Мифы народов мира II (1250008), страница 234
Текст из файла (страница 234)
ХОСЕДЭМ (кет.), в кетской мифологии главное женское божество, носительница зла. Принадлежность к классу богинь-матерей подчёркивается языковой формой имени (-эм, «мать»), иногда X. называют Хоседэ-боам (боам, «старуха»). X. описывается как отвратительная, вызывающая страх, старуха типа бабы-яги (X. — четырёхпала). По одним сведениям, X. живёт на земле, по другим — на далёком северном острове в устье Енисея или в океане, на скале, где находится её чум. Некогда X. была женой высшего бога Еся и жила с ним на небе. По одной версии, она в чём-то провинилась перед мужем и была изгнана с неба; по другой — она сама ушла от Еся к Месяцу (есть сказка, в которой представлен мотив преследования со стороны X. Месяца, спустившегося с неба, где у него осталась жена — Солнце). Основная черта X. — её вредоносность: от неё — мор, болезни, порча, непогода и даже смерть, так как X. пожирает души людей — ульвей. В этом ей помогают связанные с ней носители зла: дотетэм, лютысь, Калбесэм и др. В сюжете поединка X. с Альбэ она выступает в ипостаси бобра; из тела сожжённой X. возникают лягушки, комары. Как сила зла, X. противопоставлена не только Есю, но и женскому божеству из класса богинь-матерей — Томэм. С X. связан целый ряд мифологических сюжетов и сказочных текстов: о борьбе X. с первым шаманом Дохом (верх одерживает то X., то Дох), о том, как Альбэ преследует X. вдоль Енисея, и др.
Лит. см. при ст. Кетская мифология.
В. В. Иванов, В. И. Топоров.
ХО-СИН («звезда огня»), в поздней китайской народной мифологии один из духов огня (см. Хо бу), обожествлённая планета Марс. Обычно изображается в храмах и на народных лубочных картинках в виде свирепого трёхглазого антропоморфного существа с красным лицом и шестью руками, в каждой руке Х.-с. держит оружие (меч, алебарду и т. п.). Другое лицо X.-с, помещенное на затылке, красивое и благодушное. Наличие двух противоположных лиц истолковывалось т. о., что на поле брани Х.-с. принимает ложно свирепый вид, а в остальное время он добрый дух. Его постоянные атрибуты — огненные колесо, лук и стрелы. К Х.-с. обращались с мольбой о предотвращении пожара. Считалось, что если повелитель бесов Чжан Тянь-ши останавливался где-либо на ночлег, то враждовавший с ним Х.-с. устраивал там пожар. В народных верованиях образ Х.-с. нередко контаминировался с образом Се-тяньцзюня, который также считался воплощением планеты Марс.
Лит.: Алексеев В. М., В старом Китае, М., 1958, с. 159.
Б. Р.
ХОТАЛ-ЭКВА (у манси), Катлими (у ханты), в мифологии обских угров женское божество солнца. Днём Х.-э. проезжает по небу на крылатом олене, пылающем золотым пламенем, а на закате купается в озере живой воды. Обычно считается, что Х.-э. — дочь Корс-Торума и сестра месяца-старика; в одном из хантыйских мифов выступает как жена последнего (см. Этпос-ойка). В мифах упоминается и дочь Х.-э. — Хотал-аги, взятая в жёны Мир-суснэ-хумом или земным героем.
Е. X.
ХОУ-ТУ, в китайской мифологии божество земли. Первые упоминания о Х.-т. имеются в «Книге обрядов» (4 — 2 вв. до н. э.) и «Книге исторических преданий» (древнейшие части 14—11 вв. до н. э.). Х.-т. считался праправнуком бога солнца Янь-ди. В некоторых текстах он — сын Гунгина по имени Канхуэй. Х.-т.— божество земли всей страны в отличие от духов земли отдельных местностей (Туди). Официальные жертвоприношения Х.-т. были введены в 113 до н. э., проводились в северном предместье столицы. Х.-т. изображали с верёвкой в руках, считалось, что он управляет сторонами света. Его же считали правителем столицы мрака (в загробном мире). В более поздние времена Х.-т. стал восприниматься как женское божество, к имени Х.-т. в народе стали добавлять титул няннян (букв, «матушка»).
Б. Р.
Хоу-ту и землепашец. Гравюра в книге «Иллюстрированные записки о поисках духов (трёх религий)». Москва, Библиотека иМ. В. И. Ленина.
Хоу-ту. Вверху надпись — «Государь Хоу-ту». Китайская лубочная картина. Конец 19 — нач. 20 вв. Ленинград, Музей истории религии и атеизма. Коллекция академика В. М. Алексеева.
ХОУ-ЦЗИ (условно «государь просо», «государь зерно»), в древнекитайской мифологии культурный герой, божественный прародитель чжоуского племени.
В наиболее архаических версиях преданий о Х.-ц. рассказывается, что его мать — девушка из рода Ютай по имени Цзян Юань однажды, гуляя в поле, наступила на след великана, зачала и родила Х.-ц. (возможно, что след великана в первобытном мышлении ассоциировался со следами представителей верхнего небесного мира или его владыки, ср. рождение культурного героя Фу-си).
Согласно преданиям, ещё в детские годы Х.-ц. любил, играя, сажать коноплю и бобы. Став взрослым, Х.-ц. начал возделывать землю и собирать богатые урожаи. Государь Яо пригласил Х.-ц. на должность управителя земледелия. По другим версиям, Х.-ц. прославился при государях Шуне и Юе. Это явное свидетельство того, что присоединение преданий о Х.-ц. — прародителе чжоусцев к рассказам о правлении идеальных государей племен ся и инь есть явления более поздней исторической мифологии. При этой историзации, например, исчезло и зафиксированное в «Шицзине» («Книге песен») и «Шань хай цзине» («Книге гор и морей») представление о том, что Х.-ц. получил семена злаков из верхнего, небесного мира. По песням «Ши цзина» можно сделать вывод, что в период засухи чжоусцы обращались к Х.-ц. с молениями так же, как и к Верховному владыке — Шан-ди. Трудясь над посевами злаков, Х.-ц. умер у горы и был погребен на равнине Дугуан неподалеку от небесной лестницы Цзяньму, по которой божества спускались на землю.
Образ Х.-ц., по своей сути культурного героя, научившего людей сеять злаки, близок образу Шэнь-нуна. По всей вероятности, Шэнь-нун был божеством земледелия иньцев, а образ Х.-ц. сложился у чжоусцев, первоначально скотоводов, при переходе к оседлому земледелию. В древних легендах искусными земледельцами называются также сын Х.-ц. по имени Бу-ку, брат Х.-ц. — Тай-си и сын Тай-си — Шу-цзюнь, который предложил использовать быков для пахоты. В этих преданиях, по-видимому, отразились представления о целом роде земледельцев, образовавшемся среди чжоуского племени.
Лит.: «Шицзин», М., Изд-во АН СССР, 1957, с. 353 — 55; Сыма Цянь, Исторические записки, т. 1, М., 1972, с. 179 — 80; Юань К э, Мифы древнего Китая, М., 1965, с. 156 — 58, 372 — 373; Гуши бянь (Спорные вопросы древней истории), сост. Гу Цзе-ган, т. 1, Пекин, 1926, с. 135 — 42; Митараи Масару, Ко-сёку-но дэнсэцу (Предания о Хоу-цзи), в кн.: Хиросима дайгаку бунгакубу киё (Ученые записки Литературного факультета Хиросимского университета), т. 34, 1975, с. 25 — 47.
Б. Л. Рифтин.
ХОХЫ ДЗУАР, в осетинской мифологии покровитель гор и легендарного рода Хетага в Нартской котловине. X. д. выступает и как аграрное божество, он посылает урожай хлебных злаков, оберегает домашних животных от болезней, а также насылает непогоду — ливневые дожди, град. Считалось, что X. д. пребывает в своём святилище, в ущелье Гуркумтыком, высоко на горе, где в честь него летом устраивается общее пиршество.
Б. К.
ХО-ШЭНЬ («божество огня»), в китайской мифологии название божеств огня: Чжу-жуна, Хуэй-лу, Ю-гуана и др. (напр., Сань-лана, сына бога горы Тайшань, который повелевает огнём). См. Хо бу и Хо-син.
ХРЕЙДМАР (др.-исл. Hreidmar), в скандинавской мифологии хозяин двора, у которого заночевали боги Один, Хёнир и Локи, «могущественный человек, изрядно сведущий в колдовстве» («Младшая Эдда»); отец Отра, Регина и Фафнира, получивший выкуп от Локи.
Е. М.
ХРИС (ЧсхуЮт), в греческой мифологии: 1) жрец — эпоним храма Аполлона Сминфейского в Хрисе в юго-западной Фригии. Когда Агамемнон отказался выдать X. его дочь Хрисеиду, захваченную ахейцами в плен, X. взмолился о мести к Аполлону, и бог наслал на греческое войско моровую язву, которую он прекратил также по просьбе X., как только Агамемнон вернул X. дочь (Hom. Il. I 9—43; 430—457). В историческое время в Хрисе находился храм Аполлона со статуей работы Скопаса (Strab. XIII 1 604); 2) внук X. (1), сын Агамемнона и Хрисеиды, которая выдавала его за сына Аполлона. Во время бегства Ореста и Ифигении из Тавриды X. старший, у которого они искали прибежища, хотел выдать беглецов преследовавшему их царю тавров Фоанту, но, узнав от дочери, что X. — брат Ореста и Ифигении по отцу, помог им спастись. Сюжет был обработан в не дошедшей трагедии Софокла «X.». ^
В. Я.
ХРИСАОР (Чсхубщс, «златомеч»), в греческой мифологии сын Посейдона и горгоны Медузы, появившийся на свет, когда горгону обезглавил Персей (Hes. Theog. 278 — 283). X. и океанида Каллироя — родители чудовищного трёхголового Гериона (287 след.).
А. Т.-Г.
Горгона Медуза и Хрисаор. Центральная часть скульптурной композиции западного фронтона храма Артемиды на острове Керкира. Известняк. Ок. 590 до н. э. Керкира, музей.
ХРИСИПП (Чсэуйррпт), в греческой мифологии сын Пелопа и нимфы Аксиохи. По одной версии мифа, его похитил и соблазнил Лай; опозоренный X. наложил на себя руки, а Пелоп проклял Лая и весь его род (Apollod. III 5, 5; Schol. Eur. Phoe. 1760). По другой версии, X. убили его сводные братья Атрей и Фиест, которых подговорила к этому их мать Гипподамия, боявшаяся, что X. как старший сын Пелопа лишит наследства её сыновей. За убийство X. Пелоп изгнал и проклял Атрея и Фиеста.
В. Я.
ХРИСОФЕМИДА (Чсхуьиемйт), в греческой мифологии дочь Агамемнона и Клитеместры. Упоминается в «Илиаде» (IX 145). В позднейшей мифологической традиции X. существенной роли не играет; в трагедии Софокла «Электра» робкая и покорная Эгисфу X. противопоставлена непреклонной в своём стремлении к мести Электре.
В. Я.
ХРИСТИАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ, комплекс представлений, образов, наглядных символов, связанных с религиозной доктриной христианства и развивающихся во взаимодействии этой доктрины с фольклорными традициями народов. Соотношение между христианской доктриной и X. м. противоречиво. Христианская доктрина как таковая, в своём обязательном для верующего виде, есть теология — система догматов и моральных принципов, сознательно противопоставленных чувственной наглядности и житейским ценностям. Она стадиально отлична от мифологии, мало того, противоположна принципу мифологии как обобщения архаического «обычая», поскольку противопоставляет данности «обычая» потустороннюю «истину». Уже иудаистическая мифология представляет собой сложный феномен, когда определённые черты «нормальной» мифологии отсутствуют. Но в христианстве особый характер теологии выражен максимально чётко, его теология и более разработана, и строже фиксирована, чем теология иудаизма (и даже более поздней монотеистической религии — ислама). Целые пласты характерного мифологического материала (например, обстоятельные сведения по фантастической космологии и др.), особенно богато представленные в буддийской мифологии, джайнской мифологии, т. е. в системах, типологически сопоставимых с X. м., практически отсутствуют в каноне христианского «писания» и «предания». Их можно встретить в христианских апокрифах или в фольклорных и полуфольклорных текстах; от официальной, общеобязательной доктрины они обособлены (и в них, как правило, нет ничего специфически христианского — например, учение о небесных ярусах, получившее популярность благодаря славянскому изводу «Книги Еноха», принадлежит, собственно, иудаистической мифологии). Хотя существуют примеры средневековой христианской рецепции ветхозаветных космографических представлений (свод «небесной тверди» над плоской землёй), введенных ранневизантийским автором 6 в. Косьмой Индикоплевстом и восходящих к учёности древнего Ближнего Востока, в целом функции космологического мифа для христианской теологии от эпохи «отцов церкви» (4—7 вв.) до конфликтов с новой наукой в эпоху Галилея (16 —17 вв.) выполняла геоцентрическая модель мира — итог античной астрономии. Данте распределял блаженных своего «Рая» по небесным сферам Аристотеля и Птолемея. X. м. более всего «мифологична» в тех проявлениях, которые по логике христианской доктрины лежат дальше всего от центра последней. С другой стороны, периферийные явления имеют не меньшую социальную действительность и культурную продуктивность, чем центральные, а по массовости их превосходят. Одни и те же образы предстают в ортодоксальной доктрине и в массовых верованиях весьма различными. Пример — такой персонаж, как Георгий Победоносец. Для доктрины, выразившейся в культовых песнопениях, в древнейших житиях и наиболее ортодоксальных иконах, он интересен как «мученик» — римский офицер на рубеже 3 и 4 вв., казнённый за приверженность христианству. Но для фольклора, для бытового, неофициального культа, для искусства и литературы позднего средневековья и Возрождения он важен как победитель дракона, охранитель коней, воплощение весны — яркая мифологическая фигура. Другой пример — Саваоф, т. е. первое лицо троицы. В соответствии с ветхозаветной традицией, подтверждённой в Новом завете (1 Ио. 4, 12: «Бога никто никогда не видел»), христианская доктрина запрещала воображать и изображать его иначе, как в облике Иисуса Христа, поскольку этот облик — единственное зримое явление людям незримого бога. (Этот запрет, ставящий преграду мифотворческому воображению, повторен на 7 Вселенском соборе в 787 и на Московском соборе в 1667.) И всё же, начиная с эпохи зрелого средневековья, в католическом, а затем и православном ареале распространяется иконография Саваофа как седовласого и седобородого старца, позднее изображаемого восседающим на облаках: теология утверждала неизобразимость, мифология — изобразимость.
Это принципиальное различие мифологии и теологии, отчётливое на уровне идеи, на уровне конкретных фактов выступает опосредованным и осложнённым множеством моментов. С одной стороны, социальная ситуация средневекового христианства как «...наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции...» феодального порядка (Ф. Энгельс, см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 7, с. 361) до известной меры возвращала его — в противоположность раннему христианству — к характерной для мифа роли санкционирования «обычая». Наряду с освящением «обычая» агрикультурное общество заинтересовано в освящении круговорота времён года, которое всегда было функцией мифа (см. Календарь). По мере перехода от раннего христианства к средневековому неуклонно развивалась система годовых праздников, «священного года», явившаяся мощным фактором мифологизации. Когда-то христианские мыслители горячо оспаривали цикличность мифологической концепции времени, подчеркивая неповторимость событий «священной истории»; но житейское сознание воспринимало эти события через возвращающийся цикл постов и праздников, соотнесённый с другим циклом — циклом крестьянских работ. Для христианского феллаха в Египте крещение Иисуса Христа (как праздник богоявления) связано с обрядами и молитвами, имеющими целью вызвать разлив Нила, без которого урожай невозможен; для русского крестьянина «Борис и Глеб сеют хлеб», «на Иоанна Богослова загоняй кобылицу и паши землю под пшеницу», «Илия-пророк на поле копны считает»; для рыбака в итальянском городе Бари вполне историческое событие перенесения реликвий Николая Угодника в 1087 г. — мифологическая гарантия «благословения» моря и обеспечения на год хороших условий для тех, кто трудится в море. С другой стороны, само христианское вероучение открывает особые возможности вторичной мифологизации материала. Примером может служить традиционный для мифа образ «неба» как обиталища божества. Он существенно изменён, преобразован в своём смысле формулой, встречающейся уже в Ветхом завете (3 Царств 8, 27; 2 Парал., 6, 18) и воспринятой христианством, согласно которой небо и «небеса небес» не вмещают бога, вообще, универсум находится в боге, а не бог — в каком-либо месте универсума; таким образом, обиталище, «не вмещающее» обитателя, — не обиталище в нормальном смысле. Но образ этот не становится и голой метафорой: в небесах, которые могут быть «отверсты», человеку является «слава божия» (Деян. 7, 55—56), с небес воплощаемый бог «сходит» в земной мир (в Никейско-Константинопольском символе веры) и на небеса уходит из этого мира в преображённом, но человеческом теле (см. Вознесение).
Распятие Христа (справа — богоматерь и Иоанн Богослов, под крестом — череп Адама). Миниатюра греческой Хлудовской псалтыри. 9 в. Москва, Исторический музей.
Фольклорный материал, из которого в различные эпохи и в различных странах строилась X. м., весьма разнороден, что обусловлено историческими судьбами христианства как религии. В отличие от близкого ему генетически иудаизма, а также, например, зороастризма, индуизма или синтоизма, ограниченных в своём распространении пределами одного народа или группы родственных племён, христианство — одна из т. н. мировых религий, наряду с буддизмом и исламом. Этнический состав приверженцев христианства несколько раз очень основательно изменялся. Христианство возникло в 1 в. и первоначально распространялось в среде евреев Палестины и средиземноморской диаспоры (отсюда преемственность X. м. по отношению к иудаистической мифологии); вскоре, однако, оно стало получать все больше неофитов из других народов, между тем как его конфликт с иудаизмом делался всё острее. В 4—7 вв., когда христианство утверждает себя как государственная религия Римской империи от Атлантики до Месопотамии и от Британских островов до Эфиопии, особую активность в создании христианизированных форм общественного сознания, культуры и религиозного поведения проявляют народы восточной окраины Средиземноморья: сирийцы, копты (христиане Египта); эллинизированные народы Малой Азии (отсюда черты сходства с египетской мифологией и другими мифологиями Ближнего Востока в таких мотивах X. м. и средневековой христианской иконографии, как ад в виде чудища с разверзнутой пастью, весы для взвешивания добрых и злых дел людей в руке архангела Михаила на страшном суде, пёсья голова св. Христофора и т. п.). Однако уже с 7 в. сирийско-палестинские и египетские, а к 15 в. и малоазийские территории вместе с Константинополем переходят под власть ислама. На западе Европы наиболее энергичными распространителями христианства в эпоху культурного упадка, вызванного варварскими нашествиями (7 — 9 вв.), выступают кельты; их вклад в X. м. был усвоен другими народами и обогатил сокровищницу образов западноевропейской культуры (предания о Граале, о короле Артуре и его рыцарях и др.). Позднее кельты оказываются оттеснёнными на периферию культурной жизни христианского ареала. Между тем христианство, как бы компенсируя свои ближневосточные утраты, вовлекает сначала в свою сферу германские и славянские народы, а затем балтийские и финские народы; происходит встреча мифологических традиций этих народов с христианскими представлениями (стилизация христианской эсхатологии в духе германо-скандинавского мифа о всемирном пожаре в древневерхненемецкой поэме 9 в. «Муспилли»; наделение в славянских весенних песнях св. Георгия чертами Яровита или Ярилы, передача Илие пророку роли Перуна или Перкунаса как громовика и специально антагониста Белеса и т. п.). К концу Средневековья вся Европа становится христианской (кроме живущих в Европе евреев, с чем связана легенда об Агасфере).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
