187132 (О постепенном развертывании и совершенствовании основ грамматического строя (на материале чукотского языка))

О постепенном развертывании и совершенствовании основ грамматического строя (на материале чукотского языка)

П. Я. Скорик

Грамматический строй языка, как и весь язык в целом, развивается путем постепенного развертывания и совершенствования его основных элементов по присущим этому языку внутренним законам развития. Следовательно, для правильного понимания грамматического строя необходимо выявлять историю развития каждого изучаемого языка, ибо история языка и есть проявление внутренних законов его развития.

Изучение истории развития бесписьменных языков, так же как н письменных, в первую очередь должно опираться на сравнительно-исторический анализ как фактов внутри системы исследуемого языка, так и фактов систем родственных языков.

На основе сравнительно-исторического анализа чукотского и родственных ему корякского и ительменского языков можно попытаться выявить хотя бы в общих чертах историю образования современного грамматического строя чукотского языка.

Чукотский язык по грамматическому строю обычно относится к инкорпорирующим. В лингвистической литературе до последнего времени было широко распространено мнение, что в языках этого типа инкорпорация является едва ли не единственным способом выражения грамматических отношений.

Между тем углубленное изучение этого вопроса показало, что и в таких типичных инкорпорирующих языках, как языки чукотской группы (чукотский, корякский и ительменский), агглютинация представлена шире, чем инкорпорация. Значительное место в них занимают также аналитический и другие способы выражения грамматических отношений. Предложение в этих языках обычно состоит из сочетаний самостоятельно оформленных слов. Лишь в отдельных случаях в таких члененных предложениях употребляются инкорпоративные комплексы. Эти комплексы, представляющие собой сочетание лексических единиц, объединенных словоизменительными аффиксами в одно грамматическое целое, возникают в зависимости от смысла высказывания как один из грамматических приемов.

Таким образом, инкорпорирующими языки называются не потому, что в них инкорпорация является единственным или преобладающим способом выражения грамматических значений, а потому, что этот способ представляет собой их характерную особенность.

Наряду с инкорпорированием второй особенностью чукотской группы языков является наличие в них так называемой эргативной конструкции предложения.

Между тем сравнительный анализ живых и омертвевших форм чукотского и родственных ему языков показывает, что инкорпорация и эргативная конструкция не представляют собой различных ступеней развития этих языков. Языковой материал свидетельствует о том, что как в чукотском, так и в родственных ему языках инкорпорация и эргативность возникли и развивались одновременно как результат постепенного развертывания и совершенствования основных элементов языка на основе присущих ему внутренних законов развития. Ни одно из этих явлений не представляет собой пережиточно сохранившегося реликта другого состояния языка. Оба они живые и продуктивные способы выражения грамматических отношений современного языка.

Инкорпорация в чукотском и родственных ему языках, как это уже известно в лингвистической литературе, представляет собой способность этих языков объединять ряд основ в одно грамматическое целое. В инкорпоративном образовании ведущим, стержневым компонентом является конечная основа, она выражает главное значение такого своеобразного комплекса. Все основы, предшествующие конечной, определяют ее, конкретизируют ее значение. Короче говоря, инкорпоративный комплекс в чукотском языке является особой формой связи слов, входящих в одну синтагму.

Установлено, что все инкорпоративные образования в чукотском языке по своему составу, значению и синтаксической роли сводятся к трем основным типам комплексов: именному, глагольному и наречному. В историческом плане наречный комплекс особого интереса не представляет, так как генетически он всегда восходит либо к именному, либо к глагольному комплексу. Поэтому без ущерба для намеченной темы рассмотрение его может быть опущено. Что касается именного и глагольного типов комплекса, то они в данном случае представляют непосредственный интерес и будут подвергнуты подробному анализу.

Это необходимо для попытки выявить подлинную историю инкорпоративных образований, а тем самым составить правильное представление и о тесно связанной с ними, как это дальше будет видно, эргативной конструкции предложения. Кроме того, проделанный за последнее время анализ материала дает возможность внести в вопрос об инкорпорации некоторые уточнения фактического порядка.

Именной и глагольный комплексы имеют те же аффиксы словообразования и словоизменения, что и обычные имена существительные и глаголы, но отличны от них по значению. Именной комплекс, например, отличается от обычного существительного тем, что обозначает не только предмет, но и признаки, сопутствующие ему в каждом отдельном случае. Так, например, кэмэ-н'ы — существительное «блюдо», а тур-тэн'-утт-ы-к'эмэ-н'ы — именной комплекс «новое красивое деревянное блюдо» [1] .

Глагольный комплекс в отличие от обычного глагола выражает не просто действие или состояние, а действие вместе с объектом или признаком, сопутствующим ему в каждом конкретном случае. Так, например, ты-йн'э-н — глагол «(я)-нагрузил-(его)», а т-этчы-так'ъа-йн'а-н [2] — глагольный комплекс «(я)-тяжело запасом нагрузил-(его)».

В формальном единстве инкорпоративного комплекса сохраняется семантическая самостоятельность его составных частей. Состав и сочетание компонентов как именного, так и глагольного комплексов всегда временны и зависят от семантики предложения, например; га-тор-пойгы-ма — «с новым копьем», г a - mop -майн'ы-пойгы-ма — «с новым большим копьем» (га- и -ма — аффиксы сопроводительного падежа), ты-гытгы-лк'ыт-ы-ркын —«к озеру иду», ты-майн'ы-гытгы-лк-'ыт-ы-ркын «к большому озеру иду», ты-майн'ы-вала-мн'а-ркын —«большой нож точу» (ты- и -ркын — глагольные аффиксы 1-го л. ед. ч. наст. вр.}.

Инкорпоративные образования возникают лишь в предложениях определенного грамматического значения, о чем будет сказано ниже. При других условиях компоненты комплекса выступают в виде самостоятельно оформленных слов.

В чукотском языке имеется значительное количество способов для выражения различных оттенков качественного признака предмета, и одним из таких способов является инкорпорирование определяемым качественной или глагольной основы. Этот способ противостоит всем сочетаниям самостоятельно оформленного определения с определяемым. Если именной комплекс с инкорпорированной качественной или глагольной основой всегда выражает чисто атрибутивные отношения, то в сочетании с определяемым самостоятельно оформленных определений атрибутивные отношения передаются с различной степенью оттенка предикативности, например: илг-ы-л(г)-ын — «обладающий белизной (являющийся белым)», чэйв-ы-л(г)-ын-— «ходящий», н-илг-ык'ин— «бел (является белым)», ны-чейв-ы-к'ин — «ходит (является ходящим)».

Оттенки признака предмета, выраженные инкорпорированием, с одной стороны, и сочетинаем самостоятельно оформленных слов — с другой, а также оттенки вопросов, относящихся к определениям, можно проследить путем сопоставления приводимых ниже пар предложений:

1. К'ырым н'утку ымы ыннэн[ра(к')-вытвыт] отт-ы-вытвыт нынн'-э ркын — «Здесь ни один древесный лист не растет»; Гымыан к'эйвэ ванэван мылъун вытвыт [рэ(к' )-кин?] утт-ы-кин, ымылъо ытрач [рэ(к')-кин?] йомротт-ы-кэн — «Я в самом деле не нашел листа (чего?) дерева, все только (чего?) кустов (листья)».

2. Н'отк'эн [ра(к')-гатле?] амнон'-гатле ымы нъалек'атк'эн? —«Эта (какая, что за птица?) тундровая птица тоже плавает?» Иам [рэ(к')-кин?]эмнун'- кин гатле н'утку варкын? — Почему (откуда? к чему относящийся?) из тундры (к тундре относящаяся) птица здесь находится?».

3. Ытлята гымыкы энмэч [рэк'-эвиръын?] льэлен'-эвиръын гэтэйкылин — «Мать мне уже (какую? что за одежду?) зимнюю одежду сделала»; Гымыкы-ым ытлята гэтэйкылин эвиръын (титэ-кин?) лъэлен'-кин ымы эле-кин. — «А мне мать сшила одежду и (какую? к какому времени относящуюся?) и зимнюю (для зимы) и летнюю (для лета)».

4. Эмнун'кы ымы [ра(к')-рат?] отт-ы-рат ынкъам [ра(к')-рат?] выкв-ы-рат гатайкын'н'оленат — «В тундре тоже (какие? что за дома?) деревянные-дома и (какие? что за дома?) каменные-дома стали строить»; Н'эйык нытвак'энат ярат (рэк'-ин?) утт-ин, н'эйгин'кы-ым (рэк'-ин?) выкв-эн — «На горе стоят дома (из чего?) из дерева, а под горой (из чего?) из камня».

5. Рэнмык (рэк'-иръын?) н'инк'эй-иръын ныймэтвак'эн — «На стене (какая? что за кухлянка?) мальчишечья кухлянка 3 висит»; Ынпын'эвк'эйэ нинэнрык'ин иръын (мик-ын?) н'инкэй-ин— «Старуха несет кухлянку (чью? кого?) мальчика».

В каждом первом из приведенных здесь пар предложений атрибутивные отношения выражаются инкорпорированием, а в каждом втором — сочетанием самостоятельно оформленных слов. Как можно судить даже по переводу, эти два способа выражают далеко не одинаковые атрибутивные отношения. Определения, выступающие в виде самостоятельно оформленных слов, в зависимости от их формы и семантики основы, как это видно из поставленных к ним вопросов, выражают различные оттенки отношения. Так, определения, представляющие собой предметные основы с формантом ин~кэн выражают признак предмета по его отношению к другому предмету: вытвыт рэ(к')-кин? — «лист чего ( к чему относящийся)?», вытвыт утт-ы-кин — «лист дерева (к дереву относящийся)»; признак предмета по его отношению к месту: гынник мин'кэ-кин? — «зверь откуда (к какому месту относящийся)?», гынник' ан'к'а-кэн— «зверь моря (к морю относящийся)»; признак предмета по его отношению ко времени: эвиръын титэ-кин? — «одежду для чего (к какому времени относящуюся)?», эвиръын льэлен-кин? — одежду для зимы (к зиме относящуюся)». Определения, образованные посредством суффикса ин~эн от основ, обозначающих неодушевленные предметы, выражают признак предмета по его материалу, например: яран'ы рэк'-ин? — «дом из чего?», яран'ы утт-ин — «дом из дерева». Выступающие в той же форме определения с основами, обозначающими одушевленные предметы, выражают признак предмета по его принадлежности, например: иръын мик-ын? — «кухлянка чья? (кому принадлежащая?)», иръын н'инк'эй-ин — «кухлянка мальчика».

Таким образом, эти определения представляют собой три группы своеобразных относительных прилагательных: 1) показывающие отношение к предмету, месту и времени (утты-кин — «дерева», ан'к'а-кэн — «моря», лъэлэн'-кин — «зимы»); 2) показывающие материал (утт-ин — «из дерева», выкв-эн — «из камня»); 3) показывающие принадлежность нинкэй-ин — «мальчика»). 4

Иначе обстоит дело в первых из приведенных примеров. В каждом из них определение инкорпорируется определяемым в виде неоформленной основы. И независимо от того, какой основой представлены инкорпорированные определения, они, как это видно из примеров, отвечают на один и тот же вопрос.

Этот вопрос, так же как и в рассмотренных выше комплексах с качественными определениями, выражается путем инкорпорирования вопросительной основы рэк'~рак' и тоже предполагает общекачественную характеристику предмета, например: рэ(к')-вытвыт? — «какой (что за) лист?», утт-ы-вытвыт —«древесный лист»; рэ(к')-гынник? —«какой (что за) зверь?», ан'к'а-гыннэк — «морской зверь»; рэк'-эвиръын? — «какая (что за) одежда?», льэлэн'-эвиръын — «зимняя одежда»: ра(к') -рат?— «какие (что за) дома?», отт-ы-рат — «деревянные дома»; рэк'-иръын? - «какая (что за) кухлянка?», н'инк'эй-ыръын — «мальчишечья кухлянка».

Таким образом, инкорпорирование определения или самостоятельное его оформление зависит от того, какой оттенок выражаемого им признака в данном случае преобладает: качества или отношения 5 .

Выражение признака с преобладанием качественного оттенка в чукотском языке передается посредством инкорпорирования определяемым определения в виде неоформленной основы (н'инк'эй-лилит — «мальчишечьи рукавицы»). Определения же, выступающие в виде самостоятельно оформленных слов, выражают признак с преобладанием оттенка отношения (н’инк’эй-инэт лилит – «мальчика рукавицы»).

В определениях, выражающих признак предмета по его отношению к месту, не может преобладать качественный оттенок признака, и потому в основных формах они не инкорпорируются, а всегда выступают в виде самостоятельно оформленных слов. В предложении Кытур инэпиригъи н’инкэй н’уткэ-к’ин – «В прошлом году взял (приз) мальчик здешний (который здесь)» самостоятельно оформленное определение н 'уткэ-кин отвечает на вопрос мин'кэ-кин? —«откуда? (к какому месту относится?)». В нем на первый план выступает значение основы, указывающее на место, а форма определения выражает отношение предмета к этому месту. Следовательно, более точное значение сочетания слов н'инкэй н'уткэ-кин —«мальчик, который относится к этому месту (тот, который находится здесь)».

Интересно в этом отношении выражение врéменного признак a предмета. Так, например, по-чукотски можно сказать только айвэ-кэн мигчир — «вчерашняя работа», кытур-кин ылъыл — «прошлогодний снег» и т. д. В этих и подобных им случаях определения не могут инкорпорироваться. Дело в том, что основы айвэ, кытур обозначают только время. Время же не может выступать постоянным признаком предмета, т. е. быть качественной характеристикой. Поэтому-то эти определения всегда выступают в виде самостоятельно оформленных слов.

Числительные, а также слова с чисто временным значением (айвэ — «вчера» и т. п.), личные и указательные местоимения в роли определения в основной форме не инкорпорируются потому, что они в силу своей отвлеченной семантики не могут выражать качественного оттенка признака предмета, т. е. не могут придавать ему качественную характеристику. Эти слова передают лишь вторичный оттенок признака — отношение. Поэтому они всегда и выступают в виде самостоятельно оформленного определения. Все остальные определения, как это видно из рассмотренных выше примеров, будучи инкорпорированными определяемым в виде основы, выражают качественную характеристику предмета.

Инкорпоративный способ связи определения с определяемым обусловил широкое распространение в языке другого явления. Инкорпорированное определение, выражавшее обычный признак предмета, приводило к тому, что находившиеся в постоянном сочетании компоненты такого инкорпоративного образования постепенно утрачивали свою самостоятельность, органически срастались и стали восприниматься уже как одно лексическое целое, т. е. стали представлять собой обычные сложные слова (челгы-рэкокалгын — «лисица», букв.: «красный песец», н’эв-экык — «дочь», букв.: «женщина-сын» и т. п.).