_методичка_ Философия. Киселёв В.Н. 2002 (1184487), страница 28
Текст из файла (страница 28)
Какая жалость, что все философы и логики на протяжении двух с половиной тысяч лет до появления аналитической философии и их логических новаций в XX в. не знали простой вещи, что они, оказывается, занимались единственным типом логики в виде «семантики исчисления имен »: бедный Аристотель, бедный Декарт, бедный Кант, бедный Гегель и т. д. Но им все-таки повезло, так как они уже никогда не узнают того, что потомки так по достоинству, скромно, с большим тактом и чувством оценят их вклад в развитие Логики и Философии: «За две с половиной тысячи лет всего лишь такие скромные результаты у Вас. Вот аналитическая философия за пару-тройку десятков лет создала «Такое »!!! - и без всякой метафизики». Только непонятно почему господин А.Н. Шуман все время оперирует «семантическими» конструкциями типа «философская логика», «метафизическая логика», «традиционная логика», «математическая логика», «символическая логика», где все время к «логике» цепляется какой-то дополнительный предикат (признак), что по логическим нормам неизбежно сужает объем этих понятий (то же делает он и с «философией»). В итоге без специального рассмотрения того, что из себя представляет Логика вообще, Философия вообще непонятно, как с ними и между собой субординируют и координируют все эти «семантические» конструкции с дополнительными предикатами. Это те же попытки установить, как между собой соотносятся «хлеб» и «сало» как пища без рассмотрения того, что из себя представляет пища вообще и какие бывают разновидности пищи. Поэтому у А.Н. Шумана фактически выходит, что «хлеб - это пища» и «пища – это хлеб», а далее все пищевые продукты является разновидностью «хлеба»: «аналитическая философия – это философия» и «философия – это аналитическая философия», поэтому все другие философии находятся ниже ее в теоретической субординации; «символическая логика – эта логика» и «логика – это символическая логика», следовательно, и все другие логики также находятся ниже ее. Да, такой «логике» и «философии» господина А.Н. Шумана должны завидовать все прежние философы и логики и почитать его как самого лучшего знатока их. В быту это называется «для мышки, страшнее кошки зверя нет»: «для философии, страшнее аналитической философии зверя нет» и «для логики, страшнее символической логики зверя нет». Только исторически этот «зверь» напоминает «Моську», которая, как известно, лает на «Слона», но «Собаки лают, а караван все-таки идет».
0 Разделение методических рекомендаций для преподавателей и для студентов довольно условно, так как они связаны единым образовательным процессом. Но вытекающие практические шаги из этих методических оснований ни один студент за преподавателя не в состоянии сделать, точно так же и преподаватель не сделает того, что в образовательном процессе надлежит студенту.
0 «Средневековая наука не знает членения на «дисциплины». Само слово disciplina в средние века обозначает определенные свойства поведения ученика, которые и позволяют ему овладеть знанием, или особые умственные способности и силы, требующиеся для изучения философии (см.: Stichweh R., 1993)» (Сокулер З.С. Знание и власть: наука в обществе модерна. – СПб., 2001. - С. 19).
0 Горе-педагоги «гуманисты», проповедующие творческое отношение учащихся к образованию, подобны «ангелам», спустившихся неизвестно с каких небес на «грешную» землю и считающие, что они по-прежнему могут вести себя как на небесах. Оглянитесь вокруг, на реальной земле все иначе! Возьмите хотя бы те виды деятельности, где основная цель - достичь результаты выше средних, а часто и выдающиеся. Каким способом, средством это достигается? В сфере всех видов художественного искусства многочасовая ежедневная на протяжении нескольких лет работа, труд по оттачиванию элементарной базовой техники, то, что обычно называется «школой»: бесконечные повторения гамм, изнурительная работа у танцевального станка, многочисленные сценические миниатюры и зарисовки, горы рисунков и эскизов… А подготовка спортсменов?… Высокие результаты – беспощадная муштра до изнеможения, пока не удастся с непринужденной легкостью выполнить казалось бы не мыслимый с обычной точки зрения технический прием… Весь этот горе-«гуманизм» развращает молодых людей, консервируя в них невежество и воспитывая неоправданно завышенное самомнение и необоснованно широкие претензии на практическую самореализацию в культуре, порождает иллюзорную уверенность в том, что «только пришел, увидел и сразу же победил». Только, на практике эти «победы» почему-то оборачиваются поражением в целом прежней культуры и цивилизации, разрушая выдающиеся достижения наших предков… «Что делают эти канадские «профессионалы» !?!?… Такой хоккей нам не нужен» (Н. Озеров) По другому на это и не отреагируешь.
0 Гегель. Лекции по истории философии. Книга первая. – СПб., 1993. - С. 226. Это суждение Гегеля по поводу запрета для учеников на самостоятельные высказывания в пифагорейской школе.
0 Это обстоятельство связано с тем, что когда истинное знание начинает выступать средством для зарабатывания денег, материальных благ , как было понято еще в античности (а для подавляющего большинства сегодняшних преподавателей их деятельность, это единственный источник получения средств к существованию), то истина, достоверность становятся своей противоположностью. Но прежде это было не так опасно, поскольку преподаватель в классической европейской традиции никогда не был слишком узким профессионалом, а, напротив, обладал значительной широтой знания, владел различными дисциплинами на достаточно высоком уровне. Поэтому преподавательская деятельность была относительно устойчива и не знала кардинальных изменений в ходе исторического развития культуры. Современные преподаватели – слишком узкие специалисты, и поэтому любая внешняя трансформация в культуре, новые ее веяние сразу же отрицательно сказывается как на преподаваемой дисциплине, так и на деятельности самого преподавателя. Поэтому сегодняшнее преподавание во многом нестабильно, узкий профессионализм оборачивается «профессиональным кретинизмом», дискредитируя эту деятельность в целом. Подлинное знание – это всегда многознание, многопредметность, многоборье (в терминах спорта). Как ни покажется парадоксальным, подлинный профессионализм формируется через всеобщее уметь увидеть конкретно-единичное событие. При исключительно узкой специализация нет возможности выйти на всеобщее и необходимое, которое и является предметом истинного, достоверного познания.
0 Само деление всей философии на «линию идеализма» и «линию материализма», как уже отмечалось ранее, неадекватно осуществляет водораздел между подлинно классической философией и ее суррогатами. Подлинная классика европейской философии - это «линия тотальности», а ее суррогат – «линия индивидуальности». Все основные достижения европейской традиции философии получены в «линии тотальности», самое выдающееся достижение европейской цивилизации, порожденное ею, – Христианская религия.
0 Что касается третей базовой философской дисциплины, Этики, от которой берут начало все социально-гуманитарные дисциплины, то в классической европейской традиции философии она всегда была производной от метафизики и логики. У родоначальника классической этики, Сократа (до него в философии исторически уже сложились Физика (центральным в ней будет то, что потом отойдет к Метафизике) и Логика), все подчиняется знанию: «сначала, необходимо знать поистине (это и есть предмет метафизики-логики), «что такое хорошо» и «что такое плохо», а затем, в соответствии с этим знанием поступать (это уже собственно предмет этики)». Другой пример И. Канта. По времени, а значит, и теоретически, «Критика практического разума» (Этика Канта) следует за «Критикой чистого разума» (его Метафизикой-Логикой). Известно, что Кант подчеркивал: «Основная теоретическая трудность разработки критической философии была связана исключительно с ’Критикой чистого разума”, а не ”Критикой практического разума”».
0 Случайностью оказалось то, что в личной библиотеке автора данной программы имеется только экземпляр названной книги выпущенной в издательстве «МИФ». Это, наверное, совсем неслучайно в отношении подлинного содержания данной работы Б. Рассела.
0 Сегодня среди философов доминирует расхожее мнение, что «эмпирическая история философии» исторически (во временном плане), а значит, и «теоретически» (в содержательно-повествовательном плане), предшествует «метафизической истории философии». Но это всего лишь самое распространенное мнение, не перестающее быть при своей массовости только мнением, а значит, неистинным знанием. Критика подобного «мнения» широко представлена в истории философии. Еще Сократ доказал неверность «разрыва» логического круга «части и целого» при переходе индуктивного обобщения от части к целому («проблема определения»). Сократовская «проблема определения» состоит в том, что при сопоставлении сущности класса предметов с самими единичными предметами, сущность не сводима к ним, а откуда она в познавательном процессе берется, Сократу не совсем ясно. Обычно считается, что понятие о предмете, например «прекрасное вообще», получается путем индукции (перехода от частного к общему). Например, есть «конкретная прекрасная женщина», есть «конкретная прекрасная статуя», есть «конкретное прекрасное атлетическое соревнование» и т. д. – отбрасываем все второстепенное, оставляем общее для них и получаем понятие «прекрасного вообще». Но прежде чем выделить эти предметы из других предметов как «прекрасные…» необходимо уже иметь представление о «прекрасном вообще», иначе эти предметы по данному признаку мы не выделим (см. об этом в диалогах «Гиппий Больший» и «Федон» Платона). Получается логический круг: «для знания о конкретных предметах необходимо знать о предмете вообще (о существенном его признаке) и наоборот - …». Это подобно известному житейскому вопросу: «Что было раньше – курица или яйцо?». То же самое повторил Гегель, который в отличие от Сократа знает, откуда берутся «определения понятий» (выше приводилось его высказывание): «Чтобы обосновать историческим материалом философии ее предмет, необходимо иметь представление о предмете философии как основании для привлечения исторического содержания философии (нечто является основанием того, что должно быть основанием этого исходного нечто)».
Сама эта проблема более выпукло была представлена Беркли, когда он доказал, что «первичные и вторичные качества» Локка на самом деле лишь «вторичные качества». Поскольку предмет в процессе его осознания преломляется сквозь призму восприятия и рассудка, постольку мы знаем любой предмет лишь в том виде, какой он приобрел в результате такого преломления. Вещь, какою она дана в сознании, нельзя сравнить с вещью вне сознания, ибо невозможно сравнить то, что есть в сознании, с тем, чего в сознании нет; нельзя сопоставлять то, что я знаю, с тем, чего я не знаю, не вижу, не воспринимаю, не осознаю. Прежде чем я смогу сравнить свое представление о вещи с вещью, я должен эту вещь также осознать, т. е. также превратить в представление. В итоге я всегда сравниваю и сопоставляю лишь представление с представлением, хотя и думаю, что сравниваю представление с вещью (по Ильенкову Э.В.).
Поэтому тот, кто «эмпирическое» ставит выше и важнее «метафизического» в истории философии, «сравним с больным, которому врач советует есть фрукты; и вот ему предлагают сливы, вишни или виноград, а он, одержимый рассудочным педантизмом, отказывается от них, потому что ни один из этих плодов не есть фрукт вообще, а один есть вишня, другой – слива, третий – виноград» (Гегель). В нашем случае «при попытке изучения философии предлагаются произведения, мысли Платона, Аристотеля, Канта и др., а мы отказываемся от них, потому что ни одно из этого не есть философия вообще…». И как прямое следствие из этого – «сколько философов, столько и различных представлений о философии». А далее, следовательно, «как хочу, так и ворочу» в изложении истории философии.
Из положения о том, «что в истории развития философии нет всеобщей закономерной связи», - а к ней рано или поздно скатывается любой, кто пренебрежительно-нигилистически относиться к «метафизической истории философии», - вытекают многочисленные противоречия в эмпирических конкретно-исторических фактах. Так, стремясь в погоне за «эмпирической истории философии», отмахиваясь от умозрений «метафизической истории философии», получаем противоречия в философской фактологии. Крайним следствием из этого должно быть, в том числе, и то, что различные этапы в творчестве одного философа не имеют между собой никакой связи, например, «докритический период Канта не связан с критическим этапом в его творчестве». А также, и то, что например между Сократом и Платоном, который проучился у первого восемь лет, содержательно нет никакой связи, или между Платоном и Аристотелем, который двадцать лет учился и сотрудничал с ним – не имеется содержательной связи. Все это заставляет принять противоположное: «в истории философии имеются связи между ее различными элементами», а логика этого положения неизбежно приведет к попытке искать всеобщую связь во всей реальной истории философии. Только необходимо помнить об опасности, о которой предупреждал Гегель:
«При изложении хода развития греческой философии обыкновенно следовали тому порядку, в котором, согласно обычному представлению, обнаруживается внешняя связь, состоящая в том, что один философ имел якобы своим учителем другого философа; связующая нить идет якобы, с одной стороны, от Фалеса, с другой стороны, от Пифагора. Но эта связь частью вообще сама не полна, частью же представляет собой нечто внешнее. Ряд философских сект, равно как и философов, причисляемых к одной системе, - системе, исходящей от Фалеса, - простирается очень далеко, и по времени и по духу своему идет раздельно от другого ряда; но на самом деле никакой ряд (хотя бы он и составлял последовательность внешней связи, в которой каждый последующий философ является учеником предшествующего, чего на самом деле не было) не идет так изолированно, а дух шествует в совершенно другом порядке. Эти ряды переплетаются друг с другом как по своему духу, так и по своему определенному содержанию… От всей древне-ионийской философии у нас осталось с полдюжины коротеньких отрывков, и изучить их, разумеется, легко. Однако ученые чаще всего показывают свою ученость на древних, ибо, где мы меньше всего знаем, там мы можем быть более всего учеными» (Гегель. Лекции по истории философии. Книга первая. – СПб., 1993. - С. 199-202).
Таким образом, само по себе следование за «эмпирической истории философии» приводит к различным спекуляциям, теоретическим построениям, в том числе и противоположным. И правы Сократ-Гегель: разрывать логический круг «эмпирического и метафизического» в истории философии со стороны индуктивного перехода от эмпирического к метафизическому незаконно в научной деятельности, а значит, в истинном познании. История философии как наука должна руководствоваться другой методологией. И неслучайно именно Гегель внес наибольший вклад в становление истории философии как подлинной науки, подчиняющейся не субъективному произволу исследователя, а объективной логике развития самой философии.
0 Конечно, историко-философская концепция Гегеля не без недостатков, они общеизвестны (панлогизм, идеализм, финализм и т. д.), но все другие истории философии обладают еще большими изъянами по сравнению с гегелевским вариантом освещения классической традиции философии. Чтобы усилить положительные элементы философии Гегеля и уменьшить негативное, чтобы деликатно «осовременить» Гегеля, как мы полагаем, использовать интерпретации многих гегелевских положений в различных произведениях видного представителя нашей отечественной философии второй половины XX в. Э.В. Ильенкова (1924-1979). Почему интерпретация Гегеля Ильенковым более предпочтительна для учебных целей? Как правило, общим недостатком исследователей творчества Гегеля оказывается явная односторонность. Э.В. Ильенков не просто хорошо знает, но и практически владеет, пользуется различными вариантами интерпретации гегелевской философии: классического марксизма, неогегельянства, неомарксизма, русской религиозно-идеаличстической традиции, советской традиции «диалектической логики». И, самое главное, Эвальд Васильевич смог, отталкиваясь от философии Гегеля, создать, разработать оригинальную философскую концепцию «идеального ». Все другие исследователи относятся к Гегелю только как историки философии, не используя для дальнейшего развития философии гегелевские идеи. А ведь только живая, действующая философская традиция, как передача знания от учителя к ученику, как передача знания от одного философа другому, может представлять подлинный интерес для педагогической практики, все прочие концепции изначально мертвы и порождают лишь смерть в философии: только живое порождает живое.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
