186889 (746717), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Киркегор работал в контексте той самой развивавшейся рационалистической критики религии и стремился противопоставить ей (особенно Г.Ф.Гегелю) свой интуитивно-фидеистический (в положительном смысле) подход.

Вышеизложенные исторические предпосылки трудов Бультмана широко известны.

Однако, относительно очень мало рассмотрен вопрос об истории понимания природы библейского текста, в их влиянии на Бультмана. Главное, что хочется упомянуть здесь — удивительное перекликание исторического скептицизма Бультмана и его представлений о вести Бога, наполняющей текст, вне связи с историческим аспектом его формирования, и вершиной аллегорической библиологии в богословии Оригена. И тот и другой явно пренебрегают исторической стороной Писания, но не для увлечения “ мертвой буквой” , самой по себе, а для извлечения из текста, позитивистского феномена, определенного слова Бога к людям, к каждому человеку.

Исследователи очень редко упоминают об этом. Нам так и не удалось познакомиться с уникальной книгой польского православного священника и профессора прот.

Г.Клингера, “ Доктрина Креста и Воскресения по Рудольфу Бультману в сопоставлении с богословием Восточной Церкви” , опубликованной в Варшаве в 1968 г. Согласно рецензии автор показывает, что термин “ демифологизация” , обозначающий у Бультмана метод экзегезы Писания, можно сблизить с пониманием аллегорического метода экзегезы, и это приведет нас к “ основам лучшей патристической традиции” (!). Автор упоминает александрийскую школу (Ориген), каппадокийцев, блаж. Августина и св. Максима Исповедника.

Подобно этому, хотя Трофимова только одним абзацем касается схожести методов Оригена и Бультмана, но довольно проникновенно: “ Уже представители александрийской школы, интерпретируя части Нового Завета как аллегорию, пришли к тому, что форма документа открывает нетождественное ей содержание. Если эта мысль верна, если не везде авторы Нового Завета имели ввиду буквальное его понимание, то остается вопрос: какое именно содержание видеть в нем! Позиция Бультмана: выделить некое вневременное экзистенциальное содержание, чтобы показать, что утверждения непреходящи по своей ценности для всех поколений, в том числе, для нашего времени” . Это явное соответствие взглядам Оригена, на которые мы уже ссылались.

В этих рассуждениях мы уже несколько сдвинулись с собственно исторического анализа к рассуждениям герменевтического характера, которыми и займемся более углубленно.

Чтобы изложить особенности герменевтики Р.Бультмана проследим, вслед за П.Рикером, трехслойный состав христианской философской герменевтики, как современную герменевтическую проблему.

Первоначальная христианская проповедь пошла по пути самоотождествления в реинтерпретации иудейских Писаний. Тогда родилась проблема иносказания (аллегории) и в его терминах было выражено отношение феномена Христа – Евангелия с Ветхим Заветом. Церковь не отказалась от Ветхого Завета, не оставила его как статичный документ древности. Языческие аллегориизации служили целям приведения мифов в соответствие с новыми философиями. Творчество же новозаветных авторов (в этом смысле, особенно ап. Павла) и всей, зависящей от них, раннехристианской письменности, неотделимо от события Христа и протокеригмы в своей реинтерпретации Нового Завета. (Мф. 2:6 и сл., Деян. 8:35, Рим. 10:5-8 и множество других текстов).

Рикер пишет, что это произошло “ главным образом потому, чтобы высветить само событие Христа — причем не как вторжение иррационального, но как осуществление предшествующего смысла, остывавшего в подвешенном состоянии” .

Другим слоем герменевтической проблемы является идея о сущностном соответствии текста и бытия. Сам по себе он имеет начало в мистических озарениях ап. Павла о перенесении смерти – воскресения Христа на христианское существование. (Рим.

6:4-5 и сл., Гал. 2:20, Кол. 3:1 и множество других). Это, впоследствии, даст обильную почву бультмановскому методу, обогащенному достижениями философии и филологии — христологический и экзистенциальный смысл взаимно открывают друг друга! В Средние века этот слой был тщательно разработан и задачей герменевтики стало “ расширенное понимание текста под углом церковной доктрины и практики, а также, мистических откровений — как следствие — уравнивание содержания смысля и целостной интерпретации существования и реальности в их христианском существовании” . Герменевтика стала шире, чем экзегеза, чего не было в первом слое, и стала коэкстенсивной по отношению к жизнеустройству христианского существования, а Писание стало содержать в себе целостную интерпретацию мира.

Третий слой возник в современном христианстве, когда к Библии были применены критические методы исторических и филологических наук. Проблема здесь заключена в том, что керигма выражена в текстах, выражающих уже первое исповедание, первичную интерпретацию Христа, который и есть слово Бога, первичное по отношению к тексту.

Здесь круг замыкается. Конец этой проблемы в начале первого слоя герменевтики.

Мы не можем верить только на основании свидетельств и интерпретировать текст, который сам уже является интерпретацией. Итак, современная герменевтическая проблема состоит в двойственности керигмы — это весть о новых отношениях с Богом. Новый Завет, как Договор; одновременно — это Новый Завет, как Писание. Он является не только интерпретацией Ветхого Завета, не только интерпретацией всего бытия — он сам является подлежащим интерпретации. И все это в свете события Христа.

В такой герменевтической ситуации оказался Р.Бультман. Он работал в культуре, вполне осознающей, что между текстом и событием, о котором оно повествует, есть некое различие. Его герменевтика, в какой-то мере, есть раскрытие той ситуации, которая сформировала Евангелие и до времени ушла из под обзора исследователей.

Не имея возможности подробнее вдаваться в подробности анализа соотношения демифологизации и герменевтического круга ограничимся рассмотрением трех же уровней демифологизации. По мнению Рикера, все недопонимания демифологизации “ проистекают из того, что мы оказались неготовы к тому, что демифологизация осуществляется одновременно на нескольких стратегических уровнях” ! Первый уровень — демифологизация научная. Здесь, кажется, многое вполне понятно.

То, что здесь демифологизируется — космологическая форма первоначального провозвестия. Это то, что вошло во все учебники и хрестоматии — фразы первых страниц “ Нового Завета и мифологии” . Трехэтажная вселенная, вмешательство в психофизическую жизнь человека сверхъестественных существ с неба и из ада — то, что отбрасывается современным умом как устаревшее представление о мире и человеке, то, что отбрасывается наукой, техникой, ответственным статусом современного человека. Несомненно, что здесь демифологизация должна идти до конца.

Но демифологизация есть более, чем элиминация мифа, что постоянно подмечал Бультман в противовес либеральному богословию. Миф несет определенные представления не только о мире, но и о запредельном, о целостном источнике человеческого бытия. В этом смысле демифологизация есть следование интенции мифа в нацеленности на нечто иное, чем то, что сообщается. Здесь миф не противостоит науке, он выражает в существующем языке и мировоззрении смысл, обретаемый человеком перед лицом запредельного истока бытия. Таким образом, на втором уровне, демифологизация есть феномен всякого времени. В настоящем времени (у Бультмана) она привлекает категории экзистенциальной философии для восстановления содержания мифа в современном мире и критика падает уже только на объективацию мифа. Этот уровень есть поле для дискуссий, но право Бультмана привлекать свою философию для философской демифологизации нам кажется неоспоримым.

Однако всего этого недостаточно, необходима демифологизация веры. Если первый уровень очевиден любому современному человеку, второй — носителю определенной философии, которую можно применить и не к библейскому тексту, то все начинание Бультмана имеет ввиду нужду в демифологизации самой керигмы. Бультман замечает, что сама керигма требует демифологизации и начинает ее! Чем, как не демифологизацией (несомненно, с гневом встреченной религиозными лидерами) было “ возмутительное” повествование 1-й главы кн. Бытия, разрушающее священную вавилонскую космологию. Еще более религиозно разлагающими были многочисленные ветхозаветные проповеди hwhy о Ваалах. Но это только подготовка. Новый Завет, вопреки современным ему формам иудейской апокалиптики и представлениям о культе и таинстве, подвергает редукции образы веры, служащие ему в качестве посредников. Ап. Павел, пользуясь терминами космической мифологии “ мир” , “ плоть” , “ грех” , строит уже собственно антропологию (Послание к Римлянам, как выдающийся пример такой демифологизации). Ап. Иоанн, строя новую эсхатологию, провозгласит, что будущее уже началось со Христа. Итак, “ отныне демифологизация исходит из самой природы христианской надежды и из отношения, которое божественное будущее поддерживает с настоящим” .

Это иерархия демифологизация может быть ключом к пониманию Бультмана. За современным человеком науки, за экзистенциальным философом, за слушателем текста стоит сам Бультман. Выступая в своей целостности он проповедует и заставляет вслушиваться в Евангелие. Мы уже упоминали, что проповеднический аспект стимулировал его работу над программой. Будучи проповедником он дает определение мифа как попытки распоряжаться Богом и вслед за ап. Павлом и Лютером предлагает оправдание верой, в противовес попытке самосозидания в этом мире. Из керигмы исходит идея об оправдании верой, преодолевающей все барьеры мифа, во всех временах и ситуациях. В прояснении этого заключена интенция Р.Бультмана, как великого христианского герменевта.

Завершая анализ системы Р.Бультман, нельзя не сказать несколько слов о концепции мифа. Этот анализ будет на грани критики (которую мы дадим в следующей части).

Причина этого в том, что Бультман не был специалистом в систематической мифологии (как науке о мифе) и оперировал интуитивным представлением о мифе и науке. Когда Бультман говорит о противопоставлении мифологического и научного мышления, то необходимо сказать, что это не единственная противоположность.

Онтологических моделей гораздо больше! Далее, Бультман допускает возможность открытия онтологических истин в забытых картинах мира, но, применяя это к Новому Завету, он не находит там истин научных, а истины плана мифологической онтологии. Внимательно подойдя к этому мы заметим, что предпочтение Бультмана исторически обосновано. Современная интеллектуальная деятельность начинается с онтологии научной, поэтому и Бультман начинает с нее. Бультман не говорит, что наука опровергла миф в теоретическом плане, но указывает, что для нашей (его) эпохи характерна связь с научной картиной мира и что из этой ситуации нельзя выйти произвольным решением.

Другой стороной вопроса будет реальное состояние современной человеческой ментальности. Крайняя вовлеченность Бультмана в научно-техническое мышление его времени не давало ему возможности придерживаться новозаветного мифа без жертвы интеллекта. Однако, и мы все больше и больше убеждаемся в этом, в ходе 2-й половины XX века, одновременность научного и мифологического мышления присуща подавляющему большинству людей. Практическая и личная жизнь многих, ныне ближе к мифу, чем к точной науке. Оттого, что эти мифы иные, чем в античной литературе и Новом Завете, и часто существуют в нашей жизни неосознанно, картина не меняется.

Это очень важное упоминание. Апелляция Бультмана к тому, что Новое Время сформировало неизбежно научный образ мышления, исторически произвольна, также как, впрочем, и попытка пренебречь им.

К.Хюбнер, в своей очень объемной монографии о мифе подвергает, в частности, рассмотрению взгляды Бультмана на миф. Его построения очень основательны и мы приведем его выводы по этому вопросу, чем и закончим наш трех сторонний анализ системы Бультмана. Напомним: дляточного понимания излагаемого автором необходимо изучить контекст его научно-философской системы (так, используемое в цитате слово “ мифический” , в нашей работе выглядит как “ мифологический” , это проблема термина). Не надо сразу делать из этого отрывка очень больших выводов.

Первое: в христианской религии обнаруживаются глубоко заложенные мифические структуры. Второе: попытка устранить мифическое ради научно и философски обоснованной картины мира современного человека ведет к нескончаемым противоречиям со Священным писанием и подрывает тем самым основания, на которых покоится христианская вера. Третье: демифологизация ведет также к внутренним противоречиям, так как, с одной стороны, нельзя обойтись без мифического, которое представляет единство идеального и материально-чувственного, а с другой стороны, и эсхатологический взгляд лишает веру ее чувственного содержания.

Четвертое: именно поэтому живую веру можно испытать лишь мифически (ее действительно, не взвесишь — А.Г.). Пятое: наука и философия не дают вообще никакого теоретически необходимого основания для очищения религии от мифических элементов, таких как наука и философия, представляют собой только определенное, исторически обусловленное истолкование реальности, которое не может претендовать на то, чтобы быть единственно возможным. Шестое: для этого не существует и никакого практически необходимого основания, вытекающего из современного сознания, с одной стороны, потому что мифический опыт отнюдь не чужд этому сознанию, а с другой стороны, потому что сам по себе голый факт наличия этого сознания еще не говорит о его роковой неотвратимости.

В этих шести пунктах мы сформулировали постулаты. Они не содержат требования непременно верить в мифические элементы христианской религии, они лишь указывают на то, что в них можно верить, не совершая при этом sacrificium intellectus.

Итак, весы в равновесии. С этой стороны не решить проблему новозаветного текста, на и Бультман не занимается мифологическим анализом, а его гораздо более продуктивная герменевтическая деятельность рассмотрена нами выше.

IV Как справедливо подмечал Лезов, имя Бультмана всегда вызывало крайне сильную эмоциональную реакцию. “ Очень часто Бультмана вспоминают с пристрастием: “Мы, которые так обязаны Бультману; мы, столь многому у него научившиеся...”. Либо так: “Как неправильно и неумно говорил Бультман... То, чего не понимал Бультман с присущим ему науковерием, ограниченностью и доктринерством... Настоящие специалисты — не такие, как Бультман — всегда считали, что...” .

Чтобы сформировать свое представление о Бультмане необходимо изучить его труды и литературу о нем. Некоторые начатки анализа даны нами в выше в работе. Сейчас же хочется сделать обзор критики трудов Бультмана, но при этом указать на недостатки этой критики и необоснованность некоторых нападок, ибо таковых немало.

Начнем мы с атеистических критиков.

Характеристики

Список файлов реферата