П.В. Волобуев, В.П. Булдаков - Октябрьская революция - новые подходы к изучению, страница 2

Социальная стадия кризиса империи оказаласьсвязана не просто с ухудшением положения масс, а с растущей убежденнос­тью их в том, что единственным виновником этого являются «чужие»правители. Охлократический этап вызван не только маргинализацией соц­иумов, но и способностью социальных отщепенцев объединяться в толпы,заражающиеся утопиями и психологией вседозволенности.

Наконец, доктринально-возрожденческий этап кризиса связан с «остыванием» общеим­перского социума, когда новая революционная власть стала навязыватьсвои цели народу.Как бы ни соотносились между собой эти компоненты или этапысистемного кризиса империи, для революций 1917 г. на деле решающеезначение имели не политические конфликты в «верхах», а социальная борь­ба низов за выживание. Охлократическое буйство маргиналов в условияхнеээфективности высшей власти также сыграло свою роль, особенно замет­ную на фоне выжидательного поведения большинства народа.

Поэтомуцентр тяжести в анализе событий революции стоит перенести на ментальность и, особенно, психологию масс — именно они позволяли «упасть» или«удержаться» той или иной политической верхушке. Действия властныхэлит, со своей стороны, уместно интерпретировать как почти безнадежное30стремление стабилизировать ситуацию, восстановить «порядок», исходя неиз необратимости радикальных перемен и неуклонного движения масс,а руководствуясь идеалом оставшегося позади «спокойного» времении привычного соотношения европеизированных элит и народа.

Деятель­ность умеренных социалистов (несмотря на благие намерения) выглядити того более жалко и безнадежно. Отстав от полевевших масс, они пыта­лись навязать им «рациональный» образ действий в условиях, когда теразочаровались в любом лидере «старого» типа. Наконец, поведение боль­шевиков в этот период пронизано стремлением «слиться с массой» (выраже­ние Ленина), а затем возглавить ее, поощряя наиболее радикальные еедействия, отождествляемые с «революционным творчеством».Движение масс следует оценить не по критериям политиков (левых илиправых), а на фоне традиционной политической культуры народа, определя­емой инстинктом и идеалом «своей» всемогущей власти.

Точно так жеполитиков революционной поры неуместно судить по взаимным оценкам и,тем более, самооценкам. Объективным критерием может выступать факторсоответствия их действий народным ожиданием и меняющейся психологии,а также умение использовать элементы традиционной политической куль­туры для решения конструктивных задач, стоящих перед страной.3.

Психосоциальная интерпретация революций 1917 года. В отличие отполитических интерпретаций, психосоциальный анализ событий 1917 г.открывает совершенно новые возможности и перспективы. Вопреки пред­ставлениям, «событийной» историграфии, критической точкой 1917 г. ста­нет не «большевистский» Октябрь, а «демократический» Февраль. Дляповедения масс, не изживших патерналистских представлений о власти,наибольшее значение имел самый факт ее падения, а вовсе не присвоения еефункций кем бы то ни было.

Октябрь, напротив, означал начало процесса«собирания» власти, в необходимости которой низы не сомневались.Вместе с тем Февраль означал тот реальный успех идеи «справедливос­ти» в социальном двжении масс, который следовало без промедления«сакрализовать» на высшем уровне (хотя бы в форме Учредительногособрания). Это не было сделано и не могло быть сделано доктринерами,что объективно означало потворствование хаосу. Октябрь, напротив, вы­глядит как успех тонкого слоя большевизированных рабочих, солдат и гро­мадной массы маргиналов, причем последние привнесли психологию соци­альной вседозволенности, которая в российском социокультурном про­странствераноилипозднодолжнабылаобернутьсясвоейпротивоположностью.В целом, переломным моментом в течении российского кризиса сле­дует считать не октябрь 1917 г., а период с октября 1917 г.

до лета1918 г. 8 , в течение которого основная масса населения, реализовав тре­бование земли, затем натолкнулась на окрепшую власть, которая заставилаее (пока неуверенно) платить по счетам. Весь же период с февраля1917 г. до лета 1918 г., следовательно, можно обозначить как наиболееактивный этап синергетического процесса «смерти-возрождения» империи,в ходе которого народная демократия и маргинальная охлократия взаимноподпитывали и истощали друг друга, играя тем самым на руку воз­рождению властных начал российского имперства — на сей раз в под­сказанной народом форме Советов.4.

Конструктивное противодействие эскалации кризиса. Ныне принятосчитать, что в 1917 г. действовали параллельно несколько социальныхреволюций — солдатская, рабочая, крестьянская, национальные, равнодей­ствующая которых и определила облик Октября как «пролетарски-плебей­ской» революции. Вопреки внешнему радикализму и классово непримири­мой риторике, все эти революции носили в своей основе защитный характерборьбы за выживание: «анархия» связана с противодействием им со сторо­ны консервативных и умеренных политических элит, что подхлестывалобуйство численно растущих маргинальных элементов.Движение солдатских масс — этих, казалось бы, наиболее массовыхи непримиримых маргиналов — может показаться чисто разрушительным31в своей откровенно антивоенной и даже «шкурнической» направленности.Но, во-первых, следует принципиально разделять начальный и конечныйэтапы их движения, учитывая, что противоположные (конструктивныеи анархические) тенденции наличествуют в сознании и движении массвсегда.

Во-вторых, необходимо отделять солдат тыловых гарнизонов (сре­ди которых преобладали новобранцы) от фронтовиков (в определеннойчасти ставших профессионалами). В-третьих, уместно разделение солдатфронтовиков по родам войск (первыми «разложились» балтийские матросыи пехота, затем артиллеристы и лишь в последнюю очередь кавалерияи казаки) и фронтам (отдаленные от столицы и крупных городов вели себяспокойнее). Наконец, нельзя не учитывать, что большинству российскихсолдат (в массе бывших крестьян) цели войны были непонятны; крушениестарой власти воспринималось ими как долгожданный поворот к социальносправедливому миру.Новейшие исследования (Э.

Модели, М. Френкин, А. Уайлдман и др.)позволяют заключить, что в действиях солдат-фронтовиков после мартов­ской борьбы с офицерами возобладало здравомыслие и даже частичночувство «революционного патриотизма». По признаниям военачальников,солдатские комитеты некоторое время поддерживали дисциплину. Позднеенемалое число солдат (особенно тыловых гарнизонов), разочаровавшихсяв армейской «демократизации», стало покидать фронт под прикрытиемантивоенных политических лозунгов.

Со временем они, однако, обнаружи­вали стремление к самоустранению от политической борьбы и возвраще­нию домой для закрепления успехов крестьянской революции. Сознатель­ными революционерами становились, как правило, матросы.Социальная борьба рабочих изучена довольно полно 9 .

хотя регио­нальных исследований явно недостаточно. Обнаруживается, что рабочиеболее чем кто бы то ни было были заинтересованы в сохранении со­временного производства и укреплении регулирующей роли государства.Для них характерна высокая степень профессиональной, а также, в срав­нении с другими классами, политической самоорганизации; продвинутостьрабочего контроля (который, помимо всего, можно рассматривать и какпопытку строительства «своей» власти «снизу», и как опыт налаживаниягоризонтальных хозяйственных связей); устойчивость демократических ус­тановок при внешней приверженности социалистическим идеям. Рабочие,при всем своих социальном радикализме, стачечной активности, не от­казывались от компромисса с предпринимателями и властью.

Они под­держали скорее Советы, чем большевистскую власть, рассчитывая навыборную смену депутатского корпуса.Крестьянское движение, несмотря на обилие исследований 10, выглядитнаименее изученным. Как бы то ни было, его содержание можно свестик «общинной революции» (термин введен В. Бухараевым и Д.

Люкшиным) — попытке самим (с согласия правительства) устранить «нетрудовой»элемент в деревне и установить «справедливые» отношения с любой пони­мающей их нужды властью.Самоорганизационные потенции крестьянства были связаны не толькос крестьянскими, земельными, продовольственными комитетами и, темболее, Советами и комбедами, но и с традиционным сельским сходом. Нетнеобходимости сближать крестьянское движение с классовой борьбоййв городе: в его основе лежала хозяйственная борьба за землю и угодьяпротив всех — от помещиков до государства. Борьба с хуторянами и отруб­никами была начальной стадией противостояния общины «внешнему» ми­ру.

Представляется, что естественный продуктообмен снял бы остротупоследующей борьбы крестьян с «городом». Крестьяне попросту хотели,чтобы их навсегда оставили в покое, дали возможность жить по-своему.Несомненно, что в крестьянском движении наиболее остро проявилсебя главный социокультурный раскол — противостояние модернизирую­щейся России и традиционной политической культуры.В целом, оценивая «революционаризм» солдат, рабочих и крестьян,следует принципиально разделять «бунтарство» и практический интерес:32первое обычно носило «случайный», эмоциональный характер, второй от­ражал долговременные социальные надежды и расчет.Действия средних городских слоев выглядят наиболее политизирован­ными.

На деле это касается преимущество «новой» их части, то естьслужащих и лиц свободных профессий. В целом они поддерживали умерен­ные по меркам 1917 г. партии, надеясь с их помощью стабилизироватьситуацию в городах. Вместе с тем движение служащих и Советов депутатовтрудовой интеллигенции за союз «пролетариев пера и молотка» показыва­ет, что определенная часть интеллигенции рассчитывала больше на «рево­люционный», а не привычный порядок, связывая достижение обществен­ного согласия с новыми организационными формами и институтами.«Революции национальностей», которым, по-видимому, никогда не из­бавиться от обвинений в сепаратизме, на деле были попыткой перестройкиимперии на этнотерриториальный и культурно-автономистской основах,которые ничуть не противоречили традиционным формам унии высшейвласти с территориями и народами.