Лекция 6, страница 3

Сейчас, в XXI веке, это правило действует намного сильнее, чем в XIX. Тем более что у современного капитала в виде транснациональных (или национальных) корпорации намного больше финансовых средств для вложений в «шум и брань» (в нашем случае – в истощительную эксплуатацию природных ресурсов). Больше также организационных возможностей и технических средств, чтобы вести эксплуатацию практически, и поддерживать интенсивность промысла (или тем деградации вмещающего ландшафта) на уровне, который не компенсировать естественными процессами популяционного воспроизводства или восстановления экосистем.

Так, в странах Средиземноморья, где сколько-нибудь естественные леса остались лишь небольшими клочками, они тем не менее ежегодно горят – в июле-августе, в самое сухое время года, когда пожары особенно губительны. Эти сезонные пожары обычны в Испании, Португалии, Греции, даже в Италии и Франции. В августе 2007 в Греции пожары распространились настолько, что стали угрожать национальным святыням – археологическому комплексу в Олимпии, месту рождения Олимпийских игр, внесённому во Всемирный список культурного наследия ЮНЕСКО, а не только природным заповедникам (последним сохранившимся на данной территории). Пожары распространились настолько, что вызвали опасное для здоровья загрязнение воздуха, были случаи гибели в огне жителей окрестных деревень и т.д. (рис.17).

Рисунок 17. Пожары в Греции.

Последствия для исторического и культурного наследия страны были катастрофичны: огонь прошел непосредственно по территории музея Древней Олимпии и полностью уничтожил знаменитую оливковую рощу. Тогда Олимпийский комитет опасался, что Древняя Олимпия, где на протяжении почти 12-и веков проходили Олимпийские игры древности, не будет восстановлена[6].

Во всех случаях, когда причина возгорания установлена, пожары оказываются делом рук поджигателей, нанятых строительными компаниями: туристский бизнес даёт здесь немалую прибыль. Земля в Греции стоит дорого, многие крестьяне не желают продавать свои плодоносящие поля и рощи под гостиницы и торговые комплексы,  заповедники Пелопоннеса и вовсе принадлежат государству — строительство на их территории запрещено. Поэтому строительные и туристические компании решают проблему через наём поджигателей, рассчитывая, что после уничтожения природной территории «ненужную» землю скупить по низкой цене[7].

Конечно, полиция может ловить поджигателей и ловит в достаточном количестве во всех перечисленных странах. Однако добраться до заказчиков – солидных бизнесменов с немалыми деньгами и связями, у неё, конечно же, руки коротки. И не удивительно, что в 2008 г. на Пелопоннесе загорелось снова.

Уточнение деталей. Вспомнил смешной пример, как логика капиталистической системы и свойственная ей социальная стратификация сводит на нет добрые намерения индивидов, связанные с охраной природы. Попав первый  раз в августе 1997 г. раз «по-настоящему за рубеж» (до этого был только с о своей немецкой спецшколой в ГДР в 1980-81 гг. и несколько дней в польском Беловеже в 1995-м) на этологическую конференцию в Венском университете, я обратил внимание на то, чем оборачивается разумное и правильное стремление  к раздельной уборке мусора. В отличие от Биологического факультета МГУ, в Wiener Uni исключительно широкие коридоры – такое впечатление, что соотношение аудиторной площади к коридорной сильно сдвинуто в пользу последней, по крайней мере, по сравнению с МГУ и МГПИ уж точно.

Я достаточно быстро смекнул, для чего используется вся эта площадь и, смекнув, не мог не одобрить – в отличие от наших пустых коридоров там на каждом углу стояли всякие автоматы, продающие разные виды соков, всякие шоколадки, яблочный сидр и прочие вкусности, которым немедленно воздал должное. А рядом с автоматами, как положено, стоят по 4-5 красных ящиков для раздельной уборки мусора, на которых белыми буквами (не очень хорошо видимых с середины холлов и рекреаций) написано их предназначение: бумага, бутылочки, алюминиевые банки, пластмасса и т.д. Поскольку потребление вкусностей из автоматов и другие нужды рождают мусор в виде ненужной тары и, значит, её надо в эти самые контейнеры пихать.

Проблема заключается в том, что для жителей западных стран показана чёткая позитивная связь между социальным статусом и скоростью хода по улице или по тем же коридорам и рекреациям, более высокостатусные и ходят более быстро[8] (притом, что у пенсионеров такого не наблюдается). Лица, обладающие высоким статусом, также держатся прямо и кажутся выше, и наоборот, в отношении лиц, обладающих такой вот походкой, окружающие склонны преувеличивать их статус. В нашей стране картина существенно более сложная и неоднозначная, в отличие от жителей Западных стран.

Исследование М.Л.Бутовской и В.В.Левашовой пешеходов в Москве,  Ереване и Элисте показало, что а) скорость движения пешеходов падает от первого города к третьему, в более крупных городах люди движутся быстрее; б) линейная позитивная связь скорости движения с социально-экономическим статусом найдена только у русских женщин, в остальных вариантах она сложнее (у русских мужчин квадратичная связь – максимальная скорость хода у лиц среднего статуса) или отсутствует вовсе (в армянской и калмыцкой выборках).

В Европе же эта зависимость вполне действует, тем более что была впервые обоснована в 1995 году А.Шмиттом и К.Ацвангером именно что на австрийском материале. Соответственно, в паузах между докладами конференции я перекуривал у этих самых красных баков, и наблюдал, как местный люд по этим самым коридорам достаточно быстро бегает. Затем, потребив сок или шоколадку, они вспоминают раздельную уборку мусора, и, движимые экологической обеспокоенностью, бросают этот самый мусор в направлении искомого ящика, рассчитывая, конечно, точно попасть. Однако бросают, не приближаясь, этаким помавающим движением руки, ящик-мишень броска находится достаточно далеко, бумажки-обёртки, в отличие от бутылок и банок, летят достаточно плохо, а в 90% случаев бросающий (-ая) не останавливается, а движется с прежней скоростью.

Естественно, мусор не долетает, падает около ящиков, или падает не туда, и к концу дня лежит вокруг контейнеров достаточно толстым слоем. А потом приходят уборщики-курды, марокканцы или афганцы, и наваленное уже раскладывается по ящикам. Но, по-моему, то ли они нетвёрдо знают немецкий язык, то ли не вполне понимают необходимость раздельной уборки, т.к. значительная доля мусора попадает не в свой контейнер. Собственно, почти единственные, кто клал мусор точно по назначению – это участники конференции, перекуривающие или разговаривающие в непосредственной близости от, иногда они даже раскладывали этот мусор по ящикам.

Аналогичная система рециклизации ТБО, действующая в Сан-Франциско («Волшебная троица »[9]) оказывается эффективней, может быть потому, что использует систему резко разноцветных контейнеров (синие – для банок, бумаги, металла и пластика, зелёные – для отходов, подлежащих компостированию, чёрные – для всякого прочего мусора) и включает в себя разнообразные меры принуждения для несортирующих. Так, в 1989 г. губернатор штата Калифорния провел закон, целью которого было достичь 50% рециклинга к 2000 г., и города штата, которым не удалось достичь этого показателя, должны выплачивать штрафы по 10 тыс. долларов в день. Однако в целом проблемы с раздельным сбором мусора те же, что в Вене. Так, содержимое синих контейнеров — смесь из стекла, пластика, металла и бумаги — многими воспринимается просто как мусор, который туда же и бросают, в результате собранный материал приходится разбирать вручную, и получается это плохо. «Менеджеры бумажного комбината «Smurfit Stone », работающего на макулатуре, жаловались во время нашего визита на стеклянную крошку, шарики пенопласта и провоскованную бумагу от упаковок пищевых продуктов, приходящие с Single Stream и портящие конечный продукт».

Вообще, главной экологической проблемой, специфически присущей рыночной экономике (и капиталистическому обществу, использующему её «плоды» для повышения собственного потребительского уровня) оказывается то, что образование отходов и загрязнение ими окружающей среды растёт много быстрей, чем собственно потребление и рост уровня жизни. В развитых странах и у мирового «потребительского класса» этот рост относительного перепроизводства отходов (и связанных с ними загрязнений окружающей среды) на единицу повышения потребительского уровня выше, чем у развивающихся. У лиц высокого социального статуса ниже, чем у бедняков, представителей социальных низов и т.п. именно потому, что первые потребляют больше.

С другой стороны, с другой - при капитализме люди очень ценят своё время и силы, и не очень ценят общественное благо, они легко вкладывают дополнительные усилия в рост собственного благосостояния, но стараются экономить на действиях в пользу всего сообщества, иначе их обойдут в конкуренции «более эгоистичные» граждане. Особенно это верно не для индивидов, а для корпораций, которые поскольку производят товары, постольку заинтересованы в экспоненциальном росте продаж, а значит – во всевозможном стимулировании спроса, расширения ассортимента и т.п.

Поэтому ни граждане, ни корпорации не склонны без специальных мер принуждения прилагать сколько-нибудь значительные усилия даже для того, чтобы мусор точно положить в ящик, и именно принуждение, а не моральные стимулы делает раздельный сбор мусора общеупотребительной практикой. Так, в ряде швейцарских кантонов, «чтобы выбросить мусор, нужно купить специальные марки. Эти марки потом надо клеить на мешки с мусором. Одна такая марка стоит 3 франка (около 2 евро), так что особо мусором не раскидаешься. Экономнее этот мусор копить подольше и набивать мешок поплотнее. Следовательно, всякие органические отходы особо не похранишь, и поэтому происходит спонтанное разделение мусора на органику и неорганику. По вечерам ящики с органическим мусором открываются, и главный по дому смотрит, чтобы не мухлевали, а выкидывали именно органику. Никакие бутылки, консервные и пивные банки нигде не принимаются. Но можно добровольно сохранить место в мешке с мусором, отнеся подобный мусор в супермаркет и раскидать его по подходящим мешкам. В Финляндии налог на мусор уже был включен в общий муниципальный, тут же никаких особых налогов нету, но за все надо платить по отдельности[10]».

Соответственно, без снижения уровня потребления и, главное, изменения его структуры, при котором образование отходов растёт быстрей, чем собственно потребление,[11] проблему утилизации ТБО разрешить не удастся. А для этого нужен переход от рыночной экономики к плановой[12] (хотя бы в части экологических и социальных ограничений рыночных мер стимулирования производства и потребления).

Следовательно, сохранение дикой природы (и вообще эффективное решение экологических проблем) требует ограничить действенность рыночных стимулов. Например, общественным осуждением и административными наказаниями/запретами, иначе судьба последних участков естественных экосистем будет незавидной даже в развитых странах, где вроде бы есть развитое природоохранное законодательство, и закон в общем и целом соблюдается населением. Соответственно, первой природоохранной мерой следует считатьсвоевременный «вывод» вида (или участков ландшафта) из-под влияния рыночных механизмов, заставляющих его промышлять и/или разрушать местообитания для каких-то иных хозяйственных целей, чтобы те и другие успели восстановиться. При нынешнем уровне технических средств истребления и существующих рыночных стимуляторах последнего устойчивый промысел возможен лишь в сочетании с диче(лесо-, рыбо-)разведением, когда на эксплуатируемой территории выделяются запретные для промысловиков воспроизводственные участки, осуществляется защита и подкормка животных в зимний период, широко применяется разведение в полувольных условиях с выпуском в природу и т.п. биотехнические мероприятия.

Меры и критерии разумной достаточности ограничений социальными и экологическими целями той интенсивности природопользования, которая стимулируется потребительскими запросами и регулируется только экономическими стимулами (её можно считать максимальной)  далее специально обсуждаются в каждой отдельной теме нашего курса.