18 (815685), страница 2
Текст из файла (страница 2)
2. Житейская сознательная холизация
Кроме бессознательной холизации на всех этапах развития человеческого познания имела место и сознательная холизация. Когда описывают деятельность ученых, то часто говорят о научном поиске. И последнее слово сразу переносит нас в самую отдаленную эпоху человеческой истории. Первобытные люди жили охотой и собирательством. Они занимались поисками в изначальном, буквальном смысле этого слова: мужчины искали животных, пригодных в пищу, женщины — съедобные растения и т. п.
Животных охотники искали по следам, которые те оставляли на земле и разных объектах среды. Эти люди занимались исследованием, расследованием в буквально смысле этих слов.
Чтобы разыскать животных по следам, нужно было эти следы превратить в факты, а факты объединить друг с другом и тем самым воссоздать облик и поведение животного, намеченного в жертву. Поиску практическому должен был предшествовать поиск познавательный. Чтобы поиск животных привел к желаемому результату, нужно было провести исследование, расследование, создать холию.
Понять, как происходила такого рода холизация, помогает один восточный анекдот, использованный Вольтером (Франсуа Мари Аруэ) (1694–1778) в философской повести «Задиг». Героя повести, прогуливающегося на опушке рощи, придворные царицы спрашивают, не пробегал ли мимо него кобель их повелительницы. Задиг вначале их поправляет: не кобель, а сука, а затем добавляет; «Это маленькая болонка… Она недавно ощенилась, хромает на левую переднюю лапу, и у нее очень длинные уши» 0. Но на вопрос о том, видел ли он эту собаку, Задиг дает отрицательный ответ. Его хватают и обвиняют в краже животного.
На суде герой объясняет, как он, не видя собаки, так точно ее описал: «Я увидел на песке следы животного и легко распознал, что их оставила маленькая собачка. По едва приметным длинным бороздкам на песке между следами лап я определил, что это сука, у которой соски свисают до земли, из чего следует, что она недавно ощенилась. Следы, бороздившие песок по бокам от передних лап, говорили о том, что у нее очень длинные уши, а так как я заметил, что след одной лапы менее глубок, чем следы остальных трех, то догадался, что собака немного хромает…» 0.
Холия предполагала идею. Но на этой стадии идея не была чем-то самостоятельным, отличным от проблемы. Идея и проблема в таком исследовании совпадали. Человек создавал холию в ответ на встававшие перед ним практические вопросы. Они не всегда были связаны с поисками природных ресурсов. Известно, что и в те времена отношения между людьми, принадлежавшими к разным общинам, не всегда бывали дружественными. Поэтому, обнаружив свежие человеческие следы, члены той или иной общины всегда пытались воссоздать облик тех, кто их оставил: выявить, свои они или чужие, и если чужие, то сколько их, как они вооружены, откуда они пришли и куда направляются, каковы их намерения и т. п., и т. д.
В всех подобного рода делах люди первобытного общества достигли высокой степени совершенства. Об этом говорят все путешественники, сталкивавшиеся с ними.
Приведу отрывок из книги «Дерсу Узала» (1923) известного исследователя Дальнего Востока Владимира Клавдиевича Арсеньева (1872–1930). «На самом берегу был след костра. Зола, угли и обгоревшие головешки — вот всё, что я заметил, но Дерсу (проводник-нанаец. — Ю. С.) увидел больше. Прежде всего он заметил, что огонь зажигался на одном и том же месте много раз. Значит, здесь был постоянный брод через реку. Затем Дерсу сказал, что последний раз, три дня тому назад, у огня ночевал человек. Это был старик, китаец, зверолов, он всю ночь не спал, а утром не решился переходить реку и возвратился назад. То, что здесь ночевал один человек, положим, можно было усмотреть по единственному следу на песке; что он не спал, видно было по отсутствию лежки около огня; что это был зверолов, Дерсу вывел заключение по деревянной палочке с зазубринами, которую употребляют обыкновенно для устройства западней на мелких четвероногих; что это был китаец, он узнал по брошенным улам и по манере устраивать бивак. Всё это было понятно. Но как Дерсу узнал, что этот человек был старик? Не находя разгадки, я обратился к нему за разъяснениями.
— Как тебя столько лет в сопках ходи, понимай нету? — обратился он ко мне, в свою очередь, с вопросом.
И он поднял с земли улы. Они были старые, много раз чиненные, дыроватые. Для меня ясно было только то, что китаец бросил их за негодностью и пошел назад.
— Неужели понимай нету? — продолжал удивляться Дерсу. — Молодой сперва проносит носок, а старик непременно протопчет пятку.
Как это было просто! В самом деле, сто́ит только присмотреться к походке молодого человек и старого, чтобы увидеть, что молодой ходит легко, почти на носках, а старик ставит ногу на всю ступню и больше надавливает пятку» 0.
Подобного рода искусством восстанавливать облик и поведение людей по следам должны обладать и войсковые разведчики. Не приводя примеров, которые можно почерпнуть из воспоминаний, остановлюсь на таком, который обеспечит нам логический переход к следующему разделу. Я заимствую его из романа Александра Дюма (1802–1870) «Виконт де Бражелон, или десять лет спустя».
В этом романе король Людовик XIV поручает капитану мушкетеров д’Артаньяну выяснить, что произошло на лесной поляне, где была обнаружена мертвая лошадь. После возвращения д’Артаньяна последовал доклад, в ходе которого король постоянно его перебивал (привожу текст в сокращении, опуская, где это возможно, королевские вопросы):
«— Государь, ваше величество сказали мне, что на поляне в роще Рошен лежит мертвая лошадь; поэтому я прежде всего стал изучать состояние дорог. Я говорю — дорог, потому, что в центре поляны пресекаются четыре дороги. Свежие следы виднелись только на той, по которой я сам приехал. По ней шли две лошади бок о бок; восемь копыт явственно отпечатались на мягкой глине. Один из всадников торопился больше, чем другой. Следы одной лошади опережают следы другой на половину корпуса… Лошади крупные, шли мерным шагом; они хорошо вымуштрованы, потому что, дойдя до перекрестка, повернули под совершенно правильным углом… Там всадники на минуту остановились, вероятно, для того, чтобы столковаться об условиях поединка. Один из всадников говорил, другой слушал и отвечал. Его лошадь рыла ногой землю; это доказывает, что он слушал очень внимательно, опустив поводья.
— Значит, был поединок?
— Без всякого сомнения.
Один из всадников остался на месте — тот, кто слушал; другой переехал поляну и сперва повернулся лицом к своему противнику. Тогда оставшийся на месте пустил лошадь галопом и проскакал две трети поляны, думая, что он едет навстречу своему противнику. Но тот двинулся по краю площадки, окруженной лесом… Ехавший по опушке сидел на вороной лошади.
— Откуда вы узнали?
— Несколько волос из ее хвоста остались на колючках кустарника, растущего по краю поляны… Другую лошадь мне не трудно описать, потому что она лежит мертвая на поле битвы.
— Отчего же она погибла?
— От пули, которая пробила ей висок.
— Пистолетной или ружейной?
— Пистолетной, государь. И рана лошади выдала мне тактику того, кто ее убил. Он поехал вдоль опушки леса, чтобы зайти своему противнику во фланг. Я пошел по его следам, видным на траве… Теперь, чтобы ваше величество могли ясно представить себе позиции противников, я покину стоявшего всадника и перейду к тому, что скакал галопом… Лошадь этого всадника была убита наповал.
— Как вы узнали это?
— Всадник не успел соскочить с седла и упал вместе с конем, и я видел след его ноги, которую он с трудом вытащил из-под лошади. Шпора, придавленная тяжестью корпуса, взбороздила землю.
— Хорошо. А что он стал делать, поднявшись на ноги?
— Пошел прямо на противника.
— Всё еще находившегося на опушке леса?
— Да, государь. Потом, подойдя к нему ближе, он остановился, заняв удобную позицию, так как его каблуки отпечатались рядом, выстрелил и промахнулся.
— Откуда вы знаете, что он промахнулся?
— Я нашел пробитую пулей шляпу…
— И человек с пробитой шляпой стрелял вторично?
— Он сделал уже два выстрела, государь.
— Как вы узнали это?
— Я нашел пистолетные пыжи
— Что же сталось с другой пулей?
— Она сбила перо со шляпы всадника, в которого была направлена, и срезала березку на противоположной стороне поляны.
— В таком случае всадник на вороной лошади был обезоружен, тогда как у его противника остался еще заряд.
— Государь, пока упавший поднимался, его противник успел зарядить пистолет. Но он очень волновался, и рука его дрожала.
— Откуда вы это знаете?
— Половина заряда просыпалась на землю, и он уронил шомпол, не успев засунуть его на место…
— Слушая вас, можно ясно представить себе всю картину.
— Я действительно мысленно восстановил ее, может быть, с самыми незначительными искажениями.
— Теперь вернемся к упавшему всаднику. Вы сказали, что он шел на своего противника, в то время как он заряжал свой пистолет?
— Да, в то мгновение, когда он целился, его противник выстрелил.
— О! — перебил король — и выстрелил?
— Последствия его были ужасны, государь; спешившийся всадник упал ничком, сделав три неверных шага.
— Куда попала пуля?
— В два места; сначала в правую руку, затем в грудь.
— Как вы могли догадаться об этом? — спросил восхищенный король.
— Очень просто: рукоятка пистолета была вся окровавлена, и на ней виднелся след пули и осколки разбитого кольца. По всей вероятности раненый потерял два пальца: безымянный и мизинец.
— Относительно руки я согласен; но рана в грудь?
— Государь, на расстоянии двух с половиной футов друг от друга были две лужи крови. Около одной из этих луж трава была вырвана судорожно сжатой рукой, около другой только примята тяжестью тела…
— И вы считаете, что рана его тяжелая?
— Очень тяжелая, потому что он свалился сразу и долго лежал без движения; однако он имел силу уйти при поддержке двух друзей.
— Значит, вы встретили его, когда он возвращался?
— Нет; но я различил следы трех человек, человек, шедший справа, и человек, шедший слева, двигались свободно, легко, средний же тащился с трудом. К тому же на его следах кое-где видны капли крови…
— Как вы можете доказать, что эти люди пришли после поединка?
— Совершенно неопровержимо: во время поединка дождь перестал, но земля не успела высохнуть, и следы ног ясно отпечатывались на влажной почве. Но после дуэли, когда господин де Гиш лежал без чувств, подсохло и следы отпечатывались не так отчетливо» 0.
В случае с Дерсу Узала ни проблема, ни идея сколько-нибудь четко не просматриваются. Более того, напрашивается соблазн истолковать все размышления проводника как простую дедукцию. Действительно, по своему прошлому опыту Дерсу знал, что старый человек во время ходьбы нажимает прежде всего на пятку. Отсюда следовал вывод, что китаец, оставивший на привале свою обувь, был стариком. И тем не менее мы имеем здесь дело с житейской холией — объединением единичных фактов. Проблема и идея почти незаметны, потому что Дерсу сталкивается в данном случае с ситуацией, в которой для него нет ничего принципиально нового, и он действует по привычному шаблону.
Иное дело — расследование, которое предпринял д’Артаньян. После выявления первых фактов у него возникает идея, что на лесной поляне происходил поединок. И эта идея позволяет объединить и тем объяснить все обнаруженные им факты. Своеобразие эти фактов заключалось в том, что они без особого труда, легко укладывались один возле другого. Но так бывает далеко не всегда. Это особенно наглядно видим на примере расследований, которые проводятся не от случаю к случаю, а являются специализированной профессиональной деятельностью.
3. Профессионально-специализированная (расследовательская) холизация
3. Професионально-специализированная холизация
Такого рода расследования ведут люди, которых именуют сыщиками, или детективами (англ. detective — сыщик от лат. detectio — раскрытие), следователи, прокуроры, судьи, адвокаты, контрразведчики, работники внешней разведки, прежде всего сотрудники ее аналитических служб и т. п.
Их деятельность по сбору, обработке и объединению фактов является, также как и научная деятельность, целенаправленной и систематической.
Но если ученым важна истина сама по себе взятая, то названные выше люди ищут ее для того, чтобы решить конкретную практическую задачу: найти и доказать вину преступника (детективы, следователи и т. п.), раскрыть замыслы действительного или вероятного противника (разведчики).
Вот что писал по этому вопросу опытнейший американский разведчик бригадный генерал Вашингтон Плэтт в книге «Информационная работа стратегической разведки. Основные принципы» (1957)0: «Многие разведчики, работающие сейчас в информации, в прошлом занимались творческой научной деятельностью в учебных заведениях. Они обнаруживают, что эти две сферы имеют много общего. Ученые, искренне интересующиеся своей работой, обладающие высоким уровнем научной подготовки и гордящиеся, как это полагается, написанными ими трудами, убеждаются, что подобные качества имеют большое значение и для информационной работы в разведке. В связи с этим многие разведчики вполне естественно упускают из вида принципиальное отличие информационного документа от научного труда, написанного, например, профессором истории. Различие заключается в той цели, для которой пишутся эти работы. Когда говорят о требованиях, предъявляемых к научному труду, обычно задаются следующими вопросами: способствует ли он расширению границ человеческих знаний. Разбирается ли в нем какой-либо из затронутых вопросов более полно, с большим пониманием дела, более ярко, весомо, интересно, чем этот делалось когда-либо раньше?.. В отличие от научного труда информационный документ разведки преследует одну цель: он должен быть полезен для обеспечения государственных интересов уже в данный момент» 0.
Если научную деятельность я называл исследованием, а ученых — исследователями, то работу сыщиков и им подобных профессионалов я буду именовать расследованием, а их самих — расследователями.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
