Текст ответов к экзамену, страница 6

Проблема мистически осмысленной диалектики истории поставлена в трактате «О граде божием», который был написан под впечатлениям взятия Рима ордами Алариха в 410. А. различал два противоположных вида человеческой общности: «град земной», т.е. государственность, которая основана на «любви к себе, доведенной до презрения к богу», и «град божий» – духовную общность, которая основана на «любви к богу, доведенной до презрения к себе». Поскольку «град божий» обречен в этом мире на бездомность и странничество, очевидно, что он не тождествен идеалу клерикально-институциональной теократии, в духе которого учение А. часто истолковывалось в средние века. А. находил меткие слова для критики «каиновского» духа империи, потребительски организованной позднеантичной цивилизации, бездумности римлян, завоевавших чужие города и жалующихся, когда то же самое сделали с их собственным городом. Он ясно видит то, что называет «мраком общественной жизни» – внутреннего противоречия имперского престижа, карающей юстиции, вообще власти. Однако всякое насилие – от насилия над ребенком в школе, выразительно описанного в «Исповеди», до государственного насилия – для А. есть следствие греховной испорченности человека и постольку достойно презрения, но неизбежно. Поэтому А. признавал необходимость государственной власти, им же охарактеризованной как «большая разбойничья шайка».

/Небесный град вечен; там никто не рождается, потому что никто не умирает; там истинное и полное счастье, которое есть дар Божий. Оттуда мы получили залог веры на то время, пока, странствуя, вздыхаем о красоте его.

Основателем земного града был братоубийца Каин./

Причисленный католицизмом к четверице важнейших «учителей церкви», А. был для средневековья непререкаемым авторитетом в вопросах теологии и философии, вплоть до Фомы Аквинского, не имеющим себе равного; от него исходит платоническая ориентация ранней схоластики. Протестантизм искал у А. обоснования религиозного индивидуализма и веры в предопределение. В современной католической неосхоластике к А. аппелируют мыслители, не удовлетворяющиеся рассудочностью томизма; представители религиозного экзистенциализма видели в А. одного из своих предшественников.

«Хочу понять Бога и душу. И ничего более? Совершенно ничего».

«Что такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени. А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое. Как же мы говорим, что оно есть, если причина его возникновения в том, что его не будет! Разве мы ошибаемся, сказав, что время существует только потому, что оно стремится исчезнуть?…

До творения мира времени не было. Творение вызвало некоторое движение; моменты этого движения и изменения в мире и есть время…

Что же представляет собой время? Как понимать «длительность» или «краткость» времени, где они существуют? В прошлом, но его уже нет. В будущем? Но его еще нет. Значит, в настоящем. Но если мы возьмем отрезок настоящего времени любой длины – в сто лет, в год, в месяц, в день, в час и т. д., то увидим, что он состоит как бы из трех интервалов. Один из них находится в прошлом, другой еще в будущем, и третий – кратчайший, неделимый уже далее на мельчайшие части, миг и составляет собственно настоящее время. Он так краток, что длительности в нем нет. Если бы он длился, в нем можно было бы отделить прошлое от будущего; настоящее не продолжается. Но как же тогда мы можем измерять время, сравнивать временные отрезки и т. п.?

Где же пребывает это неуловимое время?…Время существует только в нашей душе. Прошлое - в памяти, будущее – в ожидании. Его можно предвидеть по некоторым признакам, существующим уже в настоящем. Сущность настоящего времени составляет созерцание (intuitus)…Правильнее не называть времена – прошедшее, будущее, настоящее, а говорить так: «настоящее прошедшего», «настоящее настоящего» и «настоящее будущего». Некие три времена эти я не увижу нигде в другом месте, кроме как в душе…В тебе, душа моя, измеряю я время. Впечатление от проходящего мимо остается в тебе, и его-то, сейчас существующее, я измеряю, а не то, что прошло и его оставило. Впечатление я измеряю, измеряя время.

Звук измеряется не тогда, когда он уже отзвучал, и не тогда, когда он еще не прозвучал, и не в момент звучания; и все-таки он измеряется. Где же? В нас, его слушающих, в нас, с ним длящихся. Там же, где нет никакой твари, через изменяющиеся движения которой образуются времена, там совершенно не может быть времен…

Каким же образом уменьшается или исчезает будущее, которого нет? Каким образом растет прошлое, которого уже нет? Только потому, что это происходит в душе, и только в ней существует три времени. Она ждет, и внимает, и помнит: то, чего она ждет, проходит через то, чему она внимает, и уходит туда, о чем она вспоминает…

Мне кажется, что время есть не что иное, как некое протяжение, но протяжение чего именно – я не знаю с достоверностью, хотя маловероятно, чтобы оно было чем-то иным, нежели протяжением самого духа…

Говоря все это о времени, я ничего не утверждаю, а только доискиваюсь истины и пытаюсь познать ее…

Время измеряется в памяти. Например, я намереваюсь пропеть известный мне гимн, который знаю наизусть. Прежде чем начну его, я весь обращаюсь при этом в ожидание. Но когда начну, тогда пропетое мною, переходя в прошедшее, принадлежит уже моей памяти, так что жизнь моя при этом действии разлагается на память по отношению к тому, что пропето, и ожидание по отношению к тому, что осталось петь, а внимание всегда присуще мне и служит к переходу будущего в прошедшее. И чем далее продолжается действие мое, тем более ожидание сокращается, а воспоминание возрастает, пока ожидание не истощится и не обратится всецело в воспоминание.»

«Время» - «книга». Всего лишь обозначение.

Вопрос 7. Философия Ф. Аквинского. Вера и разум. Доказательства бытия бога.

Фома Аквинский, Фома Аквинат (1225 или 1226, Южная Италия, - 7.3.1274, Южная Италия), средневековый философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, основатель томизма; монах доминиканец (с 1244). В 1567 признан пятым «учителем церкви».

/Томизм (от латинского Thomas – Фома), направление в схоластической философии и теологии католицизма, порожденное влиянием Фомы Аквинского. Для Т. в целом характерно стремление соединить строго ортодоксальную позицию в религиозных вопросах с подчеркнутым уважением к правам рассудка, здравого смысла (в отличие от августианства, аппелирующего к интуиции). С этим связаны: ориентация более на Аристотеля, чем на Платона и неоплатоников; в гносеологии четкое разделение между откровением и «естественным светом» рассудка (сочетающееся с убеждением, что конечный смысл данного в откровении и открытого рассудком должен находиться в согласии); в теологии – предпочтение космологических доказательств бытия бога как более доходчивых сравнительно с онтологическим доказательством (Ансельм Кентерберийский. Выводящее бытие бога из самого понятия бога как всесовершенной сущности, необходимо включающей бытийственность); в антропологии – учение о человеке как единстве души и тела, которому душа дает «субстанциальную форму», - в противовес августинианскому спиритуализму; в этике – аристотелевская концепция добродетели как середины между двумя пороками./

В основных трудах «Сумма теологии» и «Сумма против язычников» подведены итоги теологическо-рационалистических поисков зрелой схоластики, направленных на отработку вероучения в формах здравого смысла. Культуру здравого смысла, упорядочение «естественного» рассудка, над которым надстраивается ярус «сверхъестественной» догмы, Ф. А. нашел у Аристотеля. Задача, которую ставит себе Ф. А., - это упорядочение множества в единство, а не просто созерцание единства, отрешенного от всякой множественности; он как бы стремится вывести бытие бога из бытия вещей. В этом мышлении Ф. А. отличается от абстрактного умозрения ранней схоластики (Ансельм), ориентировавшейся на Платона, неоплатонизм и Августина. В рубриках «Суммы теологии» одни и те же схемы мысли накладываются на бесконечную пестроту конкретных вопросов – от пяти доказательств бытия бога до определения границ допустимого и недопустимого в финансовой деятельности и т. п.

В основе онтологии Ф. А. – восходящая к Аристотелю антитеза «потенциального» (возможного) и «актуального» (действительного). «Потенциальное» - неустановившаяся, открытая для перемен незавершенность и постольку несовершенство. «Чистая потенциальность» - материя, «слабейший вид бытия»; она характеризуется лишь пассивной восприимчивостью к воздействию извне. «Актуальное» – это реализованность, осуществленность, завершенность и тем самым совершенство. «Актуальна» в своей противоположности материи форма – принцип порядка и четкости; абсолютная актуальность, не допускающая какой-либо потенциальности, - бог, источник всякого оформления. Материя вносит в форму и присущую форме идеальную всеобщность конкретизирующий «принцип индивидуации. Во всем сущем Ф. А. вслед за Аристотелем различает «субстанцию» (сущность) и «акциденции». Онтология Ф. А., как это вообще характерно для средневековой философии, ценностно окрашена: «сущее и благое есть понятия взаимозаменимые»

Антропология Ф. А., особенно связанная с острыми идеологическими конфликтами его эпохи, исходит из представления о человеческом индивиде как личностном соединении души и тела. Душа нематериальна и субстанциальна, однако получает завершающее осуществление лишь через тело. Эту идею Ф. А. защищал как против платоническо-августиновского спиритуализма, так и против аввероизма (Сигер Брабантский), учившего о единой безличной интеллектуальной душе во всех мыслящих существах мироздания.

/Латинские аввероисты во главе с Сигером Брабантским, сторонником учения о двойственной истине. В связи с последним характерен и примечателен эпизод, когда Сигер Брабантский, обращаясь к Фоме, заметил: «Вы говорите о разуме и вере в том смысле, что оба дают истину. Так же считаем и мы, но только с тем различием, что не следует беспокоиться о примирении двух истин. Это тонкое различие – единственное, что нас разделяет»./

/Если бы душа была соединена с телом лишь в качестве его двигателя, было бы возможно утверждать, что она пребывает не в каждой части тела, но лишь в той, через которую она движет остальные. Коль скоро, однако, душа соединяется с телом в качестве его формы, необходимо, чтобы она пребывала во всем теле в целом и в каждой его части. Ведь она не акцидентальная форма тела, но субстанциальная; субстанциальная же форма наделяет должной степенью совершенства не только целое, но и каждую из частей./

Учение Оригена о сущностном тождестве ангельской и человеческой природы, с точки зрения Ф. А., ложно. Человеческая душа – не просто «двигатель» тела, но его субстанциальная форма. Эта концепция вызвала противодействие августинско-францисканских оппонентов Ф. А., пока не была принята на Вьеннском соборе в 1314 в качестве ортодоксальной доктрины католической церкви. В аввероизме Ф. А. видел ниспровержение христианской эсхатологии, аппелирующей к судьбам личной души. Личность для Ф. А. – «самое благородное во всей разумной природе», интеллект – это всегда личный интеллект и постольку не абсолютное начало, но часть целого. Только в боге интеллект есть сущность, в человеке же – потенция сущности, так что не «интеллект мыслит», но человек мыслит «при посредстве» интеллекта. Это включение интеллекта в душевно-телесную индивидуальность и отрицание его абсолютности, вытекающее из христианских догматических предпосылок, сочетается у Ф. А. с утверждением примата интеллекта над волей. Ф. А. считает, что разум сам по себе выше воли, однако делает оговорку, что в жизненной плоскости любовь к богу важнее, чем познание бога.

/Парадокс Фомы: «Теология – это интеллектуальная процедура, предназначенная для укрепления веры. Но ежели человек верит, если им инстинктивно овладевает Дух Божий, зачем ему схоластические размышления? Ведь последнее слово предоставлено вовсе не систематическому рассуждению. Кто же не знает, что божественное откровение превосходит совершенное использование разума?/

/То знание о Боге, которое может быть добыто человеческим разумом, по необходимости должно было быть преподано человеку через божественное откровение: ибо истина о Боге, отысканная человеческим разумом, была бы доступна немногим, притом с примесью многочисленных заблуждений, между тем как от обладания этой истиной целиком зависит спасение человека, каковое обретается в Боге./

Для этики Ф. А. характерно учение о «естественном законе», вложенном богом в сердце людей и описываемом в духе этики Аристотеля; над ним надстраивается «божественный закон», который превосходит «естественный закон», но не может ему противоречить. В трактате «О правлении государей» Ф. А. соединяет восходящие к Аристотелю представления о человеке как общественном существе, об общем благе как цели государственной власти, о моральном добре как середине между порочными крайностями и т. д. с христианскими догматами и доктриной о верховном авторитете римского папы. Ф. А. с оговорками признает право народа восстать против тирана, систематически извращающего справедливость.

/Познание истины двояко: это либо познание через природу, либо познание через благодать. И то познание, которое происходит через благодать, в свою очередь двояко: первый вид познания исключительно умозрителен, как то, когда некоторому лицу открываются некоторые божественные тайны; другой же род познания связан с чувством и производит любовь к Богу. И последнее есть особое свойство дара мудрости/.

/Для спасения человеческого было необходимо, чтобы сверх философских дисциплин, которые основываются на человеческом разуме, существовала некоторая наука, основанная на божественном откровении; это было необходимо прежде всего потому, что человек соотнесен с Богом как с некоторой целью/.

Философско-теологическая система Ф. А. стала с 14 в. знаменем доминиканских схоластов. С 16 в. томизм энергично насаждается иезуитами; их теологи комментируют и модернизируют систему Ф. А. Со 2-ой половины 19 в. учение Ф. А. становится основой неотомизма.