186382 (746358), страница 14

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 14)

Представление о локализации тех или иных психических феноменов может быть предельно обобщено и схематично описано так: «психическое заключено где-то в пределах физической оболочки (тела) человека». Информация о человеке-вместилище внутреннего мира, как правило, эксплицирована в речи, например в предложно-падежной форме имени, называющего человека (или указывающего на него), которая выполняет функцию локативного определителя предиката: В человеке есть странное, булькающее и…кривое подсознание (реплика Д. Смирновы из телепрогр. «Школа злословия»); Эта ненависть жила в ней, как живет на теле старое увечье, не причиняя острой боли, но и не позволяя избавиться и забыть о себе навсегда (М. Юденич. Гость).

Предельно общий характер локализации психического допускает имплицированное обозначение вместилища (целостного внутреннего человека): данный компонент семантической структуры высказывания (речь идет о полных предложениях), как правило, легко восстанавливается из контекста: Казалось, всю желчь, накопившуюся за долгую неспокойную жизнь и бесславную одинокую старость, генерал изливал на страницах своих писем… (М. Юденич. Гость). (Вместилищем желчи («раздражения, обиды, недовольства собой и другими») мыслится внутреннее пространство человека целостного (персонажа повести), на что косвенно указывает формирующее предикативное ядро предложения номинативное подлежащее, выраженное конкретно-референтным именем (генерал).

Внутреннее пространство, как уже было сказано выше, может конкретизироваться, сужаясь до отдельного органа, квазиоргана душевной жизни, которым наивным сознанием приписывается способность становиться вместилищем самых разнообразных явлений, вовлеченных в сферу психической жизни человека. Например: Все же я попала в ситуацию, которую называют любовным треугольником. …Никто не знает, какие страсти бушуют внутри моего сердца, какие чувства (из журн.); …Прекрасная память позволяла ей держать в голове множество сведений, которые по первому требованию она извлекала на свет божий (А. Маринина. Убийца поневоле); Он испытывал нечто похожее, но также не смел следовать безоглядно переполнявших его душу чувствам (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь). Помимо того, что все указанные органы помещаются в границах человеческого тела, имея более или менее определенную локализацию (см. фразеологизмы сердце не на месте, душа в пятки ушла; жесты, сопровождающий описание душевных: душа болит за него - рука прижата к середине груди, повредиться в уме - палец у виска), многие из них сами могут быть представлены как вместилища самых разнообразных явлений психики (в наших примерах: сердце и душа – вместилища чувств и страстей голова - вместилище знаний).

Наконец, как вместилище могут интерпретироваться и различные психические состояния, плоды интеллектуальной и эмоциональной деятельности (Она нередко впадал в уныние; Я не в настроении; Уйти?! И в мыслях этого не было (из разг.); Оно, сознание, медленно погружается в состояние унылой обреченности (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь…).

Анализ материала позволил отчасти оспорить и уточнить утверждение о том, что русскому языку свойственно «использование идеальной когнитивной модели «заполненное пространство внутреннего мира → мелиоративный признак (положительная оценка)» и противоположной ей модели «незаполненность пространства внутреннего мира → пейоративный признак (отрицательная оценка)» [Пименова 1999: 241].

Действительно, в ЯКМ внутренний человека предстает как пространство, заполненное важными с точки зрения функционирования психического органами (ум, душа, память, сердце и др.). В том, что наивное сознание интерпретирует человека то как активное, действующее по своей воли и желанию существо, то как инертную вещь - вместилище материальных и идеальных субстанций, прежде всего органов и квазиорганов души и тела, нет непримиримого противоречия. В наивной языковой анатомии «человек деятельный» представляет собой сложное функциональное единство нескольких систем, отвечающих за все многообразие действий, состояний, реакций и локализующихся в определенном органе (квазиоргане, части человеческого тела, жидкой среде организма), каждый из которых обеспечивает проявление той или иной способности человека и контроль за ним [Апресян 1995]. Скажем, система физических действий «обслуживается» телом и конечностями (ноги не идут, рукой ударить, всем телом повернуться), чувства, эмоции - сердцем, душой, кровью, желчью (любить всем сердцем ∕ душой, сердце кровью обливается, желчь поднялась в ком-нибудь), интеллектуальная деятельность - головой, умом, мозгом и др. (голову потерял - о человеке, утратившем способность здраво мыслить, пошевели мозгами, понимать задним умом), а все вместе они - мысли, чувства, желания, действия - контролируются совестью человека, «заставляя его глубоко переживать, если они не соответствуют нравственным нормам, и менять действия, мысли и чувства так, чтобы они этим нормам соответствовали»» [Урысон 1999б: 87].

Отсюда можно сделать вывод о том, что заполненность внутреннего пространства человека функционально значимыми органами как раз и обеспечивает, с точки зрения наивного языкового сознания, жизнедеятельность, полноценное существование человека. Таким образом, потеря ∕ отсутствие какого-либо органа (квазиоргана или части тела) квалифицируется в языке как утрата / отсутствие закрепленных за ним функций человека, ср.: обезножеть (от усталости / болезни лишиться возможности ходить) – обезуметь (утратить способность здраво соображать); потерять пальцы (о пианисте: утратить подвижность, силу пальцев) – потерять голову (утратить способность понимать, принимать решения), безрукий (неумелый, лишенный физической сноровки) - бездушный (равнодушный, лишенный сострадания к людям). Как видно из вышеприведенных примеров, это правило распространяется и на уникальные органы «душевной» жизни человека. Характерные для носителей языка представления о специфике строения человека становятся особенно понятными в ходе сравнительного анализа высказываний о внутреннем мире животного и человека, сопровождающегося лингвистическим экспериментом, результаты которого были представлены А.Д. Шмелевым [Шмелев 1997; Шмелев 2002]: в речи мы скорее готовы наделить животных разнообразными человеческими душевными качествами, нежели связать проявления этих качеств с работой каких бы то ни было органов животных. Животное часто называют умным, хитрым, добрым, ласковым, верным, достаточно редко безмозглым (безмозглая курица - это оценочная характеристика человека) или бездушным, ему приписывается способности думать, вспоминать, забывать, при этом последние обычно не описываются выражениями типа пошевелить (пораскинуть) мозгами, напрягать память, выбросить что-то из головы и т. п.

Наивное языковое сознание легко допускает утрату ∕ отсутствие одного из этих уникальных органов внутренней жизни у человека (не имеет сердца, бездушный, безголовый, потерял голову - это определения живого человека), однако такое существование оценивается как неполноценное, ущербное, поскольку традиционно означает душевную убогость, скудность эмоционально-интеллектуальных и волевых качеств человека. Принимая во внимание многофункциональность органов тела, стоит заметить, что в зависимости от того, каким образом интерпретируется орган - как орган «телесной» или «душевной» жизни, последствия его отсутствия ∕ утраты для человека могут быть разными. Потеря головы в бою, на гильотине означает для человека смерть, однако он вполне может продолжать свое существование на земле, потеряв голову от любви (то есть утратив способность мыслить, здраво рассуждать) или будучи совсем безголовым (то есть глупым, несообразительным). Жить без сердца - центрального органа кровообращения - человек не может (остановка сердца для него смертельна), в то же время отсутствие сердца как органа чувств такими последствиями не грозит (бессердечный человек - это человек здравствующий). Утрата же души как особого органа, воплощения всей внутренней жизни человека, или духа – особой летучей субстанции, частице высшего в человеке, то есть опустошение физической оболочки в результате утраты всего духовного содержания, равнозначна смерти человека, ибо в наивной языковой анатомии строение человека дихотомично: оно есть единство материального и нематериального начал, представленных оппозициями дух - плоть, душа - тело. См., например, высказывание с перифрастическим описанием смерти как опустошения человеческого тела: … В последнем письме он требовал от сестры, призывая всех святых, никогда никому не показывать его писем, а лучше всего побыстрее сжечь их, как только его душа покинет земную обитель (М. Юденич. Гость); фразеологизм испускать (испустить) дух, в основе которого лежит представление о том, что вместе с духом (дыханием) человека покидает его душа.

Таким образом, представление внутреннего пространства как лишенного некоторых уникальных органов «душевной» жизни или вообще пустого оценивается как нежелательное отклонение от нормы, которой в русской ЯКМ является определенный базовый «анатомический» состав внутреннего человека.

Однако из этого не следует, что заполненность пространства внутреннего мира всегда оценивается положительно. Характер оценки, как правило, обусловлен не самим фактом заполнения внутреннего пространства человека, а качественными и количественными признаками заключенных в его условных границах феноменов. Как и всякое другое, подобным образом организованное пространство, внутренний человек «не является простым вместилищем объектов, а скорее наоборот - конституируется ими», воспринимаясь именно «через "эманацию" вещей, его заполняющих» [Яковлева 1994: 21].

Исследования показывают, насколько широк лексико-семантический диапазон объектов, помещаемых внутрь человека. Помимо «стандартного» набора органов и квазиорганов, формирующих интеллектуально-эмоциональную систему, и связанных с ними чувств, состояний, желаний, результатов ментальной деятельности, это могут быть разнообразные неодушевленные сущности, мифические существа, человеко- и звероподобные «обитатели». «…Диапазон этих образов, их качество и количество детерминируются заключенным в текстах опытом человека, народа, человечества, прежде всего – культурно-историческим, художественным, религиозно-философским, техническим» [Одинцова 2002: 93]. Например: Братец-то у меня не дурак. Хотя с огромным тараканом в голове (А. Маринина. Убийцы поневоле); Он [человек. – Е.К.] сам не знает, что сотворит, иногда такое чудовище вылезет из головы, за голову схватишься (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим); Я вам пишу звездой падучей, / крылом лебяжьим по весне…/ Я вам пишу про дикий случай/ явленья вашего во мне (А. Кутилов. Я вам пишу звездой падучей…); Не достаточно ли носить Бога в сердце и стремиться исполить его волю в повседневной жизни? (А. Мень. Таинство, Слово и Образ); …Бога нельзя встретить в патристике, для которой Божественное в человеке – это «благодать» (А. Кураев. Христианская философия и пантеизм).

Оценка того или иного наполнения внутреннего мира определяется индивидуально в каждом конкретном коммуникативном акте: отношение говорящего к присутствию в человеке некоего «обитателя», как правило, не является запрограммированным, узуальным, заведомо известным и потому попадает в ассертивный компонент семантики. Исключение, пожалуй, составляют высказывания типа В нем проснулась совесть, описывающие безусловно положительную ситуацию появления во внутреннем человеке тех отсутствующих по какой-либо причине компонентов, наличие которых, с точки зрения наивной анатомии, является непременным, само собой разумеющимся для носителей данной языковой культуры условием полноценного существования человека (см. об этом выше). В остальных случаях оценка наполнения внутреннего пространства варьируется от одной речевой ситуации к другой.

Так, например, присутствие во внутреннем человеке нескольких лиц (конкретных или собирательных) оценивается по-разному:

• Как норма (нейтрально):

Конечно, во мне живет, кроме социального человека, человек профессиональный (из телеинтервью с Н. Цискаридзе). Широкий ролевой диапазон личности, предполагающий наличие в человеке нескольких «я», каждое из которых отождествляется с определенным состоянием или ролью, в свете современных научных концепций представляет собой норму обыденного сознания (о многомерности человека в современной научной языковой картине мира см. в 3.2.).

• Как положительное явление:

С годами не исчезло то ощущение возможности обсудить с ними [родителями. - Е.К.], скажем, точное слово для перевода или жизненную проблему. Родители бессмертны, пока они остаются в моем сердце (из газ. интервью с Д. Набоковым). В представленном текстовом фрагменте присутствие близких, родных людей в сердце человека связывается с внутренним покоем, уверенностью в своих поступках и потому оценивается через мелиоративные признаки.

• Как негативное явление:

Человек или люди, ставшие причиной столь тяжких страданий, должны перестать существовать в мыслях…Существование человека нельзя, если мы с вами, разумеется, не синдикат киллеров, прекратить, но о его существовании можно забыть, стереть файл с его именем из собственного персонального компьютера (М. Юденич. Я отворил пред тобою дверь…). В данном случае речь идет об обитателях внутреннего мира человека, причинивших боль, пребывание которых оценивается как нежелательное, опасное, подлежащее устранению.

В оценке наполнения внутреннего человека важную роль играет количественная характеристика первого. Однако, как уже было замечено, говорить о некоем общем правиле, закономерности вроде «мало – плохо», «много – хорошо» не приходится. Заполненность всего внутреннего пространства может интерпретироваться говорящим по-разному.

В одних случаях признак полноты сверх меры актуализируется при описании негативных эмоциональных и ментальных состояний. См., например: фразеологизм капля, переполнившая чашу (терпения) - о незначительном обстоятельстве, которое вызвало проявление чьего-либо долго сдерживаемого раздражения, гнева; высказывание: И если твое сознание не зашлаковано, ты эту [эмоциональную. - Е.К.] память считываешь (из телеинтервью с С. Маковецким), где «зашлаковать» используется как синоним «заполнить» и отличается от последнего коннотативным признаком вредоносной заполненности, мешающей нормальному существования человека (зашлакованный буквально значит «замусоренный, забитый отходами, сгустками отработанного вещества»).

В то же время в основе сообщения о пребывании человека в благостном состоянии также может лежать представление о заполненности его внутреннего пространства определенными психическими сущностями:

Характеристики

Список файлов реферата