3A (996583), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

Определения, опирающиеся на понятие абстракции поведения

Ряд антропологов утверждали, что культура есть абстракция того или иного рода поведения. Наиболее четкие формулировки такого типа даны А. Л. Крёбером и Клайдом Клакхоном. Они говорят: “Культура, следовательно, является абстракцией; культура неизбежно является абстракцией”²¹; “... поведение, по-видимому... и есть то, в материи чего существует культура и из чего она концептуально вычленяется, или абстрагируется”²². Психолог Джон Доллард говорит: “Культура есть название, данное абстрагированным взаимосвязанным обычаям социальной группы”²³. С точки зрения Дэвида Эберле и его соавторов, “культура есть социально переданное поведение, которое перенимается как абстракция от конкретной социальной группы”²⁴.

Прежде чем дать оценку этим утверждениям, необходимо провести различие между двумя значениями слова “абстракция”. В первом смысле, мы абстрагируем нечто тогда, когда вычленяем определенный ограниченный класс эмпирических данных из более широкого кластера эмпирических данных, вкупе с которыми он обычно воспринимается, или фокусируем внимание на этом классе данных. Возьмем, к примеру, три разных объекта. Первый имеет синюю окраску, сделан из дерева и имеет плоскую округлую платформу, держащуюся на четырех ножках. Второй объект похож на первый, за исключением того, что имеет красную окраску и сделан из металла. Третий объект подобен первым двум, но его плоская округлая платформа покрыта зеленой кожей и поддерживается деревянными ножками. Теперь, если мы назовем все эти три предмета общим термином “табурет”, мы совершим операцию абстрагирования, т. е. ограничим наше внимание свойством обладания плоской округлой платформой на четырех ножках, игнорируя такие свойства, как цвет и материал, из которого табурет изготовлен. Таким образом, мы могли бы сказать, что слово “табурет” есть абстракция, поскольку его значение было получено в результате процесса абстрагирования. Заметьте, однако, что при этом мы ни в коем случае не отрицали “конкретное существование” вещей, к которым отсылает слово “табурет”. Далее следует заметить, что мы дали всего лишь имплицитное определение “табурета”. Толковать его можно следующим образом: слово “табурет” обозначает “плоскую округлую платформу на четырех ножках”.

Существует также и иное значение слова “абстракция”, и в данном случае, вероятно, больше подходит слово “гипотетизация”. Как мы видели, при операции абстрагирования мы просто ограничиваем наше внимание определенным классом наблюдаемых данных. При гипотетизации же мы употребляем термины для обозначения некоторых предполагаемых - или сконструированных - сущностей, которые в принципе ненаблюдаемы и обладают ментальным онтологическим статусом. (Когда мы истолковываем эти сконструированные сущности как конкретные вещи, мы совершаем ошибку овеществления.) Взять, к примеру, психоаналитические понятия “ид”, “эго” и “супер-эго”. Эти термины обозначают определенные сконструированные сущности, введенные для истолкования некоторых типов поведения; о них ни в каком смысле нельзя сказать, что они обозначают наблюдаемые свойства. Иначе говоря, в первом смысле слово называется “абстракцией” даже тогда, когда оно обозначает наблюдаемые свойства, ибо его значение достигается при помощи процедуры абстрагирования. Во втором смысле слово называется “абстракцией” потому, что оно обозначает “абстрактные”, или предполагаемые, свойства или сущности.

В результате неразличения этих двух значений слова “абстракция” в некоторых антропологических статьях был выдвинут ошибочный аргумент, который можно выразить следующим образом: как культура может определять человеческое поведение, если культура - абстракция? Как может абстракция быть причиной чего-то²⁵?

Этот аргумент содержит ошибку, о которой уже говорилось выше как об ошибке “употребление vs называние”. В высказывании “Культура определяет человеческое поведение” слово “культура” употребляется в качестве обозначения ограниченного класса наблюдаемых феноменов. В утверждении же “Культура есть абстракция” содержится называние самого слова “культура” (поскольку абстракцией является именно слово).

В свете этих замечаний, слово “культура” в высказывании “Культура есть абстракция от человеческого поведения” может пониматься в двух разных смыслах, которые, однако, часто путают. Иначе говоря, оно здесь двусмысленно. Если понимать “абстракцию” в первом смысле (то есть как процесс определения значения термина путем абстрагирования), то утверждение “Культура есть абстракция” не является определением “культуры” вообще. Иначе говоря, в нем не объясняется, как использовать слово “культура”. Оно представляет собой всего лишь неинформативное утверждение о том, каким образом было выведено значение слова (неинформативное, поскольку значения почти всех слов выводятся путем абстрагирования). С другой стороны, если слово “абстракция” применяется в том значении, в котором мы приравняли его к “гипотетизации”, то утверждение “Культура есть абстракция от человеческого поведения” является объяснением надлежащего употребления слова “культура”, несущей с собой неудачный метафизический подтекст. Такого рода определения утверждают, что “культура” имеет то же значение, что и такие гипотетические конструкты, как “стереотипы поведения”, “образы жизни” и т. п.

Итак, эти определения не удовлетворяют второму и четвертому из наших критериев. Рассмотрим абсурдность следующего типичного утверждения, возникающую при подстановке на место слова “культура” выражения “абстрактные паттерны поведения”: “Наконечники стрел, найденные в Нью-Мексико, - одно из наиболее ранних проявлений абстрактных паттернов поведения, обнаруженных в Новом Свете”. Следовательно, в этих реальных определениях содержится ложное допущение о взаимозаменимости определяющего (предполагаемых “паттернов” или “стереотипов”) и определяемого (“культуры”). Кроме того, эти определения не удовлетворяют четвертому критерию, поскольку их определяющее не обозначает наблюдаемых данных. Определения этой группы имеют еще один дополнительный дефект, упоминавшийся при обсуждении определений, отталкивающихся от понятия идей. Этот недостаток вызван тем, что не проводится различие между логическим вопросом “Каким образом употребляется слово ‘культура’?” и онтологическим вопросом “Что составляет суть, или природу культуры?” Я не предлагаю ничего для модификации этих определений, поскольку их основной недостаток является по существу не терминологическим.

Определения, отталкивающиеся от понятия сверхорганического

Согласно Уайту: “Культура... образует сверхбиологический, или экстрасоматический, класс явлений...”²⁶. Почти то же самое утверждали Крёбер²⁷ и Лоуи²⁸. Если принять приведенное высказывание в качестве определения, то его следует отнести к классу справедливых определений, устанавливающих, что “культура” означает “сверхбиологическое”, или “экстрасоматическое”. Это определение (если его считать определением) не отвечает нашему третьему критерию, поскольку его определяющее (“экстрасоматическое”) не во всех контекстах является взаимозаменимым для слова “культура”, как то утверждается. Например, обряды посвящения бесспорно являются элементами культуры и в то же время явно содержат в себе “соматические”, или биологические аспекты. Между тем, при рассмотрении контекстов, в которых фигурируют эти утверждения, выясняется, что такие высказывания, как “культура есть сверхорганическое”, должны истолковываться не в качестве определений, а в качестве гипотез о том, каким образом можно было бы с наибольшим успехом объяснить культурные различия. Другими словами, я рассматриваю приведенные выше утверждения как методологические высказывания о феномене культуры, подразумевающие определение слова “культура”.

Определение, опирающееся на идею именования класса предметов или явлений

Насколько мне известно, утверждения, которые бы открыто определяли “культуру” как слово, употребление которого должно быть тем или иным образом санкционировано, высказывались лишь Уайтом²⁹. Он говорит: “Культура... есть слово, которое мы можем использовать в качестве названия для некоторого класса феноменов - предметов и явлений...”³⁰. Согласно Уайту, “культура” есть наименование класса всех “предметов и явлений, находящихся в зависимости от символизации”³¹. Это высказывание следует классифицировать как номинальное определение, ибо слово “культура” трактуется таким образом, как будто бы оно не имело до-дефиниционного употребления. Следовательно, вопрос о его истинности или ложности ставить нельзя, а оценивать данное утверждение следует с точки зрения его эвристической ценности, т. е. его эффективности как концептуального инструмента.

В своих многочисленных очерках Уайт систематически и убедительно проработал ряд антропологических проблем, для объяснения которых фактор человеческого организма может считаться функционально неуместным. Показателен следующий пример: как можно объяснить различия в обычаях, институтах и других аспектах человеческого поведения, наблюдаемые в географически отдаленных друг от друга регионах? О такого рода проблемах Уайт пишет: “... если рассматривать человеческое поведение во всей его полноте и во всем его разнообразии, то связь между различиями в обычаях и традициях и различиями в физическом строении тела нигде установить нельзя ... и, следовательно, человека мы можем рассматривать как константу, а культуру - как переменную”³². Опять-таки, обсуждая проблему культурных различий, Уайт говорит: “... мы можем научно рассмотреть их так, как если бы они имели собственное независимое существование. Фактически... [такие проблемы]... наиболее успешно можно решить, если полностью исключить из рассмотрения человеческий организм”³³. В свете сказанного выше можно утверждать, что принятие уайтовского определения “культуры” дало бы как минимум логическую возможность рассматривать культурные феномены, не обращаясь к человеческому организму.

Выделив данный критерий оценки эвристической ценности уайтовского определения, мы должны далее тщательно проанализировать его на предмет соответствия формальным требованиям, предъявляемым к номинальным определениям, т. е. требованиям ясности и результативности. В полном виде определение гласит: пусть “культура” обладает тем же значением, что и “класс всех предметов и явлений, находящихся в зависимости от символизации”. Фраза “находящиеся в зависимости от” неопределенна, поскольку выражения “необходимое условие” или “достаточное условие” содержали бы больше информации. Однако те контексты, в которых приводится данное определение, позволяют предположить, что данная фраза может быть объяснена следующим образом: пусть “класс всех предметов и явлений, находящихся в зависимости от символизации” имеет то же значение, что и “класс всех предметов и явлений, необходимым условием появления и восприятия которых является символизация”.

Признав обоснованность данного разъяснения, мы можем сделать следующий шаг и проанализировать термин “символизация”. Однако прежде мы должны четко осознать, что логическая структура номинального определения предполагает отсутствие до-дефиниционного значения определяемого. Стало быть, в определении Уайта определяемое “культура” может законно использоваться в качестве обозначения некой сущности в том и только в том случае, если свойства, характерные для этой сущности, конкретизируются определяющим (“класс всех предметов и явлений, необходимым условием появления и восприятия которых является символизация”).

Итак, определяющее указывает лишь на свойство быть классом, о членах которого известно только то, что они не могли бы ни существовать, ни обладать каким бы то ни было смыслом, не будь у человека уникальной способности пользоваться символами. Эту способность Уайт описывает как “творческую способность... свободно, активно и по собственной воле наделять предметы ценностью”³⁴. Кроме того, нам не дается никакого критерия, который бы помогал определять в непосредственном наблюдении, обязаны ли те или иные предмет или явление своим существованием и смыслом указанной человеческой способности, т. е. являются ли они символами. Фактически, нам говорится следующее: “предмет, который в одном контексте является символом, в другом может быть не символом, а знаком... Это различие должно проводиться [лишь] тогда, когда происходит наделение ценностью... [физического объекта]... или когда прежде приписанная ценность открывается впервые...”³⁵. Другими словами, единственным отличительным свойством того, что обозначается выражением “класс всех предметов и явлений, находящихся в зависимости от символизации”, является свойство быть физическим предметом или явлением, на которые тот или иной человеческий организм добровольно реагирует “осмысленным”, но несколько произвольным образом. Следовательно, при определении Уайта становится логически необходимым, чтобы слово “культура” употреблялось лишь для обозначения этого символического отношения между тем или иным человеческим организмом и теми или иными вещью или событием.

Таким образом, мы напрямую столкнулись с прагматическим парадоксом: хотя Уайт убедительно рассуждал о широком классе культурных феноменов, которые легче всего поддаются объяснению, “если полностью исключить из рассмотрения человеческий организм”, сам термин “культура”, согласно его определению, к этим феноменам применяться не может.

Предлагаемые модификации

Мы показали, что принятие уайтовского определения наложило бы чрезмерные ограничения на употребление слова “культура”. Более того, мы показали, что они вытекают из понимания “культуры” как “слова, значение которого мы можем устанавливать произвольно”³⁶ посредством номинального определения. Для того, чтобы избежать таких следствий, я предлагаю следующие концептуальные модификации. Во-первых, хотя и верно, что слово “культура”, когда оно впервые было введено в антропологический дискурс, употреблялось произвольно, равно очевидно и то, что это слово, по меньшей мере со времен Тайлора, имело конкретное значение (пусть неясное и двусмысленное). А поскольку слово “культура” обладало до-дефиниционным употреблением, то ему следует давать справедливое или пояснительное, но не номинальное определение. Таким образом, высказывание: “‘Культура’ означает то же самое, что и ‘класс предметов и явлений, находящихся в зависимости от символизации’”, - не может быть принято в качестве справедливого определения. Как было уже сказано, в реальных определениях и определяющее, и определяемое имеют установившиеся значения, предшествующие приравнивающему их утверждению. Поэтому мы можем пользоваться словом “культура” для обозначения предметов и явлений, которые обладают свойствами, содержащимися в до-дефиниционном значении³⁷, т. е. тех предметов и явлений, которые обычно считают элементами культуры. Выражение “класс предметов и явлений, находящихся в зависимости от символизации” мы можем использовать для обозначения всего, что обладает указанными в нем свойствами, то есть предметов и явлений, находящихся в символическом отношении к человеческому организму. Таким образом, указанные слова могут употребляться независимо друг от друга, за исключением тех случаев, когда мы подвергаем оценке истинность определения, утверждающего, что они могут использоваться как взаимозаменяемые без ущерба для понимания. Если определение возникает в результате эмпирического исследования словоупотребления, исходя из того что предмет или явление обозначается словом “культура”, мы можем обоснованно заключить, что данный предмет или явление обладают свойством поддержания символической связи с человеческим организмом. Кроме того, взаимозамена выражений “класс предметов и явлений, находящихся в зависимости от символизации” и “культура” не только приблизила бы их к обыденному словоупотреблению, но и уменьшила бы неясность употребления последнего выражения, исключив пограничные случаи, располагающиеся на грани символического и несимволического.

Примечания

¹ Некоторые идеи и термины, которые я использовал в первой части очерка, заимствованы у Макса Блэка, Морриса Коэна и Эрнеста Нагеля, а также у Ирвинга Копи.

Характеристики

Список файлов книги