Тема времени в Фарсалии Лукана - историко-культурный контекст и литературная интерпретация, страница 4

Это можно проиллюстрировать системойвзаимныхотсылокмеждулукановскимипассажами,посвященнымиполитической и любовной катастрофе Помпея (ср., напр., Luc. 5.741–742 с7.195 и Verg. Aen. 2.324; Luc. 7.32 с 5.794; ср. также Luc. 3.4–7 с Ov. Met.1711.463–470)17. И действительно, если время представляется как способноетолько отнимать, то в принципе вообще все события должны в равнойстепени мыслиться как катастрофы, будь это хоть вставание с постели утром:ведь всякое событие всегда что-то уносит и уничтожает, и никогда неприносит ничего хорошего.

Если Помпей оттягивает любой решающиймомент, серьезен тот или нет, то Цезарь стремится к тому, чтобы приблизитьрешающий момент, независимо от того, что тот принесет (ср., напр., Luc.6.6–8).Таким образом, мы находим у Лукана оригинальное и своеобразноеразвитие стоической темы, не очень похожее на трактовку времени вфилософииСенеки,ноперекликающеесясинтересовавшимитогопроблемами.ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ исследования («Тема времени в тематическойструктуре “Фарсалии”»), также состоящая из двух глав, должна применитьрезультаты сопоставления темы времени у Лукана и Сенеки к общимпроблемам интерпретации поэмы.В ПЯТОЙ ГЛАВЕ («Оппозиция внешнего и внутреннего в“Фарсалии” и проблема интерпретации поэмы») организация времениПомпея и Цезаря рассматривается с точки зрения противопоставлениявнутреннего/частного и внешнего/публичного в поэме.

Такая перспективапозволяет нам перейти к вопросу о смысле противоречивого отношениянарратора/поэта к персонажам (напр., почему говорится, что читатели поэмыбудут симпатизировать Помпею, если Помпей плохой полководец и какчеловек в общем-то тоже обладает массой недостатков с точки зрения истоической, и декларируемой в «Фарсалии» этики?).Мы уже ввели в предыдущей главе оппозицию «внешнего» и«внутреннего» Помпея; анализ темы лживости публичной риторики у Луканаподтверждает корректность такого противопоставления. Большая роль впоэме публичной риторики, речей перед толпой делает устройство17Ср. также Ahl F. Lucan: An Introduction.

Ithaca; London, 1976. P. 150–189.18коммуникации в мире «Фарсалии» очень специфичным. Речь перед толпой впринципе не подразумевает вербального ответа, диалога, а четкое различениемалого числа вариантов реакции толпы (одобрение/неодобрение) ставит речьв прямую зависимость от эффективности, делает ее прежде всегоинструментом убеждения.Поэтому публичные речи Цезаря и цезарианцев, будучи постоянноуспешными,одновременноподразумеваютпостоянное(ипостоянноподчеркиваемое Луканом) искажение действительности, стремление убедитьв выгодной для себя идее независимо от ее истинности18.

Публичное – этомаска. Напр., когда в Luc. 1.353 войска, вспоминая (как поясняется в текстепоэмы) о благочестивом отношении к родине, не спешат одобрительноотозваться на призывы Цезаря, центурион Лелий обращается к Цезарю,объясняяропоттолпытем,чтосолдатынедовольны,наоборот,медлительностью полководца – и на эту откровенно лживую риторикувойска тем не менее отвечают уже воодушевленными возгласами (Luc.1.359–388). Обычно мастером эффективной (и лживой) риторики выступаетЦезарь (напр., Luc.

5.237–373).Правда, в поэме есть еще один персонаж, фантастическим образомспособный одной только речью изменить настрой целого войска – это Катон(Luc. 9.253–293, ср. Luc. 9.165–166), во многом зеркальное отражение Цезаря,еще один «сверхчеловек», только не злодей, наоборот – скорее своего родастоический «святой». С Катоном как раз не связана тема подтасовкидействительности, но скорее подразумевается, что его устами говорит самаистина (Luc. 2.285, 9.188–189, 9.255, 9.564–565), и этим и обусловлен успех(общее правило: цели достигает лишь циничная риторика – здесьнарушается). Правда, есть одна черта, которая отличает Катона отстоического мудреца – он тоже вовлечен во время (ср. Luc.

2.289–290 с Hor.18См., напр., D’Alessandro Behr F. Feeling History: Lucan, Stoicism, and the Poetics ofPassion. Columbus, 2007. P. 33–35.19Carm. 3.3.7–8). Невовлеченность в поток времени в «Фарсалии», повидимому, вообще практически невозможна.Помпей тоже придает большое значение этой внешней, публичнойдеятельности, но постоянно оказывается в ней неуспешен. Исключение –Luc. 7.382–384: войска все-таки реагируют с воодушевлением на речьПомпея, в которой он как раз апеллировал к собственной судьбе и судьбесвоей семьи, т. е. к частному, а не публичному.

Очевидно, любовь к Помпеюопределяются этим приоткрыванием «внутреннего» Помпея. В этомконтексте, мы полагаем, корректно предположить, что и то сочувствиечитателей Помпею, о котором говорится в Luc. 7.213, точно так же должнобыть связано с получаемой читателем возможностью проникнуть во«внутреннее» пространство Помпея и в его «украденное время» –возможностью, о которой шла речь в предыдущей главе.Если привлекательность Помпея связана с его «внутренней»,«частной»стороной,топочемуПомпейтакпривязанксвоеймалопривлекательной «публичной» личине? Мы полагаем, логика здесь таже, по которой и с другими персонажами поэмы, прежде всего Цезарем,связана система периодических «отступлений от амплуа»: речь, напр., о техслучаях, когда Цезарь вдруг на мгновение ощущает страх и останавливается(= становится «как Помпей»), и потом сразу же приходит в себя, и к немувозвращается его решительность (Luc. 1.192–195, 7.242–249, ср.

7.295–299).Точно так же, по-видимому, и Помпей стремится быть «как Цезарь». Смыслэтой системы, вероятно, в том, чтобы таким образом только сильнееподчеркивать: Цезарь совсем не Помпей, Помпей совсем не Цезарь.Публичное/частное осмысляется именно через вовлечение во время.«Украденное время» Помпея – это бегство от вовлеченности-во-время, ипотому оно невозможно без этой вовлеченности. «Внутреннее пространство»Помпея в общем-то тождественно «украденному времени», и устроено онотак же: невовлеченность в публичную жизнь в мире «Фарсалии» невозможна,и только за счет этого и становится возможным бегство в «частное».

Не20случайно предсмертные («внутренние») мысли Помпея о том, как онвыглядит, умирая (о «внешнем»), оказываются одновременно еще однойдекларацией идеи читательской ἐνάργεια (Luc. 8.622–627); читательперемещается через расстояние во времени внутрь временнóго потока (= впубличную реальность), но сочувствует именно бегству от этого временнóгопотока (= от публичного в частное).Мы полагаем, что такая интерпретация устраняет все видимыепротиворечия в характеристиках персонажей «Фарсалии». Кажущееся невсегдалогичнымутверждениенарратора,чточитателибудутсимпатизировать Помпею (Luc.

7.213), вместе с симпатией самого нарраторак Помпею связано с возможностью проникнуть в «затягиваемое время» этогоперсонажа; откровенно же негативные черты Помпея и привлекательныестороныЦезаряпериодическиподчеркиваютсярадисозданияпарадоксальной системы «отступлений от амплуа».ШЕСТАЯ ГЛАВА («Проблема целостности поэмы») посвященавопросу о смысле включения книг с восьмой по десятую в поэму. Если времяи Помпея, и Цезаря строилось на ожидании (оттягивании/приближении)финальной катастрофы, то как поэма может продолжаться после этойкатастрофы и зачем такое продолжение?Мы полагаем, что в этих трех книгах мы находим различные версиитого, как возможно время после катастрофы.Восьмая книга полностью посвящена Помпею.

Казалось бы, Помпейдолжен освободиться от страха (вместе с политическими амбициями), ипоэма должна закончиться; все уже произошло, Помпей может просто мирнодоживать свой век. Но поэма не кончается, и Помпей не освобождается оттревоги и вовлеченности. При этом он вновь возвращается в уже знакомуюнам атмосферу страха и затягивания. На этот раз надвигающаяся катастрофа– смерть.Центральная часть девятой книги отведена походу Катона поливийской пустыне. Это, мы полагаем, другой ответ на вопрос, как возможно21время после катастрофы, – вариант Катона.

Если до Фарсальской катастрофыКатон не мог по-настоящему проявить себя, поскольку всегда былавозможность, что его подвиги сослужат добрую службу будущему тирану(Luc. 9.19–30), то поражение при Фарсале и потеря шансов на победусоздают те условия, которые и нужны для идеального героизма Катона:война ради войны, не ради победы, чистая демонстрация доблести без всякойпрактической пользы (Luc. 9.386–392). Более того, даже войны-то,собственно, нет, Катон уводит свое войско в пустыню, где нет никакогопротивника и где солдаты выносят тяготы просто так, чтобы выноситьтяготы.ЛивиявизобилиипредоставляетКатонутетрудности, которых он так хочет19, от бесчисленныхфантастическиеи разнообразныхядовитых змей до громадных расстояний, и Лукан, мы полагаем, всяческиподчеркивает чудовищность описываемого в этой книге, в т.