Диссертация (Путешествия в византийской агиографии IX-XII в. - особенности художественного воплощения), страница 9

В зоне этого конфликта и лежат описания многих житийныйпутешествий, причем в каждом из них баланс может быть как на одной, так ина другой стороне. Какие-то герои более решительно настроены науединение, какие-то не в силах достичь этого, потому что ощущают свойдолг духовно укреплять нуждающихся в их попечении людей, и, вопрекисвоей воле, возвращаются к ним или перестают скрывать место своегопристанища.Что касается общих особенностей воспроизведения социальноголандшафта, важный вывод можно сделать относительно манеры агиографовотражать топографические особенности местности. Явным образом все онистремятся, разумеется, исходя из собственных возможностей, подробнее иточнее топонимически представить ту или иную территорию, о чем мы ужеговорили в связи с описанием горных районов.

Конечно же, возможнаситуация, когда у агиографа нет необходимых данных: ни своих знаний, ниисточников. В таком случае они или создают топографические подробностиисходя из своих представлений98, или довольствуются теми деталями,которыми располагают. Но зато можно с уверенностью утверждать, что имеяхороший источник, автор будет стремиться использовать его в своемрассказе в максимальном объеме. Так, в житии Григентия агиографтщательно приводит большой список названий городов в Аравии, кудапопадает святой в конце своего пути. Исследовавший этот отрывок житияарабист Дж. Фьяккадори, сообщает, что они достаточно точно воспроизводят98См. о житии Григентия, с.

50-51.45реальную топонимику области99, хотя понятно, что для Константинополя X в.(предположительное место и время создания текста) все эти названия неимели никакого смысла, с таким же успехом можно было бы написать любыебуквосочетания. Следовательно, агиограф ценил имевшуюся у негоинформацию, поскольку привел ее без каких-либо изменений. Это же можносказать о житии трех братьев Давида, Симеона и Георгия с Лесбоса, гдеподробно представлена топонимика острова, о житии Никона Метаноите, гдеперечислены подряд все деревни и селения, мимо которых по Пелопоннесушел Никон, и добавлены при этом и старые названия, и новые, и местныеназвания населенных пунктов и др.Обращает на себя внимание и тот факт, что авторы, имеющие болееобширный культурный кругозор, стремятся поместить место, о которомрассказывают, в глобальный культурно-исторический ландшафт, делаякакие-то замечания относительно того, чем оно знаменательно в античностиили в христианском культурном пространстве.

Описывая Крит, агиографНиколая Студита упоминает и то, что оттуда происходит христианскиймученик Василик, и про стихи Эпименида Критского о критянах100,цитированные в послании ап. Павла к Титу (Тит 1:12). В данном примере мывидим влияние стиля, в котором написан текст. Он достаточно изысканный,риторический, однако, любопытно заметить, что и античные, и библейскиеаллюзии могут присутствовать в любом по стилю тексте, если авторуизвестны какие-то из подобных деталей. Как, например, в написанныхдостаточно простым языком житиях Ильи Нового и трех братьев Давида,Симеона и Георгия Лесбосских.

В первом из них агиограф упоминает оCцилле как об ориентире и уточняет, где именно она располагалась101. Вовтором тексте автор сообщает о горе Иде, куда пришел Давид, что древние99Его статья содержится в издании текста. Life and Works of Saint Gregentios, Archbishop of Taphar,ed. A.

Berger. Berlin, 2006. P. 48-82 (далее: Berger 2006).100Vita Nicolai Studitae, p. 866. Интересно отметить, что в славянском переводе все этиподробности отсутсвуют, см. Житие Николая Студита/Соборник Нила Сорского, изд. Т. П.Леннгрен. Т. III. М., 2004. C. 307-309.101…некий человек, по имени Константин, двинувшийся от Сциллы (располагалась же эта самаяСциллла между Сицилийским и Тирренским морями) … (Vita Eliae Iunioris, p. 60).46греки считали ее обиталищем Зевса, в чем, конечно же, ошибались, и толькотеперь, когда на ней поселился христианский отшельник, она можетсчитаться истинным прибежищем божественного102.После наблюденийобщего характера обратимсяк отдельнымэлементам антропогенного ландшафта и особенностям их описания вжитийной литературе.1.2.1.

ГородГород как важнейший элемент социального пространства фигурировалв агиографии с самого ее зарождения. В ранневизантийский период образгородафункционировалкакпротивоположностьвеличественномуприродному образу пустыни. Святые бежали из города как из средоточиягреха и соблазна. В средневизантийскую эпоху такое противопоставление вомногом снимается103, и это вполне соответствует новым реалиям церковнополитическойжизни,особенновпериодиконоборческогокризиса.Монастыри в средневековой Византии - неотъемлемая часть городскойсреды, а монахи - важнейшие участники социально-политической жизниимперии104.

Несомненно, это отражается и в агиографии, но важно понимать,что в этот период житийная литература переживает настолько бурноеразвитие, что в нее вписываются порой совсем разные тексты. Какие-то изних в полной мере отвечают заявленному тезису, но легко подобрать идругие, в какой-то степени продолжающие позднеантичные мотивы, гдебегство из города было необходимо для духовного роста и аскетическихиспытаний, о чем мы писали в связи с образом пустыни105.102Vita Davidis, Symeonis et Georgii, p. 251.Внутри самой культуры утвердился положительный ответ на вопрос о том, может ли вообщесвятой жить в городе.

Saradi H. The City in Byzantine Hagiography// Companion, р. 432.104Подробнее см. Ε. Patlagean. Sainteté et Pouvoir/The Byzantine Saint, ed. S. Hackel. London, 1981. Р.88-105.105См. с. 33-35.10347В большой мере приверженность святых городской среде характернадлямногихжитийиконоборческогопериода,прославляющихиконопочитателей. Ярко это выражено, например, в жизнеописании НиколаяСтудита, где странствия героя являются вынужденной необходимостью,вызваны ссылкой или бегством из Константинополя в связи с политическимиобстоятельствами.

Как только ситуация позволяет, он возвращается встолицу106. Тем не менее, даже в кругу подобных героев есть те, которыестремятся к уединению. Иоанникий Великий, поддерживая тесные связи свысшими столичными кругами, вершившими судьбы империи, тем не менее,предпочитает оставаться в пространственном отдалении от Города, излучаясвет православия из основанного им монастыря на горе Олимп. А анонимныйавтор жития трех святых братьев Давида, Симеона и Георгия составляет своеповествование, компилируя разрозненные источники и, по всей видимости,добавляет к двум историческим лицам (Симеону и Георгию) третьего брата,Давида, скорее всего, легендарного персонажа, аскеза которого состоялаименно в «классическом» отшельничестве. И в тексте это не один разподчеркивается, поскольку духовным патроном Давида стал святой АнтонийВеликий.Такимобразом,можнобезсомненийговорить,чтовсредневизантийский период появились новые и важные тенденции вразвитии образа города, но литература не забывает и старых мотивов.

Какиетоавторымогутсвободнообращатьсякним,обогащаятакимидополнительными штрихами свое повествование.Города появляются на пути святых в самых разных ситуациях. Онимогут описываться как место отправления героя в странствие, как местовременного пристанища на его пути, как промежуточная или конечная цельвсего путешествия. Как же в тексте возникает образ города? Какие извозможныхкартинивпечатленийагиографывключаютвповествование?106О таком характере путешествий Николая Студита пишет Э. Маламут. Malamut, р. 252.свое48В большинстве случаев образ города вырастает не из каких-либо егоописаний, а из того, куда и как перемещаются персонажи, из перечислениякаких-то действий, которые они совершают в пределах города. Степеньдетализации этих перемещений весьма различается от текста к тексту.

Тем неменее, заметна тенденция, что представляя главные центры паломническогопритяжения, авторы просто сухо перечисляют известные святыни, которымпоклонились их герои. Так описан Иерусалим в житиях ФеодораЭдесского107, Ильи Нового108, Рим в житии св. Власия109. А в ИерусалимеЛазаря Галесиота, когда он впервые туда попадает, и вовсе нет никакихназваний. Герой полностью поглощен идеей попасть в известную обитель,лавру Саввы Освященного, и Святому Граду не уделяется никакоговнимания110. Такая сосредоточенность на субъективном представляется намособенностью более поздней литературы в пределах избранных временныхрамок, о чем подробнее напишем в главе 4, посвященной описаниюдвижения.