Тема времени в Фарсалии Лукана - историко-культурный контекст и литературная интерпретация (1101947), страница 3
Текст из файла (страница 3)
S. Lucain et la philosophie // Lucain / Prépar. par M. Durry. Genève, 1970. P. 233–257;ср. Wildberger J. Quanta sub nocte iaceret nostra dies (Lucan. 9, 13 f.) – Stoizismen als Mittelder Verfremdung // Lucan im 21. Jahrhundert / Hgb. von C. Walde. München; Leipzig, 2005.S. 56–88.8Marti B. M. Op.
cit.12Хендерсон и Ральф Джонсон выдвинули в центр дискуссий о Лукане егопарадоксализм, трактуемый как «нигилистическое» отвержение любыхценностей9. Джейми Мастерс проинтерпретировал высказывания нарратора впользу Помпея и Цезаря как всего лишь метапоэтическое изображениеборьбы между желаниями поэта, который рвется развивать действие, но в тоже время сознает нечестивость своего рассказа о братоубийственной войне10.Шади Бартч предложила видеть в Лукане рортианского «политическогоироника», который не может всерьез принять никакие политическиеубеждения и потому принимает их только «иронически»11.
Мэтью Ли, весьмаудачно описывая лукановскую тему вовлеченности в события, полагает, чтои Цезарь, и Помпей, и Катон задуманы Луканом как «смотрящие со стороны»на происходящую трагедию, а потому как карикатурные образы12. Общимдля всех этих работ является акцент на почерпнутом из современнойнарратологии представлении, будто Лукан не имеет в виду того, что прямовысказывается в его поэме.
Поэтому такой подход закономерно вызваложивленную критику со стороны «школы Марти».Дискуссии относительно общей интерпретации поэмы, как кажется,делают правомочной предложенную постановку вопроса: если не получаетсяоднозначным образом извлечь «сообщение» Лукана о персонажах из прямыхвысказываний о них, то следует подойти к проблеме через изучение болееконкретного аспекта отношения Лукана к стоицизму, и мы выбираем вкачестве такого аспекта тему времени.Разбору этого аспекта и посвящена ВТОРАЯ ЧАСТЬ («Время вфилософии стоиков и у Лукана»), состоящая из двух глав.В ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ («Философский контекст лукановской темывремени») рассматриваются интерпретации времени в сочинениях римских9Henderson J.
Lucan / The Word at War // The Imperial Muse: Ramus Essays on RomanLiterature of the Empire. To Juvenal through Ovid / Ed. by A. J. Boyle. Victoria, 1988. P. 122–164; Johnson W. R. Op. cit.10Masters J. Op. cit.11Bartsch S. Op. cit.12Leigh M. Op. cit.13стоиков (прежде всего в сочинении Сенеки «О краткости жизни») и ихпредшественников (прежде всего ранних стоиков).Ранняя Стоя (Хрисипп и, возможно, Зенон Китийский) решаетфизическиепроблемысуществованиявремени,сформулированныеАристотелем (как существует прошлое и будущее, если его уже/еще нет? каксуществует настоящее, если это бесконечно малая ускользающая точка,которую не ухватишь?)13, за счет введения разных категорий существования:прошлое и будущее ὑφεστᾶσι, но не ὑπάρχουσι, настоящее ὑπάρχει, но неἐνέστηκε κατ’ ἀπαρτισμόν (SVF 2.509), а время в целом получаетпромежуточный онтологический статус «бестелесного», ἀσώματον (SVF2.331).Каккажется,можноговоритьотом,чтовпарадоксахраннестоической теории времени отразился внутренний конфликт системыстоицизма.
С одной стороны, стоики исходят из установки, что все элементымира находятся в связи друг с другом (поэтому нельзя говорить о настоящемв отрыве от прошлого и будущего, и относительный статус существованиянастоящегооказываетсяущербным).Сдругойстороны,стоикипридерживаются крайнего номинализма, то есть стремятся говорить толькооб абсолютно конкретных вещах, имеющих место именно здесь и сейчас (сэтой точки зрения как раз статус существования настоящего оказываетсяпреимущественным).Позднестоическая философия (и, в частности, Сенека) трактует времяне в чисто физическом ключе, но в связи с этическими и психологическимипроблемами; это меняет перспективу, но по сути дела речь у Сенеки идет овсе тех же противоречиях.Время в позднестоической философии мыслится как принципиальноразрушительная сила; оно не приносит никаких благих обновлений, оноспособно только разрушать, портить, отнимать, уносить.
Джон Ристрассматривает теорию времени других поздних стоиков (Эпиктета, Марка13См. Goldschmidt V. Le système stoïcien et l’idée de temps. Paris, 1953.14Аврелия) скорее не в аристотелевском, а в гераклитовско-платоническомконтексте, как своего рода платонизм без мира идей, т. е. без убежища отэтого разрушительного потока времени14.В системе Сенеки (в сочинении «О краткости жизни») такое убежищеесть.
В частности, если отбросить страсти, заставляющие вовлекаться в потоквремени (такие как страх и надежда) и обратиться к себе и к книгаммудрецов, то можно внутри момента настоящего овладеть сразу всемпрошлым и будущим, самому стать мудрецом и оказаться как будто надпотоком. Те же, кто одержим страстями, occupati «погруженные в дела», насамом деле владеют только ничтожно кратким и уносящимся моментомнастоящего (с этой точки зрения относительный статус настоящегооказывается ущербным). Но, с другой стороны, и этот момент настоящегоoccupati как раз не ценят, их страсти, страх и надежда, заставляют их думатьпрежде всего о будущем; мудрец же единственный способен правильноиспользовать настоящее, не отвлекаясь на мысли о несуществующемвремени, и с этой точки зрения, наоборот, преимущественным оказываетсястатус настоящего.В тексте Сенеки можно выделить несколько вариантов существования«погруженных в дела».
Если мудрец настолько полноценно используеткаждое мгновение настоящего, что готов уйти в любой момент и прожитаяжизнь не кажется ему короткой, то «погруженные в дела» могут, с однойстороны, жить так, как будто они бессмертны, и разбрасываться своимвременем (в этом случае основная их страсть – надежда или страстноежелание, spes, cupido, desiderium); либо, с другой стороны, они могут вдругосознать, что приближается смерть, и в этом случае спохватываются иначинают жить страхом (metus)15.14Rist J.
Stoic Philosophy. Cambridge, 1969. P. 273–288.Пара spes–metus у Сенеки и Лукана, вероятно, соответствует стоическим ἐπιθυμία иφόβος, ср. Inwood B. Ethics and Human Action in Early Stoicism. Oxford, 1985. P. 145–146.1515Опираясь на эти обобщения, мы можем в следующей далееЧЕТВЕРТОЙ ГЛАВЕ («Отношение персонажей Лукана к времени»)сопоставить их с трактовкой темы времени в «Фарсалии».В первую очередь напрашивается сопоставление важной для Сенекитемы вовлеченности/невовлеченности в поток времени с выделенной в«Фарсалии» Мэтью Ли16 и действительно очень важной для Лукана темойἐνάργεια,риторическойвовлечениячитателявсобытия,минуяпространство и время. Как прорицатель Гай Корнелий телепатическипереносится к событиям Фарсальской битвы в Luc.
7.192–196, так Лукан вLuc. 7.205–213 призывает и читателя перенестись через время и, переживаяза Помпея, испытывать те же самые spes и metus, «надежду и страх», что ипогруженные во время occupati Сенеки. Однако, как эти две страсти, повидимому, распределяются между двумя типами сенекианских occupati, также они оказываются в общем разделенными между двумя центральнымиперсонажами Лукана: с оттягивающим катастрофу Помпеем связана темастраха, а с торопящим события бесстрашным Цезарем – тема spes, надежды(как и некоторые другие темы, связанные у Сенеки с соответствующимтипом occupati). Таким образом, мы можем рассмотреть центральнуюоппозициюлукановскойсистемыперсонажейкакоппозициюдвухвозможностей вовлечения во время.Цезарь в поэме довольно последовательно характеризуется какнеуемный, постоянно рвущийся вперед, не останавливающийся ни перед чем,воюющий не столько ради самой победы, сколько ради постоянныхразрушений и опасности, все время искушающий судьбу, как будто онбессмертен.
С характеристикой Помпея, однако, дело обстоит несколькосложнее.Впубличнойдеятельностионобычновыглядитпростонерешительным и плохим полководцем. Однако перед нами предстанетгораздо более сложная и интересная картина отношения ко времени, если мысосредоточимся на сценах, в которых читатель получает доступ в «частный16Leigh M. Op. cit.16мир» Помпея (в первых 7 книгах это отплытие из Италии и следующий заним сон в начале III книги, прощание с Корнелией в конце V книги и сонперед сражением в начале VII книги).Над Помпеем все время тяготеет неизбежно надвигающееся событиеили необходимость сделать следующее действие, но он предпочитает допоследнего оттягивать эту «катастрофу (в миниатюре)» и tempus subducerefatis (Luc. 5.733), «красть время у времени», «похищать отрезок времени увременнóго потока», чтобы спрятаться в нем. Это довольно точное описаниетого, как именно Помпей затягивает время.
Мы бы допустили, чтопостоянная связь таких сцен у Лукана (как и их имитаций в «Фиваиде»Стация) с ночью и спальней указывает на сознательную аналогию счеловеком, лежащим утром в постели и не встающим. Можно, проснувшись,не вставать и отсрочивать следующие далее события; правда, еслинаступление дня действительно связано с чем-то неприятным, то спокойноспать уже тоже не получится, то, что это время «украденное», будет давать осебе знать. В отличие от убежища стоического мудреца, «украденное время»не независимо от временнóго потока, как взятая в займы или украденнаясобственность не равноценна независимому владению: в саму природупомпеевского укрытия с самого начала включена и не дает о себе забыть егонеизбежная конечность, временность.Можно возразить, что такая аналогия профанировала бы серьезностьтого, о чем пишет Лукан. Однако, мы полагаем, Лукан именно иподчеркивает, что для Помпея разные катастрофы, обладающие с точкизрения любой системы ценностей принципиально неравной значимостью (вчастности, прежде всего, катастрофа политическая и катастрофа любовная),оказываются, наоборот, принципиально эквивалентны, между ними вообщеотрицается всякое различие.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
