобы хоть как‑то пополнить опустевшую до донышка казну, правительство попросило у банкиров заем в 250 миллионов долларов. Те, какое‑то время пожаловавшись на бедность, согласились, но с одним ма‑аленьким условием: если раньше кредит давали под пять процентов, то нынче, из‑за всеобщей дороговизны (одна клубника чего стоит, и бриллианты тоже!), банкиры требуют двенадцать процентов. Причем проценты следует выплачивать непременно золотом и серебром, а не бумагой.
Правительство покряхтело и согласилось – а что ему еще оставалось? Большими патриотами показали себя господа банкиры! Чтобы расплатиться с кредиторами, правительство подняло таможенные тарифы – на чай, сахар и кофе на 50 процентов, на все остальные товары – на 100 процентов. Что, как легко догадаться, повлекло резкий рост цен на внутреннем рынке. Делегация рабочих каким‑то чудом прорвалась к Линкольну и стала объяснять, что на нынешнюю зарплату прожить нельзя: хоть ложись и помирай! Линкольн им посочувствовал, покивал со скорбным видом, а потом заявил: что поделать, парни, кому теперь легко, я тоже на жизнь трачу вдвое больше, чем до войны, мне тоже зарплату не повышают… Тем дело и кончилось.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
