А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 185
Текст из файла (страница 185)
Однако круг вопросов у Плотина уже, чем у Платона. У Плотина нет вовсе учения об обществе, что так интересовало Платона, вообще какой-либо социологии. Нет и того интереса к математике, какой был, хотя и дилетантский, у Платона. Нет диалога, драмы идей, описания обстоятельств с бытовыми реалиями, в которых происходили фило- софские споры, нет и самих спорщиков.
Так что Плотин — не весь Платон. Плотин берет у Платона главным образом учение о едином («Парменид»), учение о благе («Государство»), учение об антагонизме души и тела («Федр»), учение об эросе («Пир»)„учение о боге-нусе- демиурге и о космической душе («Тимей»), а также представленное в разных диалогах Платона учение об идеях. Плотин довел до крайности платоновское презрение к телесному чувственному миру, к обыденной жизни, сходясь в этом с христианской религией. Как ни враждовали христианство и неоплатонизм, главное у них было общим — учение о существовании высшего мира, имею- щего абсолютный приоритет перед низшим.
Не случайно, что для б69 образованных язычников путь к христианству легче всего проходил через неоплатонизм. Однако на Плотина оказали влияние не только Платон, но и многие греческие и даже римские философы (например, Сенека). В сочинениях Плотина можно найти не только решающее влияние Платона, но и отзвуки сочинений Аристотеля («Первая аналитика», «Вторая аналитика», «Категории», «Топика», «Об истолковании», «Метафизика», «Физика», «Никомахова этика», «Эвдемова этика», «Политика», «О душе», «О происхождении животных», «О частях животных», «О движении животных»). Плотин полемизировал с Демокритом, Эпикуром и с гностиками, с которыми во всем решительно расходился. Он спорит и со стоиками из-за их пантеизма и утверждает, что бог стоиков— природа, названная богом лишь ради приличия. Общая характе(нюсззка учения. Главное в неоплатонизме — учение о потусторонности„сверхразумности и даже сверхбытийности первоначала всего сущего и о мистическом экстазе как средстве приближения к этому первоначалу.
В лице неоплатонизма античная философия приходит к тому, с чего начала индийская философия в «Упанишадах» с их непознаваемыми разумом атманом и брахманом. Неоплатонизм выходит даже за пределы философии (если под философией понимать разумное мировоззрение). Неоплатонизм сверх- разумен. В нем наблюдается возврат к мифологии, ремифологизация— процесс, обратный демифологизации, которая происходила при генезисе философии. Гегель не случайно использовал неоплатонизм как иллюстрацию своего закона отрицания отрицания: философия сперва отрицала религию (мифологию), а затем в своих якобы самых зрелых формах, отрицая саму себя, постигла внутреннее содержание мифологии и образовала с ней синтез.
Это и произошло в неоплатонизме. Так что, по Гегелю, получается, что неоплатонизм не столько философия как антипод мифологии, сколько синтез философии и мифологии. Учение Плотина — последовательный монистический идеализм и даже сверхидеализм.
Бог Платона доступен разуму, он ведь и сам мировой разум, ум, нус. Платоновская теология рационалистична. Бог Плотина ускользает от мысли. Это уже мистика. Пафос учения Плотина — в сведении многого к единому и в выведении этого единого за пределы многого как некой высшей силы. Суть учения Плотина также и в том, что он ставит во главу иерархии сущего одно начало, единое как таковое, сверхбытийное и сверхразумное, постижимое только в состоянии экстаза и выразимое только через отрицательные определения. Система Плотина строго иерархична, что хорошо отражало настояшую социальную иерархию Римской империи и еше лучше предвосхишало феодальную иерархию. Вселенная Плотина строится не снизу вверх, а сверху вниз.
670 Обоеиовавие идеализма. Плотин обосновывает свое идеалистическое учение через учение о разных типах людей. Обыденный человек, а таких подавляющее большинство, погружен в свое низменное чувственно-практическое существование. Он весь во внешнем и вещном бытии, потерян и самоунижен в нем. Для такого человека вещи важнее идей, материальное важнее идеального, Да и красоту, писал Плотин в трактате «О красоте», такой низменный человек знает только в одной чувственной и вещной форме.
Он любит красивые вещи, но он не способен любить прекрасное само по себе — это ему недоступно. Для такого человека тело важнее души — и он тешит свое тело, нисколько о душе не заботясь. Вся деятельность души низменного человека обусловлена ее пребыванием в теле, целиком зависит от тела. Но это только потому, что душа такого человека заужена, ведь он сам сделал ее служанкой тела, и не больше того. Но есть и другие люди.
Иной, возвышенный, человек поднимается от низшего состояния существования к более высшему его состоянию. Он переносит центр тяжести своего бытия с телесного на душевное. Он развивает в себе способности к сверхчувственному интеллектуальному умосозерцанию, он обращается от внешнего мира в глубины своей души и именно там, во внутреннем мире, он находит истину, покой и безмятежность, которые столь недоступны низменному человеку. Возвышенный человек отворачивается от чувственной красоты, презирает ее и ищет красоту истинную. Прежде всего он способен увидеть то, что не видит низменный человек: красоту добродетели, благоразумных действий, добрых нравов, хороших привычек, красоту величия характера, справедливости сердца, мужества, достоинства и вообще справедливости.
На этой ступени человеческого бытия душа в своей деятельности все еше пребывает в теле, но она от тела относительно независима. Эту относительную независимость души от тела возвышенного человека Плотин обосновывает старой идеей о предсушествовании души. Некогда душа созерцала и добродетель, и справедливость, и саму красоту в чистом виде как нечто совершенно идеальное, как идею. Отгого она и способна узнать все это в заземленной и частной, конкретной форме существования. Но, согласно Плотину, и эта позиция, на которой может находиться человек, не самая возвышенны. Есть и нечто другое, более высокое.
Об этом мы скажем далее. Обоснование структуры мировой системы. Скажем сразу, что мир в представлении Плотина строго иерархичен, он образует ступени нисходящего бытия, начинающегося в сверхбытии. Плотин не отрицал существование чувственного телесного мира. Существование такого мира самоочевидно, он дан нашим чувствам, наше тело — часть этого мира, мы его часть. Другое дело — как к этому миру следует относиться. Мы уже видели, что Плотин относится к этому миру отрицательно и не считает его единственным, исчерпывающим все возможное бытие 671 (и сверхбытие). Даже лучшее в этом мире — его несомненная красота, красота, в частности, природы, которая так волнует многих, порождая в их душах великую радость, лишь слабый и тусклый отблеск истинной, сверхтелесной и сверхприродной красоты.
Любить такой отблеск можно, но надо знать, что это не вся красота. К тому же сама по себе природа не является источником красоты. Плотин уверен в том, что источник красоты — в объективном мировом разуме. Ведь красота — это гармония и форма. Но в природе форма разделена пространственно на части — и в этой разделенности так легко утратить единство формы! Красота в природе, красота телесной вещи — в единстве ее частей, а это единство, думает Плотин, от разума.
Следовательно, разум есть нечто иное, чем природа, высшее по отношению к ней начало. Далее, в природе есть неодушевленное и одушевленное. Откуда же одушевленность? Плотин думает, что материальное не может породить душевное. Следовательно, надо допустить иное, чем природа, начало — мировую душу. Итак, мы имеем уже три части мира. Это природа, мировой разум и мировая душа. А нельзя ли отождествить мировую душу и мировой разум? Нельзя, потому что душа равно одушевляет и прекрасное„и безобразное, душа равнодушна к красоте.
Поскольку прекрасного меньше, чем одушевленного, то разум дальше от природы и выше, чем мировая душа, ведь его проявление в природе более избирательно. Но может ли один мировой разум быть источником красоты, в основе которой, как мы уже сказали, лежит единство частей?-'Оказывается, нет. Сам по себе разум не содержит в себе единства, он может быть и хаотической совокупностью содержащихся в нем идей. Ведь мы сами хорошо знаем, как трудно свести знания к единству, преодолеть простое многознание, систематизировать его. Разве Гераклит не видел мудрость именно в том, чтобы найти единое, и не презирал многознание? Поэтому Плотин выдвигает в качестве начала еще и единое.