Русская литература в Иране - цикл «Персидские мотивы» С.А. Есенина (проблема перевода и историко-литературной интерпретации), страница 2

Например, Горького всегда анализировалибольше, чем Чехова или Пушкина, и даже если разговор шел о Чехове, то вниманиеобращалось не на художественное своеобразие его прозы или драматургии, а на егооппозиционность царизму, возможно, мнимую, на критику социальных отношений.В ХХ веке русская культура проникала в Иран сложным путем, частоопосредованно,чтоиобусловиловесьмасубъективныеифрагментарныепредставления о ней.

Тем не менее, можно с уверенностью сказать, что именно М.Горького в нашей стране воспринимают как самого известного писателя, самого яркогопредставителя русской, прежде всего советской, литературы. В Иране переводилисьмногие различные по тематике произведения М.Горького, создавались и литературнокритические работы о его прозе. Словом, М. Горький был и остается единственнымрусским писателем, которого восприняли как принципиально новое, значительное ирешительное слово в литературе ХХ века. Известность М. Горького в Иране в течениевсей его жизни, а особенно с момента его путешествия в США в 1906 г.

и вплоть до егосмерти в Москве в 1936 г., сопоставима с известностью самых великих классическихписателей Европы. Однако его превращение в кумира в СССР (со всеми известнымипоследствиями) так или иначе повредило его писательской репутации во всем мире, втом числе и в Иране. В результате отношение к самому Горькому, его личности,постепенно отодвигает на второй план изучение его произведений, как будто фигураписателя становится важнее его творчества.

В результате в забвении остаются еговажнейшие произведения.В диссертации показано, что в схожем положении оказывается творчествоА.Куприна, М.Шолохова и многих других русских писателей первых десятилетий ХХвека. Многие их произведения не переведены и практически неизвестны иранскомучитателю. О таких писателях, как И.Бабель, М.Зощенко, А.Платонов, М.Цветаева,И.Бунин, М.Булгаков, творчество которых в советское время замалчивалось,персидская аудитория смогла узнать подробнее лишь недавно.6Сложные политические процессы, происходившие в Иране в ХХ столетии,подчас приводили к тому, что русская литература использовалась как аргумент вполитической борьбе. При этом, естественно, менее всего думали о качестве перевода,о художественных достоинствах того или иного произведения. Самые фантастическиепримеры подобного рода мы находим в период 1950-х годов, когда лидеры народнойпартииИрана,проводившейпросоветскуюполитику,былирепрессированы.Воспользовавшись этим моментом, их политические оппоненты меньше чем за годиздают подряд три перевода романа «Доктор Живаго» Бориса Пастернака: один сфранцузского и два другие с английского языка.

Все они были очень слабы, и роман,появлению которого сопутствовала активная антисоветская пропаганда, был сильноискажен этими переводами. Иранская аудитория восприняла этот роман как излишнезатянутый и слабый, не осознав, почему в России его называют «Войной и миром» ХХвека. Если бы не было американского кинофильма «Доктор Живаго» и русскойэкранизации трагедии В. Шекспира «Гамлет» в переводе Пастернака, то нашперсидский читатель, скорее всего, не воспринял бы всерьез этого великого русскогописателя ХХ века.В последние десятилетия иранские переводчики смогли без поспешности, безполитического давления обратиться к работе над художественными текстами такназываемой запрещенной литературы, позволить себе более свободно рассмотретьнастоящие шедевры русской литературы первой половины ХХ века. Например, почтивсе произведения М.Булгакова были переведены, и хотя некоторые наши критики егохудожественныепринципыфантастическогореализмасчитаютнесколькоискусственным, были и другие не менее интересные мнения.

Например, егосравнивали с Ф. Кафкой, находя определенные черты сходства между «Собачьимсердцем» и «Превращением». Именно за эти два десятилетия для иранцев понастоящему открылись такие имена, как И.Бунин, А.Ахматова, М.Цветаева, С.Есенин,М.Бахтин, В.Набоков, А.Солженицын и другие.Глава вторая «Проблема интерпретации цикла “Персидскихмотивов” при переводе на персидский язык» является центральной вреферируемой диссертации.О Сергее Есенине персидская читательская аудитория узнала около 30 летназад. Помимо некоторых стихотворений Есенина, переведенных опосредованно, санглийского и французского языков, известен цикл «Персидские мотивы», недавно7переведенный автором настоящей диссертации.

Надо отметить, что это уже второйперевод стихотворений цикла. Но первый перевод, для которого были характерны ипропуски стихотворений, и явные смысловые неточности, теперь уже по историческойпричине недоступен для наших читателей: его уничтожение произошло во времяиранской революции по цензурным причинам.В этой главе предложен очерк истории создания цикла, необходимый для егоадекватного понимания персидской аудитории.При чтении «Персидских мотивов» у перса непременно возникает следующийвопрос: как долго Есенин пробыл в Персии? После, узнав биографию поэта, из которойвидно, что он никогда не был в Персии, читатель снова не может понять, как в такомвозрасте и без знания персидского языка Есенин с помощью всевозможных символовперсидской культуры создал такой изумительный цикл? Далее, когда читательзамечает, с какой своеобразной тонкостью автор описывает свои отношения сперсиянкой, он начинает сомневаться и в биографии поэта, и даже в том, что эти стихинаписаны действительно Есениным.В диссертации рассмотрен ряд вопросов как лингвистического, так и историкокультурного характера, с которыми сталкивается персидский читатель, знакомящийсяс переводным литературным текстом, хрестоматийным для русского читателя исозданным в его родной стране.В главе прослеживается история создания цикла, говорится о причинах,побудивших Есенина написать каждое стихотворение «Персидских мотивов».Поскольку диссертация может заинтересовать как русских, так и персидскихпереводчиков, перед подробным анализом каждого стихотворения «Персидскихмотивов» дается двуязычный текст, представляющий собою стихотворения воригинале и в переводе на персидский.

Перевод этот уже известен по книге «Есенин»,вышедшей в двуязычной форме в Иране. В эту книгу вошли различные стихи Есенина,а также подробная история их создания.Также в этой главе предпринята попытка сопоставления русских и персидскихнравственных и эстетических ценностей в свете межкультурных различий и характеросмысления Есениным традиционных восточных поэтических образов. Кроме того,предметом нашего рассмотрения стали типичные для персидской поэзии образы исимволы лирического цикла Есенина. Мы попытались воссоздать образ Востока, вособенности Персии, представленный в лирическом цикле «Персидские мотивы».8В этой главе продолжается подробный анализ каждого стихотворения«Персидских мотивов» – это и подстрочный анализ текста, всех выражений,лейтмотивов, имен, образов, и рассмотрение некоторых искаженных или даженеверных представлений, на основании которых возникли как не вполне вернаяинтерпретация некоторых аспектов персидского и в целом восточного мира у Есенина,так и вопросы, возникающие у персидской читательской аудитории.Например, в первом стихотворении цикла «синие цветы» – это неверныйперевод названия одного лечебного растения, «Гол-гав-забан» (перс.

‫ُﻞﮔﺎوزﺑﺎن‬‫ﮔ‬, golgav-zaban), из которого тогда готовили и подавали в чайхане популярный в Персиинапиток. Таким образом, когда первый переводчик буквально, подстрочным переводомнаписал «синие цветы» по-персидски, у читателей должны были возникнуть различныевопросы. Что это за неизвестные никому фантастические «синие цветы»? С другойстороны, словосочетание «синие цветы» вызывает у персов субъективные ассоциации.Знающие русский язык и читающие этот текст в оригинале понимают этот образ какхарактерный рисунок, традиционный орнамент, нарисованный и тогда, и даже сейчасна стенах любой восточной чайханы.

Возникает и второй вопрос: что за цветы,неизвестные в Тегеране, способны лечить душу русского поэта? Отсюда и другиенедоразумения: либо поэт очень долго жил в Персии и отлично знаком со многимисекретами этого края, либо все эти мотивы взяты им из другого источника.В следующих строках, где Есенин начинает рассуждать о персиянке, читательсразу чувствует опрометчивость поэтического сравнения, которое ему кажетсянаивным:Мы в России девушек весеннихНа цепи не держим, как собак,Поцелуям учимся без денег,Без кинжальных хитростей и драк.Этот мотив затрагивает тему раскрепощения восточной женщины, оченьблизкую его современникам. В те годы периодическая печать Закавказья неизменноуделяла большое внимание борьбе с унизительными для достоинства человекаобычаями. В этих строках Есенин говорит о чадре, и здесь очень важно обратитьвнимание на один существенный момент.

Он, скорее всего, имел в виду арабское словохеджаб (перс. ‫ﺣﺠﺎب‬, hejab), вошедшее с религией ислама в персидский язык, одним изсимволов которого является чадра. Для Ирана это понятие – целая культура, корни9которой никак внешне не сопоставимы с темой свободы восточной женщины, окоторой размышляет Есенин. Но надо сказать, что эта самая чадра, иначе говоря,покрывало или вуаль, – чисто персидские явления, а не просто признак исламскойверы.

Чадра в разных видах была в нашем заратустризме гораздо раньше, чем ислам. Впервом своем историческом значении, актуальном для персидского сознания, онаявляется преградой между Богом и его творением, а позже в суфизме получаетзначение печали и скорби. Вот почему читателю чужды эти есенинские сравнения. Этистроки, как подтверждает Шамс Лангеруди2, перс может воспринимать лишькритически, ибо за чадрой не только стоит древняя культура, но и скромность,стыдливость как отличительная черта персидской женщины3.Ну, а этой за движенья стана,Что лицом похожа на зарю,Подарю я шаль из ХороссанаИ ковер ширазский подарю.Отмечается, что при переводе данных строк переводчик сталкивается соспецифической трудностью: русско-персидский словарь в статье «движение» не даетнам того значения, что подразумевается в русском языке под этим словом в сочетаниисо словом «стан».