186382 (746358), страница 26

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 26)

Внутренний человек как объект познания и

языковой репрезентации в науке

Внутренний мир человека стал объектом познания научного несколько позже, чем художественного. Так что неудивительно, что в некоторых случаях литература опередила науку, предугадав ее будущие открытия, в частности те, о которых пишет Е.Г. Эткинд: Пушкин опередил психиатров, установив, что Евгений из «Медного всадника» «оглушен Был шумом внутренней тревоги», Тютчев задолго до Фрейда, в 1830 году, в стихотворении «Как океан объемлет шар земной…» открыл и описал то, что позднее будет названо бессознательным или подсознанием [Эткинд, 1999, с. 413-414]. Сопоставительный анализ данных экспериментальной психологии и физиологии с обозначениями фундаментальных эмоций на материале художественной прозы показывает, что именно писателями, а не психологами и физиологами было дано исчерпывающее и наиболее убедительное описание внешних проявлений эмоциональных состояний, реакций [Баженова, 2003, 64-106].

Однако с течением времени психологическая наука стала использоваться мастерами художественного слова в качестве ценного концептуального источника. Не всегда, правда, альянс искусства и науки оказывался удачным. В истории литературы известны примеры, когда писатель шел за ученым, занимался иллюстрированием научной теории, становясь, по сути, эпигоном. Именно в подобной иллюстративности видят, например, причину неуспеха французского «нового романа», стремившегося «беллетризировать» открытия Фрейда [Эткинд, 1999, с. 413]. Стоит заметить, однако, что подобное эпигонство, как правило оборачивавшееся для писателей художественной катастрофой, не прошло совершенно бесполезным для читающей публики. Оно в определенной мере обогатило знания обывателя и его лексикон: в общенародном языке достаточно быстро прижились понятия подсознания, второго «я», подкорки и т. п., изначально входившие в терминологический аппарат психологической науки.

Учение о душе, как известно, издревле составляло органическую часть философии. Систематическое изложение «психологии» представлено еще Аристотелем в трактах «О душе», «Об ощущениях и ощущаемом», «О силе и бодрствовании» и др. Среди самых значительных философских учений Нового времени выделяют постулируемую с позиций механистического детерминизма зависимость психического от материального, учение об ассоциациях, об аффектах, о бессознательной психике и апперцепции, о зависимости личности от ее интересов и воздействия среды [СПП, с. 590-591]. Отделение психологии от философии, ее оформление в самостоятельную научную дисциплину произошло достаточно поздно.

Началом собственно научного этапа в познании внутреннего мира человека следует считать 2-ую половину ХIХ в., точнее - 1879 год, время открытия первой экспериментальной психологической лаборатории В. Вундта. С этого момента «наука о самом сложном, что пока известно человечеству» [СПП, с. 585], - о душе (существование которой не удается «научно» обнаружить и доказать либо опровергнуть) или, говоря по-другому, о психике, такой же эмпирически неуловимой, - получает свой официальный статус в ряду научных дисциплин, начинает мощно развиваться, вырабатывать оригинальные методы исследования «неуловимого», накапливая богатый фактический материал и обогащая культуру своими представлениями о внутреннем человеке. Бурное развитие психологии в конце ХIХ – ХХ вв. привело к осознанию сложного устройства человеческой психики, в которой помимо «сознательного» (представлений, имеющихся в нашем сознании, нами воспринимаемых, помогающих скоординировать поступок индивида относительно требований окружающего мира), локализуется «бессознательное» – глубинный слой душевной организации, основанный на неосознаваемых влечениях-инстинктах (либидо, танатос и т. п.). В сферу интереса ученых попали разнообразные факты, закономерности и механизмы психики, в том числе и аномалии – измененные состояния, редкие психические заболевания типа порфирии, или вампиризма, так называемого оборотничества. Появились многочисленные научные гипотезы о многомерности мозга, сохранившего черты пройденных человеком формаций (см.: Смирнова И. Многоликая память // Наука и религия. 2001. № 10.).

Наука и литература шли к познанию внутреннего человека каждая своим путем, используя свои оригинальные инструменты для проникновения в сферу психического: психология - экспериментальные методики, аппаратуру, литература - авторскую фантазию и интуицию, самонаблюдение, - обнаруживая, однако, при этом определенные точки соприкосновения. Одна из них – проблема поиска адекватных задачам науки и литературы средств и способов языковой репрезентации концептуальных моделей внутреннего мира человека, его изображения.

Психологическая наука, выработавшая свой терминологический аппарат, стала перед необходимостью, подобно литературе (которая не может ограничиться возможностями собственных композиционных средств и приемов), использовать для сообщения о психическом средства языковой образности и непрямых номинаций, помогающие представить его в реально подобных формах, преодолевая таким образом «разобщение человечности и научности» (выражение П. Флоренского). Мысль о том, что метафорическое изложение человеческого знания (в котором важна именно образность, антропометричность, факт картинного сопоставления гетерогенных явления) придает науке истинную ценность, стала очевидной с приходом науки неклассической (1-я половина ХХ в.), а особенно постнеклассической (2-я половина ХХ в.). Тогда были переосмыслены вопросы о субъективности и истинности человеческого знания, «реабилитировано» понятие образа, имевшее в классической науке дурную славу по причине того, что безосновательно считалось, будто научная картины мира – это калька, копия, дубликат мира. Глобальной задачей нашего времени стало, как определяет гносеология, «придание человеческого лица, человеческого измерения всему тому, что создал творческий гений человек», в том числе науке [Деменский, 2000, с. 73]. И в этом смысле научная мысль в своем стремлении быть «ближе к человеку» оказалась близка христианской антропологии: «Речь к человеку и о человеке… может вестись только на человеческом языке, на языке человеческого мышления и чувства» (А. Кураев).

1 Пример Е.Н. Урысон, см.: Урысон Е.В. Фундаментальные способности человека …// ВЯ. 1995. № 3. С.7

2 Терминологическое сочетание "внутренний" человек в лингвистической литературе может трактоваться широко – как вся сфера человеческого сознания, все многообразие психических процессов (М.П. Одинцова, Е.Г. Эткинд) и узко – как один из ракурсов изображения внутреннего мира (М.В. Пименова).

3 Пример из ст.: Одинцова М.П. Языковые образы человека // Язык. Человек. Картина мира: Лингвистические и философские очерки (на материале русского языка) Ч. 1. Омск: Омск. ун-т, 2000. С.19.

4

научной конференции ("Семантически категории и методы их изучения"), прошедшей в 1985 г. в Уфе.

5 Пример заимствован из кн.: [Шведова, Белоусова, 1995].

6 Пример П.А. Леканта, см.: [Касаткин 1995, с. 330].

7 Пример заимствован из ст.: [Одинцова, 2002].

8 В исследовании использована типология оценочных значений, разработанная Н.Д. Арутюновой, см.: [Арутюнова 1988: 75-77].

9 Этим термином, введенным А. Вежбицкой, называют конструкции, в которых денотативный субъект (лицо) выступает в грамматической форме косвенных падежей, предикат выражен категорией состояния или инфинитивом [Вежбицкая 1996].

10 Хараш А. Вдвоем с самим собой // Знание – сила. 1994. №. 8.

11 Булычев К. Сквозь призму увеличительного стекла фантастики // Детская литература. 1986. № 7. С. 48.

Характеристики

Список файлов реферата