Лекция 8 (975704), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Поэтому анализируя проблему экологической устойчивости хозяйственных единиц человечества (или освоенных территорий, на которых происходит развитие, которое хочется сделать экологически безопасным), приходится сравнивать их с живым организмом или экосистемой, в которой происходит ассимиляция и диссимиляция. Первое – потребление ресурсов из окружающего ландшафта, второе – выделение «отходов производства» в окружающий ландшафт. Специалисты по системной динамике, создавшие наиболее известные модели развития кризисов в системе «природа-общество», во втором случае говорят о стоках. В первом случае (ассимиляция, потребление природных ресурсов) нарушения естественных экосистем и природных ландшафтов связаны с преобразованием природы при добыче, транспортировке ресурсов и их превращении в конечный продукт. Во втором случае нарушения связаны с переполнением стоков, поскольку выделение «отходов» социоэкономической системы вовне вызывает не меньшие, а большие пятна разрушений сообществ и ландшафтов, чем собственно эксплуатация.
Уточнение деталей. Тем более, что в естественных экосистемах «полнота переработки» потреблённых ресурсов обычно достаточно высока, сеть трофических, топических, форических и фабрических связей в сообществе устроена так, что отходы одних организмов оказываются ценным ресурсом для других, обитающих поблизости, не в этом сообществе, так в соседнем, расположенном рядом по ландшафтному градиенту. В социоэкономических системах, наоборот, «полнота переработки» ресурсов существенно ниже.
С одной стороны, она повышается по мере развития научно-технического прогресса, когда появляются всё новые технологические возможности для использования вторсырья – рециклинга металлов, макулатуры, замены охоты и рыболовства разведением соответствующих животных в культуре и т.п. С другой стороны, она снижается по мере перехода от натурального хозяйства к денежной экономике и развития капитализма, причём по мере роста потребления первая тенденция преобладает сперва, но затем быстро преодолевается второй.
В современных условиях развитого капитализма при увеличении потребности в соответствующем ресурсе много выгодней вложить деньги в увеличение его добычи в странах «третьего мира», где труд дешев, технологические расходы невысоки, а социальных и экологических трат часто нет вовсе (да и правительство, которому такие условия вложений не нравятся, всегда можно заменить более сговорчивым), чем разворачивать дорогое и высокотехнологичное производство того же продукта из вторсырья в странах «первого мира». Вот как, например, обе тенденции проявляются в изменениях доли металла, восстановленного из вторсырья, при увеличении объёма общего потребления металлов (табл. 7).
Таблица 7. Динамика доли рециклированных металлов в зависимости от общих объёмов их потребления.
Потребление металлов, тыс.тонн/год | ЦИНК, % вторичного металла | МЕДЬ, % вторичного металла | СВИНЕЦ, % вторичного металла | АЛЮМИНИЙ, % вторичного металла |
<100 | 4.0 | 14.2 | 23.0 | 13.6 |
100-200 | 10.1 | 17.0 | 30.1 | 18.0 |
200-400 | 18.8 | 15.7 | 35.6 | 21.9 |
400-600 | 29.0 | 27.3 | - | 31.3 |
600-1000 | 32.0 | 27.0 | 48.0 | - |
>1000 | 32.0 | 20.2 | 48.0 | 25.5 |
Примечание. Данные за 1960-90 гг. для 29 стран, на долю которых приходится 60-65% мирового потребления цинка, меди, свинца и 80% - алюминия.
Источник. Д.И.Люри. Развитие ресурсопользования и региональные экологические кризисы. Автореф. дисс. доктора географ. наук. М.: 1999. 35 с.
Видно, что в целом, «на длинной дистанции» доля вторичного металла в потреблении растет. Однако на более короткой дистанции, сравнимой с жизнью поколения (20-25 лет), реализуется прямо противоположная тенденция. При малых запасах при увеличении потребления очень быстро растет доля вторичного металла, но стоит увеличиться доступным запасам металлов (благодаря выбору капиталистами вложений и их добычу в «третьем мире» вместо менее выгодных, но экологически безопасных вложений в рециклинг/использование вторичных металлов в индустриально развитых странах), эта зависимость ослабевает.
И то, что «на длинной дистанции» первая тенденция в целом одолевает вторую, хотя не всегда и не везде – целиком заслуга природоохранников: учёных, общественных организаций, правительств, обеспокоенных деградацией дикой природы и ухудшением состояния окружающей среды. Их социальное давление переламывает естественное стремление «хозяйствующих субъектов»-природопользователей к собственной выгоде, и в том числе к минимизации расходов, экологических и социальных.
Без такого рода противодействия их аппетит оставался бы неограниченным и только бы рост пропорционально темпам экономического роста; давление природоохранников не только останавливает эти опасные тенденции, грозящие быстрым истощением эксплуатируемых ресурсов, загрязнением среды обитания с ухудшением её качества уже для человека, разрушением сообществ и ландшафта, но и способствует научно-техническому прогрессу. Оно заставляет природопользователей лучше очищать стоки, компенсировать восстановительными действиями появившиеся пятна разрушений природных ландшафтов, реставрировать коренные сообщества на нарушенных территориях, применять более бережные а, значит, технологические и наукоёмкие способы добычи ресурса. Всё вышеперечисленное невозможно без быстрого развития самых разных теоретических и прикладных дисциплин и разных естественных наук, как требования решения проблем бедности, введения гигиены и санитарии в крупных городах немало способствовало развитию физиологии и медицины, которое без давления защитников социальных низов было бы много более медленным.
Аналогичную общественную функцию выполняет и охрана природы (и не зря важнейшим направлением в области экологически устойчивого развития, принятым на конференциях в Рио и в Йоханнесбурге, является борьба с бедностью). Это «защита слабого» – сохранение дикой природы и здоровья/качества жизни «среднего человека», работающего по найму или на себя – через ограничение свободы рук экономически сильных: природопользователей, корпораций, отдельных капиталистов, потребителей, когда их потребительство становится массовым. Поэтому одна из задач нашего курса – дать вам такой объём знаний и создать такие представления о проблемах охраны окружающей среды, чтобы ваши усилия были действенными, если вы станете на сторону экологического движения, или чтобы они заставили задуматься, буде окажетесь на стороне массового потребления и/или природопользователей.
Нарушения, связанные с переполнением стоков, происходят независимо от того, выбрасываются ли в природную среду собственно отходы производства – разнообразные загрязнения, негативно влияющие на естественные экосистемы, или же «человеческий материал», отработавший на производстве и нуждающийся в пребывании на природе для отдыха и восстановления сил. С развитием крупных городов выяснилось, что их «скальный ландшафт» и специфическая урбосреда не могут быть местом постоянного пребывания, качественная трудовая деятельность горожан, а тем более здоровье их потомства настоятельно требуют рекреации – как минимум еженедельного отдыха на природе. Люди стихийно это чувствуют, и уже в 1970-80-х гг. в СССР зафиксирована чёткая линейная зависимость между размером города и общей длительностью пребывания горожан на природе[5] (суммарно человеко-часов). Точно такие же зависимости описаны для урбанизированных регионов большинства развитых стран Европы и Северной Америки.
Для природы региона вокруг растущего города подобный рост рекреационных усилий его жителей (в общем, опережающий темпы урбанизации или идущий вровень с ними) оборачивается развитием автодорожной сети, появлением новых и ростом старых «пятен» дачных участков, развитием дорожно-тропиночной сети в пригородных лесах и т.д. Рекреационная нагрузка на региональные экосистемы вырастает настолько, что вместе с вторичными следствиями рекреации (например, повышением горимости лесов и торфяников пропорционально частоте посещений) оказывается не меньшим фактором разрушения дикой природы, чем вынос загрязнений из города воздушными и водными потоками (рис.19).
Рисунок 19. Уровень рекреационной нагрузки в разных типах ландшафта в ближних пригородах (Подольский район Московской области). Видны «ленты» повышенного уровня рекреационной нагрузки, точно соответствующие речным долинам. Во второй половине ХХ века рекреационная нагрузка, вызванная наплывом отдыхающих из крупного города, оказывается важнейшим фактором деградации естественных водно-болотных местообитаний ближних пригородов, побуждающим водоплавающих и околоводных птиц переселяться в техногенные аналоги последних.
Источник. Природа подольского края.
Вынос загрязнений из города воздушными и водными потоками вызывает разнообразные нарушения естественных экосистем на значительной площади вокруг (в радиусе десятков – первых сотен км), от снижения продуктивности до накопления тяжёлых металлов. Динамику этого воздействия в историческом времени можно проследить по отложению тяжёлых металлов и некоторых других загрязнений в последовательных слоях торфяников. Так, в торфяниках дальнего Подмосковья (Шатурторф, Талдом) значительные концентрации тяжёлых металлов появляются уже в слоях, отложенных в 14 веке, когда Москва стала значительным городским центром. Хотя примитивная индустрия средневекового города оказывала непосредственное воздействие лишь на ближние пригороды, такой город очень часто горел (до десятка крупных пожаров в столетие, когда он выгорал целиком), и дымы разносили загрязнения на значительные расстояния.
Уточнение деталей. «Недостаток минеральных веществ в жидких атмосферных осадках сфагновые мхи компенсируют атмосферной пылью, которая растворяется в кислых выделениях мхов. Важно также, что как очень древние растения, мхи имеют безбарьерный тип поглощения элементов, то есть обладают низкой избирательной способностью при поглощении элементов из окружающей среды. Поэтому мхи поглощают то, что выпадает на верховые болота из атмосферы, а то, что не успевает поглотиться растениями, попадает в нижележащий слой торфа и прочно закрепляется в нём. Это происходит за счёт исключительно большой сорбционной способности торфа. Его удельная поверхность достигает 200 м2/кг. Кроме того, над болотами воздух круглый год несколько более холоднее, чем над окружающими их лесными массивами.
Торф Подмосковья накапливается практически непрерывно последние 10000 лет со времени окончания последней ледниковой эпохи. Важно также то, что торф – прекрасный материал для определения возраста слоёв палеоботаническим и углеродным методами. Всё отмеченное выше позволяет использовать торф верховых болот в геохимическом мониторинге атмосферы.
Предпринятое нами изучение многих колонок торфа из разных районов, в том числе и из подмосковной Мещеры, показало, что минимальное содержание зольных элементов, в том числе свинца, меди, цинка и др. находится в слоях торфа глубже 1,5 м от поверхности. Эти слои образовались более 1,5 тыс.лет назад. Низкие концентрации минеральных веществ , практически одинаковые для одних и тех же элементов в разных районах, позволяют считать это отражением общего низкого уровня загрязнения атмосферы того времени, отвечающего природному геохимическому фону. Расчёты показывают, что скорость поступления свинца на болота из атмосферы составляла всего 0,01-0,5 мг/м2, тогда как в настоящее время она составляет 10-40 мг/м2.