73714 (Темы, перенесенные из лирики в роман "Доктор Живаго")

_ТЕМЫ, ПЕРЕНЕСЕННЫЕ ИЗ ЛИРИКИ

В РОМАН “ДОКТОР ЖИВАГО”

1. Темы, связанные с общекультурной парадигмой X мировая стихия

Михаил Гершензон в книге “Гольфстрем” выделил в мировой культуре связанное с темой огня “течение человеческой мысли, идущее из темной дали времен”¹. И, как “две далеко стоящие друг от друга заводи”, он проанализировал в контексте этой темы метафизику Гераклита и лирику Пушкина, проведя между ними множество параллелей. Как заводи, находящиеся выше по течению относительно Пушкина и Гераклита, Гершензон охарактеризовал религию Ветхого Завета, космогонические мифы Риг-Веды, греческую мифологию, систему первобытных воззрений на мир.

Все, что Гершензон написал в своей книге относительно творчества Пушкина, удивительным образом подходит и для анализа творчества Пастернака. На самом деле это не случайно, т. к. и сам автор, образно назвав замеченное им явление человеческой культуры “Гольфстремом”, говорит о его необъятной глубине, шири и протяженности. Мы склонны рассматривать творчество Пастернака как еще одну заводь того же течения, но гораздо ниже расположенную.

Основу философии Гераклита составляет учение о бытии как абсолютно чистом движении². Условно такое движение названо огнем. Это правящая и организующая субстанция, которая, изменяясь, порождает другие явления, погашение огня образует нечто новое. Огненная природа мира едина, но явления бытия различны по силе горения или движения, они как бы распределяются по шкале, где наибольшая величина – сильнейшее движение, жар, а наименьшая – неподвижность или остылость. Но и в каждом отдельно взятом явлении постоянно происходят изменения от холода к жару и от жара к холоду, т. е. сгущение и разряжение. Сгущение, остывание мирового огня можно представить такой схемой: огонь воздух вода  земля. Человеческая душа, по Гераклиту, – испарение, субстанция, находящаяся между огнем и водой, и чем ближе к огню, тем она разумнее и чище, раскаленное состояние души самое высокое, остывая, поддаваясь чувствам, душа становится влажной³. Перечисленные темы, образы, мотивы реализуют общекультурную парадигму “мировой стихии” и являются важными составляющими творческой системы Пастернака.

1.1. Тема огня

Темы мировых стихий – одни из основных в творческой системе Пастернака⁴. Тема огня присутствует в структуре многих лирических произведений и романа “Доктора Живаго”⁵. Самые объемные в творчестве Пастернака образные парадигмы, связанные с темой огня: творчество огонь, чувство огонь, душа огонь⁶. Эти парадигмы можно считать традиционными, и в словаре образов они представлены как самые распространенные. Парадигма весна огонь в словаре образов отмечена как менее распространенная⁷, но в творчестве Пастернака она одна из самых значительных. Также большое значение в творчестве Пастернака имеет парадигма х печь , хотя в словаре образов эта парадигма не представлена, лишь несколько реализующих ее образов обнаружены в составе других парадигм. Нет в словаре образов и оксюморонной парадигмы жар холод, встречающейся у Пастернака. Рассмотрим перечисленные парадигмы подробнее.

Наряду с другими антитезами книга “Близнец в тучах” содержит и антитезу горячий – холодный или гореть – стынуть. Эти полярные качества свойственны разным мирам. Горение характеризует процесс творчества, субъекта любовных переживаний, мир сердец; остывание характеризует результат творчества, объекта любовных переживаний, мир спутников.

Намек на горение содержится уже в первом стихотворении книги “Эдем”. Он выражен глаголом “курится”. Все стихотворение подводит читателя к этому мотиву, на нем особо акцентируется внимание – глагол “курится” начинает последнее двустишие: Курится рубежом любовь / Между землей и ней.. Курение названо чудом и тайной первых дней творения. В стихотворении “Я рос, меня, как Ганимеда...” сказано о прошествии с первых дней творения, под которыми можно понимать и момент зарождения личности и начало любви, какого-то отрезка времени, в течение которого были активны силы, враждебные носителю “я”, – ненастья, сны, беды. Оксюморонный мотив жар студит говорит о назревших противоречиях, движущих теперь чувством и творчеством. Как замечает Гершензон, характерный для лирики Пушкина и встречаемый нами в стихах Пастернака образ орла мифологически огненный⁸. Если “он” – сердце, то “она” – спутник:...Спускалось сердце на руку к тебе.. В стихотворении “Вокзал” “она” отбывает в мир спутников. Порожденные этим событием чувства героя описаны с помощью образов дыма, пепла и факела, скрыто присутствует образ печи, хотя и паровозной: И сроком дымящихся гарпий / Влюбленный терзается нерв; // Бывало, посмертно задымлен / Отбытий ее горизонт, /  / И, в пепле, как mortuum caput, / Ширяет крылами вокзал. // И трубы склоняют свой факел / Пред тучами траурных месс.. В романе чувства Юрия к Ларе дважды охарактеризованы как дымящиеся: “...я бы отступил с чувством совсем другого сострадания, чем ревность, не таким дымящимся и кровавым”. После расставания с Ларой Юрий пишет стихи, посвященные ей: “Так кровное, дымящееся и неостывшее вытеснялось из стихотворений, и вместо кровоточащего и болезнетворного в них появлялась умиротворенная широта, подымавшая частный случай до общности всем знакомого”. По тому же принципу и Пастернак переделывал свои ранние произведения. Редакция 1928 года мягче: дымящиеся гарпии заменены на пышущие парами, образы же задымленного горизонта, вокзала в пепле, труб с факелами исчезли.

Противоречивость переживаний, лихорадочность состояния носителя “я” проявляются в стихотворении “Близнецы” с помощью парадокса, который строится на полярности характеризующих носителя “я” мотивов. В первой же строфе сказано, что мы коченеем и горящим Водолеем я замер. Таким образом автор иллюстрирует влюбленных верный хаос, о котором речь идет сразу после того. Утверждение мы коченеем информирует о связанности двойников. Тот факт, что “я”, относящийся к сердцам, – горящий Водолей, а Близнец, относящийся к спутникам, – коченеющий, говорит об их разности, взаимоотталкивании, невозможности полного слияния. Предречение ухода носителя “я” в мир спутников в стихотворении “Близнец на корме” сопровождается его сгоранием. То, что от него остается в мире сердец, – это глагол, то есть стихи, и пепел губ. В “Пиршествах” носитель “я” в горечи тубероз, в горечи небес осенних пьет горящую струю измен своей любимой. С образом измен горящей струи сливается и рыдающей строфы сырая горечь. Строфа рыдающая, значит, она содержит излияния душевных переживаний героя, она сырая, что можно понять, как “только что написанная”. Чувство, обжигающее героя, выливается в его творчество. Та же ситуация повторяется в романе после отъезда Лары.

В стихотворении “Не подняться дню в усилиях светилен...”, написанном после разрыва с Идой Высоцкой и посвященном ей, разлука сопоставляется с пепельной мглой: Широта разлуки, пепельная мгла.. Тот же образ появляется в романе после отъезда Лары: “Пепельная мягкость пространств быстро погружалась в сиреневые сумерки...”.

Если одни острые переживания разжигают душу, то другие приводят к ее “остыванию”, иногда резкому. Чаще всего это связано с любовным разочарованием или с его ожиданием: Я вздрагивал. Я загорался и гас.; Отпылала, осыпалась – в пепле.;...покусись потушить / Этот приступ печали  /  / О, туши ж, о, туши! Горячее!; Повелевай, пока на взмах / Платка – пока ты госпожа, / Пока – покамест мы впотьмах, / Покамест не угас пожар.. В стихотворениях объект любовных переживаний героя связывается с ощущением холода: Солнце нынче, как ты, северянка.; Я севером глухих наитий / Самозабвенно обоймусь.. Лед, ледник характеризуют женщину: Рвется с петель дверь, целовав / Лед ее локтей.. Образ возлюбленная холод переходит в роман. Лара ассоциируется с севером: “И обещание ее близости, сдержанной, холодной, как светлая ночь севера подкатит навстречу...”; “И так далека, холодна и притягательна была та, которой он все отдал...”.

В стихотворении “Как у них” нарисована картина отражающейся в реке зари. Река и заря персонифицируются. Если река – “она”, любимица, подруга, то лазурь, небо, день – это “он”. С одной стороны, они слиты, день назван бездонным, небо плавно переходит в реку. Во второй строфе появляется образ очей-кровель-очагов: Очам в снопах, как кровлям, тяжело. / Как угли, блещут оба очага.. Очи принадлежат одновременно и “ему”, и “ей”. В основе этого образа – отражающееся в воде солнце. С другой стороны, “он” и “она” разделены. “Его” лицо находится над “ее” челом. “Он” как бы пытается воздействовать на подругу, оживить, расшевелить ее. Троекратно повторяется, второй раз с вариациями, что Лицо лазури пышет над лицом / Недышащей любимицы реки. Это воздействие жаром на любимую бесконечно продолжается, но к желаемому результату не приводит. Огненная стихия воздействует на женщину, что выражается мотивом сгорания ее одежды: Пылал и пугался намокший муслин...; Это – круглое лето, горев в ярлыках /  /...сожгло ваши платья и шляпы.. Самый наглядный пример этого воздействия – в стихотворении “Наша гроза”. Лирический герой обращается к возлюбленной: Поверила? Теперь, теперь / Приблизь лицо, и, в озареньи / Святого лета твоего, / Раздую я в пожар его!. В следующей строфе ясно видна связь снежной стихии с женским началом, а огненной – с мужским: Я от тебя не утаю: / Ты прячешь губы в снег жасмина, / Я чую на моих тот снег, / Он тает на моих во сне. В результате этих взаимоотношений, выраженных мотивом таяния снега, рождаются стихи: Куда мне радость деть мою? / В стихи, в графленую осьмину? / У них растрескались уста / От ядов писчего листа. // Они, с алфавитом в борьбе, / Горят румянцем на тебе. Мы видим, что, в отличие от стихотворения “Как у них”, в этом стихотворении процесс “размораживания” любимой описан как результативный. В мифологическом плане эти стихотворения отражают миф о спящей красавице, к которому автор неоднократно обращался в своем творчестве, в том числе и в романе.

Нередко горение происходит в связи с приходом весны, таянием снега. В стихотворении “Петербург” таяние сравнивается с тлением. О горении говорится в трех стихотворениях, объединенных в цикле “Весна”: Что почек, что клейких заплывших огарков / Налеплено к веткам!; По ним плывут, как спички, / Cгорая и захлебываясь, / Cады и электрички...; И февраль горит, как хлопок, / Захлебнувшийся в спирту.. Второе и третье стихотворения отсылают нас к первому стихотворению “Начальной поры”, где февраль и горящая весна – стимуляторы творческого процесса. В первом стихотворении, где задается тема, образ заплывших огарков предвосхищает появление образов и мотивов, относящихся к теме поэтического творчества. Тот же образ расплавленных почек – в стихотворении “Счастье”: На плоской листве. Океане / Расплавленных почек. На дне / Бушующего обожанья / Молящихся в вышине.. В роман переходит отождествление весенних древесных почек, расплавленного воска и огня: “Только в почках, которыми он был сплошь закапан, как воском, завелось что-то лишнее , этим лишним была жизнь, зеленым пламенем листвы охватившая первые распустившиеся в лесу деревья”. Сопоставив эти тексты, мы видим признак, на основе которого почки отождествляются с воском: почки влажные, в каплях, и поэтому создается впечатление их оплавленности. Причем не роман объясняет лирику, а стихотворение объясняет прозаический образ, т. к. в романе о каплях влаги на деревьях не сказано, а в стихотворении эти темы присутствуют: Исчерпан весь ливень вечерний; И капель икотой; Кустарника сгусток не выжат.. Мотив “очищающего горения” переходит в роман вместе с образом пространство горящий спирт: “Звездное небо, как пламя горящего спирта, озаряло голубым движущимся отсветом черную землю с комками замерзшей грязи”.

Как и у Пушкина, у Пастернака одним из основных положений поэтики является положение об огненной природе творчества. Творческий процесс совершается ночью, иногда поздним вечером, чаще ранним предрассветным утром. Ночь творчества всегда сопровождается горением свечи, канделябров, жирандоли, лампы или зари: Налетела тень. Затрепыхалась в тяге / Сального огарка. И метнулась вон / С побелевших губ и от листа бумаги.... Поэзия сама по себе, независимо от автора, представленная как субъект, сравнивается с персонифицированным образом огня – с Золушкой: И крохи яств ночных скитальческий анапест / Наутро подберет, как крошка Сандрильон.. После переделки стихотворения в 1928 году присутствие огня очевиднее, он становится более действенным: И тихою зарей – верхи дерев горят – / В сухарнице, как мышь, копается анапест, / И Золушка, спеша, меняет свой наряд.. В другом случае поэзия персонифицируется в образе сонета, обдающего огнем, сонета-молнии. Семантика образа огненной поэзии⁹ объясняется не только стихийностью вдохновения, порождающего поэзию, ее способностью воздействовать определенным образом на создателя и читателя, но и ее способностью меняться каждое мгновение: Слитки рифм, как воск гадальный, / Каждый миг меняют вид.. Так же и музыка имеет огненную природу¹⁰: Я люблю тебя черной от сажи / Сожиганья пассажей, в золе / Отпылавших андант и адажий, / С белым пеплом баллад на челе....

Творчество “зажигает” автора. Холод, стужа, окоченение – черты внетворческого времени:...зимнего ига очаг / Там, у поэтов, в их нищенском ханстве.. Отсюда призыв: Огородитесь от вьюги в стихах / Шубой; от ночи в поэме – свечою. Поэты-гении, представленные в образе мельниц, до поры бездеятельны, бездеятельность выражена через мотив окоченения: Ведь даже мельницы, о даже мельницы! – / Окоченели на лунной исповеди.. Но при описании начала творческого процесса появляется тема огня. Мельницы заимствуют веянье крыл от плясовых головешек костров. Их мысли ворочаются, как жернова, когда дым коромыслом, эти мысли приближены к их глазам, Плакучими тучами, досуха выжженным, перед поэтами-мельницами...все слова, / Какие жара в горах придумала..., и...Неизвестные зарева, как элеваторы, / Преисполняют их теплом.. Зависимость творящего поэта от огня как от чего-то абсолютного ярко выражена в стихотворении “Pro domo”:

В час, когда писатель – только вероятье,

Бледная догадка бледного огня,