186382 (746358), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Урысон, 1999 б Урысон Е.В. Душа; Мысль; Дума; Ум; Сердце; Воображение // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Первый вып. 2-е изд., испр. / Под общ. Рук. Ю.Д. Апресяна. М.: Школа"языки русской культуры", 1999.
Урысон, 1995 Урысон Е.В. Фундаментальные способности человека и наивная «анатомия» // Вопр. Языкознания. 1995. С. 3-12.
Успенский, 1995 Успенский Б.А. Семиотика искусства. М.: Шк. «Языки русской культуры», 1995.
Фрумкина, 1991 Фрумкина Р.М. , Михеев А.В. Категоризация и концептуальные классы // Семантика и категоризация / Ин-т языкозн.; Отв. ред. Ю.А. Шрейдер. М.: Наука, 1991. С. 45-60.
Фрумкина, 2001 Фрумкина Р.М. Психолингвистика: Учеб. Для высш. Учеб. Завед.. М.: ИЦ «Академия», 2001.
Философская энциклопедия 1967 Философская энциклопедия / Гл. ред. Ф.В. Константинов. М.: Сов энцикл., 1967. Т. 5.
Философский энциклопедический словарь 1997 Философский энциклопедический словарь. М.: ИНФРА, 1997.
Цейтлин, 2002 Цейтлин С.Н. Синтаксические модели со значением психических состояний и их синонимика //Синтаксис и стилистика. – М., 1976. – 161-182
Черемисина, 2002 Черемисина Н.В. Языковые картины мира и их семантическое взаимодействие в художественном тексте // Человек. Язык. Искусство (памяти проф. Н.В. Черемисиной): Материалы Междунар. науч.-практ. конф. М.: МГПУ, 2002. 363 с. С. 12-24.
Чесноков, 1977 Чесноков П.В. Неогумбольдтианство // Философские основы зарубежных направлений языкознании. – М.: Наука, 1977. – С.3-63.
Чувакин, 1990 Чувакин А.А. Основы научного исследования по филологии. Барнаул, 1990
Чумак, 2001 Чумак Л.Н. Язык как отражение национального менталитета // Русский язык: исторические судьбы и современность: Международный конгресс русистов-исследователей. (Москва, филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, 13-16 марта 2001): Труды и материалы / Под общей редакцией М.Л. Ремнёвой и А.А. Поликарпова. – М.: Изд-во МГУ, 2001
Шахматов, 2001 Шахматов А.А. Синтаксис русского языка ∕ Вступ. ст. Е.В. Клобукова; редакция и комм-рии Е.С. Истриной. 3-е изд. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 624 с.
Шведова, 1995 Шведова Н.Ю., Белоусова А.С. Система местоимений как исход смыслового строения языка и его смысловых категорий ∕ РАН. Отд. лит. и яз. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова. М.: Ин-т рус. Яз. РАН, 1995.
Шенделева 2001 Шенделева Е.А. Полевой подход к анализу образного строя языка: модели лингвистической интерпретации // Русский язык: исторические судьбы и современность: Международный конгресс русистов-исследователей. (Москва, филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, 13-16 марта 2001): Труды и материалы / Под общей редакцией М.Л. Ремнёвой и А.А. Поликарпова. М.: Изд-во МГУ, 2001. С.22-23
Ширяев 2000 Ширяев Е.И. Типы норм и вопрос о культурно-речевых оценках // Культурно-речевая ситуация в России. Екатеринбург: Изд-во Урал.ун-та, 2000. – С.13-21
Шмелев 1997 Шмелев А.Д. Дух, душа и тело в свете данных русского языка // Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.
Шмелев 2002 Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002.
Шмелева 1988 Шмелева Т.В. Семантический синтаксис: Текст лекций. Красноярск: Красноярский госуниверситет, 1988.
Эткинд 1999 Эткинд Е.Г. "Внутренний человек" и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы ХУШ - ХIХ вв. М.: Школа "Языки русской культуры", 1999. 448 с. (Сер. "Язык. Семиотика. Культура").
Яковенко 1999 Яковенко Е.Б. Сердце, душа, дух в английской и немецкой языковых картинах мира (опыт реконструкции концептов) // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред.: Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. М.: Индрик, 1999. 424 с. С. 39-51.
Яковлева,1994 Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия) М.: Гнозис, 1994.
Ямшанова, Ямшанова В.А. Понятийная категория инструментальности // Понятийные категории и их языковая реализация: Сб ст. Л.: ЛГПУ им. А.И. Герцена.
Список источников эмпирического материала
Абрамов Ф.А. Повести. Вильнюс, 1987.
Аксенов В. Скажи изюм. М., 2000.
Акунин Б. Комедия. Трагедия. М., 2002.
Акунин Б. Сказки для идиотов. М., 2000.
Ахмадулина Б. Друзей моих прекрасные черты…: Сб. М., 2001.
Белов В. Кануны. СПб., 1989.
Битов А. Пушкинский дом. М., 1991.
Булычев К. Кому это нужно?: Фантастические истории М., 1991.
Веллер М. Ноль часов. М., 2000.
Гранин Д. Вечера с Петром Великим: Сообщения и свидетельства господина М. // Дружба народов. 2000. № 5-7.
Гранин Д. Еще заметен след // Рман-газета. 1986. № 8.
Дашкова П. кровь нерожденных. М., 1997.
Донцова Д. Дама с коготками. М., 2003.
Донцова Д. Гадюка в сиропе. М., 2002.
Довлатов С. Заповедник. М., 2001.
Довлатов С. Чемодан: Рассказы. Л., 1991.
Евтушенко Е. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3: Стихотворения и поэмы, 1979-1983. М., 1984.
Заболоцкий Н.А. Стихи. Иркутск, 1987.
Каверин В. А. Наука расставания: Роман и повесть. М., 1985.
Козлов Н. Как относиться к себе и людям, или Практическая психология на каждый день. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2001.
Кураев А. Христианская философия и пантеизм. М., 1997.
Кутилов А.П. Скелет звезды. Омск, 1998.
Леви В. Искусство быть собой. Кемерово, 1978.
Мамлеев Ю. Черное зеркало.
Маринина А. Убийца поневоле.
Мень А. Таинство, Слово и Образ. Православное богослужение. М., 2001.
Песни Булата Окуджавы / Сост. А.Н. Степанов. Томск, 1998.
Малые жанры русского фольклора: Хрест. / Сост. В.Н. Морохин. 2-е изд., испр. и доп. М., 1986.
Петрушевская Л.С. Песни ХХ века: Сб. пьес. М., 1988.
Соснов Д. Горизонты души: Стихотворения. Омск, 2004.
Токарева В. День без вранья: Повести и рассказы. М., 1994.
Толстая Т.Н. Кысь. М., 2001.
Улицкая Л. Веселые похороны: Повести и рассказы. М., 1999.
Шукшин В. Точка зрения: Рассказы, повести. Иркутск, 1979.
Юденич М. Я отворил пред тобою дверь… [Гость.]. М., 2000.
Яковлева Е. Уйти красиво. М., 1998.
Периодические издания: «Аргументы и факты», «Московский комсомолец», «Комсомольская правда» (2000-2004); «Знание – сила» «Наука и религия» (1988-2001); «Лиза», «Даша», «Отдохни» (2002-2004).
Список сокращений
ВЯ – Вопросы языкознания
газ. – газетный
из газ. – из газетной статьи
из журн. – из журнальной статьи
из разг. – из разговорной речи
ИРАН СЛЯ – Известия Академии наук. Серия литературы и языка
ПСМ – пропозитивная семантическа модель
СК – семантическая категория
Приложение
Лингвокультурологический комментарий к понятию
«внутренний человек»
(на материале философии, психологии, отечественной словесности и филологии)
Под «внутренним человеком» в лингвоантропологии понимают тот аспект личности, который в самом общем виде обозначается как психика или по-другому, обычно в филологии, внутренний мир человека. Датируя появление этого выражения 1797-м годом (время написания Жаном-Полем трактата «Кампанская долина, или О бессмертии души», в котором содержится развернутое рассуждение о "внутреннем человеке"), Е.Г. Эткинд делает важное замечание о том, что еще до появления данного словосочетания внутренний человек как особый объект речемыслительной деятельности уже существовал в новой литературе Европы [Эткинд, 1999, с.12].
Трудно даже предположить, когда именно человек телесный, физический, деятельный обнаружил в себе присутствие духовного человека, живущего умом и сердцем, и сделал его объектом своей мысли, если учитывать, что литература, строго говоря, не была первооткрывательницей внутреннего человека. Краткий экскурс в историю мировой культуры показывает, что понятие внутреннего человека - в его противопоставлении человеку внешнему - родилось очень давно: оно встречается уже в Библии (во 2-м послании к коринфянам св. апостола Павла, гл. 4, ст.16), в патристике - у св. Епифания [Пименова, 1999, с. 20-24]. Понятие «психика» (от греч. рsychikos - душевный) уводит нас еще дальше - в античную философию (в недрах которой, в частности у Демокрита, Платона, Аристотеля, и возникло учение о душе). Задолго до того, как человек стал предметом религиозной, философской, научной мысли, к нему уже было обращено обыденное сознание: если жизнь среди природы требовала от человека знаний ее законов, то жизнь в обществе – знаний о себе подобных, о людях в целом и об их психическом устройстве в частности. Многие из этих наивных представлений о внутреннем мире человека сохранились в фольклоре: в пословицах и поговорках (Чужая душа – потемки; Душа Божья, голова царская, спина барская; Сердце скажет, по ком оно болит; Всяк своим умом живет и т. д.), в образах и языковых клише, характерных для других жанров (сердце в заговорах зажигают, просекают, распарывают, вкладывают в него жар и сухоту, любовный жар-пламень; кожей, сердцем, телом приковывают человека к влюбленному в него; в духовных стихах сердцем обращаются к Богу, оно наполняется влечением к истине, состраданием, любовью к Богу, жаждой спасения и т. д. [Никитина, 1999].
Какой бы древней, однако, ни была история познания человеком своего душевного мира, поворотными в ней, по-видимому, следует считать те моменты, когда внутренний человек стал объектом целенаправленного изучения и описания (изображения) в науке и искусстве. Речь идет прежде всего о литературе, в числе «вечных» тем и художественных задач которой - раскрытие внутреннего мира человека, поиск способов и средств сообщения о нем, и о психологии - науке, объект которой составляют разнообразные факты, закономерности и механизмы психической сферы человека. И та и другая заметно обогатили и обывательское знание о психике человека.
Судьба внутреннего человека как объекта познания, интерпретации и знаковой репрезентации на протяжении всей истории человечества определялась двумя факторами: его ненаблюдаемостью (психическое, правда не всякое и не всегда, обнаруживается лишь косвенно - в произвольных и непроизвольных физиологических реакциях, мимике, жестах, оговорках, описках и др.) и сокровенным, интимным характером, что всегда создавало дополнительное препятствие для проникновение в сферу столь личного, как мир подлинных чувств, мыслей и желаний человека.
Как было сказано выше, мысль о том, что человек не есть только материальное тело, а содержание его деятельности не исчерпывается активностью в мире физических объектов, уводит нас в глубины истории и, по-видимому, может считаться практически ровесницей человечества. Естественно, что в процессе развития культуры, науки образ (модель) человека чувствующего и думающего, формирующий концептуальные картины мира, не мог оставаться неизменным. Так, открытие области бессознательного, основанной на неосознаваемых влечениях-инстинктах, сформированных еще в досоциальный период истории человека и по сей день являющихся мощным мотивационным началом, заметно изменил лежащее в основе европейского рационализма представление о человеке как о субъекте сознания, способного управлять своим поведением, контролировать свои мысли и чувства. Обращение к данным истории показывает, что с течением времени претерпело изменения не только содержание знания о психике, но и характер отношения человека к миру собственных чувств, мыслей, а кроме того, во многом изменилось и восприятие внутренней жизни человека в аспекте его словесного выражения.
Внутренний человек как объект познания и
языковой репрезентации в литературе
Представление об абсолютной, неизменной ценности заключенного в человеке духовного мира было известно еще первым последователям христианского вероучения, и, став нормой христианского сознания, оно на протяжении всей дальнейшей истории оказывало большое влияние на поведение людей, их частную жизнь. Велико было значение нравственной христианской традиции в женском воспитании. Как показывают исследования, в «женской» литературе (мемуарной, дневниковой, эпистолярной) внутренний человек появляется значительно позже, чем в «мужской». Женский мир души долгое время оставался замкнутым. Весьма серьезной помехой к раскрытию женщинами собственного внутреннего мира, их сокровенных переживаний были определявшие содержание воспитания отрицательное отношение к любым проявлениям чувственности, идеалы невозмутимого, сдержанного поведения, умение не поддаваться эмоциям, страстям и «греховным» мыслям. [Пушкарева, 2000, с. 90-93]. В этом смысле мир чувств дворянки и мир чувств представительницы крестьянской среды разведены недалеко. В «золотой век индивидуальности», каким называют период ХУШ - начала ХIХ ст., с присущим сентиментализму и позже - набирающей силы романтической традиции вниманием к сфере человеческих чувств, мир женской души по-прежнему замкнут. «Большинство дворянок ощущало непреодолимый нравственный барьер, мешавший поверять бумаге искренние и естественные чувства» [Там же, с. 96], «переживания усиленно "загонялись" вглубь» [Там же, с. 109]. Как показывает анализ письменных источников ХУШ - Х1Х вв. (дневниковых записей, путевых записок, заметок в бухгалтерских книгах), для мужчин - представителей городского населения (мастеровых, цеховых, купцов) - внимание к миру чувств и мыслей, стремление оформить их в слове и доверить бумаге - явление также нехарактерное, а редкие исключения «из правила» (например, «журнал» купца И. Толченова) обусловлены неудачами в делах, семейными неурядицами, побуждавшими человека заглянуть в себя, осмыслить свое «я» [Куприянов, 2000].
В истории литературы приоритет открытия внутреннего человека именно как объекта художественного изображения неизменно признают за романтиками. По выражению Е.Г. Эткинда, Универсум, обнаруженный ими внутри человека, оказался не менее грандиозным, чем уже известная и воспетая Вселенная, и достойным стать предметом поэтической мысли [Эткинд, 1999, с.16-17]. Если интерес простого обывателя, не связанного с профессиональной литературной деятельностью, к внутреннему миру человека и его отображению был в значительной мере ограничен нормами традиционного воспитания, то романтики столкнулись с другой проблемой - бессилием слова поведать о сокровенном: «…Они осознали, что речь, величайшее богатство человека, предназначена для наименования предметов, поступков, событий, но не чувств и мыслей» [Там же, с.18]. Однако, несмотря на пессимистический прогноз, касающийся поисков возможных средств вербализации психических феноменов, который в русском варианте представлен В.А. Жуковским в стихотворении «Невыразимое» (1819): Какой для них язык?.. Горе душа летит, Все необъятное в единый вздох теснится, И лишь молчание понятно говорит, - в русской лирике ХУШ - начала ХIХ вв. был выработан свой поэтический язык чувства и мысли. Речь идет не об отдельных опытах, а о целом фразеологическом фонде - разветвленной и вполне нормализованной системе отстоявшихся языковых форм поэтического изображения внутреннего мира человека, в основе которой определенный круг образов внешнего, физического мира: яд (о злобе, коварстве), змея (о зависти и пр. негативных чувствах), огонь (о страсти, чаще любовной) и др., см., например: пылать огнем любви, гореть кем ("любить"), тлеть пламенем нежным, пить чашу горести, лить яд зависти [Григорьева, 1969] . Отличительную особенность функционирования этого языка видят в его непрерывном развитии, стремлении к обновлению. «Если естественным путем появления поэтического фразеологизма представляется путь от яркого образа к "затуханию" этого образа как следствию частоты обращения к нему в одних и тех же условиях, то для поэтической фразеологии ХУШ в. в период формирования поэтического языка эта эволюция представляется "перевернутой": от воспроизведения поэтического штампа в традиционных условиях употребления, через превращение его в[о] фразеологическую модель - результат размножения и закрепления образного трафарета, - к оживлению стершегося образа, к разложению штампа в начале ХIХ в., т.е. к "освобождению" образа» [Григорьева, 1969, с. 9]. В поисках возможных способов представить «невыразимое» лирическая поэзия была вынуждена все время продвигаться вперед, экспериментировать с полученными в наследство от отечественной церковно-книжной традиции и французской литературы образными моделями (готовая форма наполняется новым содержанием, обновляются фразеологические модели за счет введения в них нестандартных элементов), открывать новые способы изображения психического.
Русская проза также двигалась путем прогресса. Ее развитие проходило «под знаком психологизации человека» [Арутюнова, 1999б, с. 5]: она все глубже проникала в душу человека, обнаруживая новые области «невыразимого», изобретая средства для его выражения. Романтики, сделавшие внутренний мир человека объектом художественного показа, сконцентрировали свое внимание на лирике и музыке - самых естественных, по их мнению, способах воссоздания этого мира. Поначалу повествовательная поэзия и проза значительно отставали от лирической поэзии. На протяжении длительного времени изображение внутреннего человека было здесь достаточно условным и театральным. Психическое объективировалось в речи персонажей - в ритуальных плачах, причитаниях, молитвах (и сопровождающих их жестах) - или получали экстериоризированное изображение в духе аллегорической драмы (грехи или греховные помыслы - в виде бесов, добродетели - в виде святых, мысли - как голоса с икон или с неба). Поэтическая условность в изображении внутреннего мира человека господствовала в прозе на протяжении всего ХУШ в., вплоть до начала ХIХ в., испытывая колоссальное влияние классицистической стихотворной драмы, требующей перевода всякой мысли или чувства во внешнюю речь персонажа (и (или) условный театральный жест) - своеобразного словесного отчета в своих ментальных и эмоциональных состояниях.
Несмотря на то, что проблема вербальности - невербальности внутренних состояний человека решалась А.С. Пушкиным, унаследовавшим от ХУШ в. «лингвистический оптимизм» (выражение Е.Г. Эткинда), несколько иначе нежели мастерами русской классической психологической прозы, именно в его творчестве появляется внутренний человек как объект художественного изображения, получающий свои особенные средства и способы репрезентации. Внутренняя речь, раскрывающая мир сокровенных мыслей и чувств героев пушкинских повествовательных поэм и романа в стихах, сильно отличается от внешней, она лишь ограниченно словесна и далека от риторической стройности - сбивчива, непоследовательна, полна темных мест, логических разрывов и неожиданных переходов (собственно говоря, поэт и начинает своего «Евгения Онегина» с «вызывающей» сюжетной инверсии, без всякой подготовки и предупреждения окуная читателя в поток мыслей героя). «Для Пушкина важнейшее свойство живого человека - способность думать. Именно думать, а не декламировать» [Эткинд, 1999, с. 52]. Театральные, риторически выстроенные внутренние монологи используются Пушкиным либо как средство создания пародии на псевдоглубину романтической души (таковы монологи Ленского), либо как средство стилизации под классицистическую словесность ХУШ в. (монологи Мазепы, Кочубея, Марии в «Полтаве»). В этом Пушкин предопределил развитие русской психологической прозы. Внутренний человек в ней либо нем, либо косноязычен, во всяком случае ни во внешней, ни во внутренней речи он не находит своего адекватного выражения и описания. У Гончарова, Тургенева, Чехова, Достоевского, Толстого без труда оформляют в слове свои мысли и чувства только лжецы, фразеры, «люди внешнего существования» (термин Е.Г. Эткинда), лишенные подлинных глубин духа, в ком социальная роль окончательно задавила все естественное, человеческое. Проникнуть во внутренний мир героя, проанализировать, разобраться во всей его многослойности, сложности и словесно отобразить познанное под силу оказывается только автору-повествователю. Непревзойденным мастером проникновения в неведомые глубины внутреннего человека признан Л.Н. Толстой, но даже и он в некоторых случаях не берется определить то или иное сложное переживание героя. Когда прямо словесно представить душевное состояние человека оказывается невозможным, прибегают к косвенным способам изображения внутреннего человека - приоритет здесь, безусловно, принадлежит М.Ю. Лермонтову. Тонко чувствующая, поэтическая душа героя первого русского психологического романа, Печорина, предстает перед читателем в его дневниковых описаниях кавказской природы, подлинные чувства - в словесных описаниях внешних действий. Сокровищница русской психологической прозы непрерывно пополнялась новыми «экспонатами», - это, конечно, толстовские и тургеневские "пейзажи души", удивительные психологические портреты, принадлежащие перу Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого. В этой особой сфере использования языка разрабатывались все более точные и тонкие способы сообщения о мире человеческой души - прямые и косвенные, симптоматические (внутреннее через внешнее проявление) и не связанные с внешним выражением - образные.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
