21298-1 (696983)
Текст из файла
"Не только самурай и гейша"
Лакуна между классикой и современностью
К сожалению, прежде всего я дожен огорчить Вас, говоря, что я никакой не самурай и хотя у меня жена - японка, она тоже не гейша. К тому же, должен добавить, что в Японии сегодня не осталось ни одного настоящего самурая, и если собственно найдутся такие - то это возможно только в каких-то луна-парках в качестве аттракциона или в фильмах, действие которых происходит несолько веков назад. Кто еще не смотрел известный фильм Куросавы "Семь самураев"?
Зато, как ни парадоксально, в России сегодня везде есть самурай и гейша. Я имею в виду то обилие довольно стереотипных образов японцев, которые существуют сегодня в массовой культуре в России. Гуляя по Москве, легко попасть в японский ресторан, который носит название "Самурай" или что-то в этом роде и на вывеске которого заманчиво улыбается гейша в экзотичном кимоно. Это не преувеличение, поскольку по чьему-то перечислению сейчас существует сорок два японских ресторана; они все, как правило, очень дорогие, но судя по тому, как они процветают и привлекают не столько богатых японских бизнесменов, сколько обыкновенных русских клиентов, можно сказать, что японская кухня уже стала частью кулинарной жизни этого космополитического мегалополиса.
Повышенный интерес русских к Японии также отражается в русской прессе. Так, например, газета "Известия" выпустила тематическое приложение, посвященное Японии (22 июля 2000 года), где было помещено много интересных материалов; и последнее вреся мы можем найти много японского даже в таких журналах, как "Птюч" и "Плейбой". Кстати, надо все-таки отметить, что такое вездесущее "японское" не всегда оказывается по-нстоящему японским. Очень характерно, что красивая манекенщица с восточной физиономией, которая щедро обнажает свое тело (простите, пожалуйста, за неприличие, не подходящее к этому почтенному залу) в одном из последних номеров журнала "Плейбой" является, в действительности, не японской, а девушкой родом из Улан-Удэ, хотя на обложке журнала написано очень крупным шрифтом "Моя гейша".
Таких примеров очень много, и даже перечислить их просто нельзя. Но позволяю себе привести еще только один пример из моей жизни. В конце мая текущего года в Москве состоялся всемирный конгресс Пен-центра и после Москкы в Петербурге продолжалась вторая половина конгресса, в рамках которых устроили поэтический вечер, в котором мой знакомый, очень известный поэт из Японии принял участие и я тоже выступил вместе с ним на сцену как переводчик. Правда, мой перевод не был особенно хорошим, но не в этом тут дело. Только какое было мое удивление, когда я немного спустя прочитал статью об этом вечере в журнале "Огонек"! Там некий корреспондент пишет: "(на сцене американского поэта сменил вежливый японец, одетый не менее безупречно и сдержанный, как самурай. С ним вышел переводчик, тоже японец. Оба синхронно поклонились залу. Следующим естественным шагом стал бы короткий показательный бой на мечах или на худой конец голыми руками, но вместо этого переводчик сказал……" (курсив Нумано). Я не стану упрекать автора этой халтурной статьи, в которой почти нет никакой точной информации о нас. Но меня озадачивает и даже интересует вот что: почему русский, даже довольно высоко образованный, так автоматически ассоциирует японца с мнимым самураем и тому подобным даже тогда, когда перед его лицом стоит живой , реальный японец, который на него не очень похож?
Итак, надо заключить, что образовался довольно серьезный разрыв между массовоыми, часто идеализированными или просто искаженными образами традиционной Японии, котороый уже давно нет, и такой реальной Японией, какая она есть в Японии. Ничего удивительного тут нет, так как сейчас в России существует очень мало точной информации о современной Японии вообще и о современной японской литературе в особенности, несмотря на высокоразвитое японоведение и старания талантливых русских японситов-ученых.
Что касается литературы, хотя русские японисты-филологи вправе гордиться очень высоким уровнем их исследований и накоплением первоклассных переводов японской классики на русский, их деятельность в советское время сосредоточивалась на средневековой и вообще старой Японии. Если я не ошибаюсь, в этом был своего рода эскапизм, потому что способные ученые избегали современности, которая могла быть проблематичной с идеологичесокой точки зрения и жили романтичными мечтами о далеком Востоке в отдаленное время. Например, Юкио Мисима, несомненно один из самых талантливых писателей послевоенной Японии, был практически под запретом в Совестском Союэе, потому что он был "реакционным самураем", ультраправым милитаристом, который сделал харакири. В результате в России процветали исследования классической Японии, но зато образовался большой пробел: в данный момент в Росси почти нет ни одного профессионального япониста-филолога, который бы специальзировался в современной японской литературе. Одним исключением был Григорий Чхартишвили, блестящий переводчик тровчества Мисимы, большой знаток вообще современной японской литературы, но жаль, что он уже покинул на время фронт японистики, потому что его сейчас больше занимает писательство под псевдонимом Борис Акунин.
Даже после перестройки, после того, как сняты были идеологические запреты, появилось в русском переводе мало новых современных японских писателей, перечень которых не может быть очень длинным. Точнее, их только два: это Юкио Мисима, которого многие из Вас, наверное, читали в блестящем переводе Григория Чхартишвили, и Харуки Мураками, автор романа "Охота на овец" в переводе Дмитрия Коваленина, который пользуется большой популярностью сейчас в России. Но Мисимы давно нет в живых - уже прошло ровно 30 лет и он теперь классик, а что касается Мураками - хотя он действительно один из самых читаемых писателей современной Японии, он никак не може в одном своем лице представить целое широкое полотно современной японской литературы. То же самое можно, конечно, сказать о современной русской литературе. Если кто-нибудь из зарубежных русистов-полузнаек скажет, что современная русская литература исчерпывается одним Бродским или Пелевиным, Вам останется, наверное, только усмехнуться снисходительно.
Итак, сейчас, как нам кажется, самое время начинать стараться заполнить лакуну, образовашуюся меджу обилием классики и пустотой современности. Одной из таких попыток являестя составление довольно большой антологии самой современной японской прозы в двух томах, над которой сейчас как раз мы с Григорием Чхартишвили работаем. Издание этой антологии планируется на март будущего года, и я рекумендую Вам прочитать ее, чтобы получить представление о поразительном разнообразии того, что пишется сейчас на японском языке, при чем не только японцами. Но только должен предупредить Вас, что те, кто слишком идеализируют классическую Японию, могут разочароваться в этой книге, потому что многие из рассказов, которые в нее вошли, не совпадают с традиционными образами Японии.
Напирмер, в очень известном рассказе писательницы Бананы Йосимото "Кухня", который стал международным бестселлером, описывается искусственная семейная жизнь, совсем не похожая на традиционный образ жизни в Японии. Героиня рассказа, Микагэ, совсем осиротелая, поселяется в доме знакомого юноши, у которого только мама; но эта мама на самом деле папа, то есть он педераст-трансвестит, и таким образом начитается странная совместная жизнь втроем. Или возьмем например другой рассказ писателя Масахико Симады "Дельфин в пустыне": герой этого рассказа, по внешности совсем похожий на нормального японца, являестя на самом деле ангелом, изгнанный с неба на японскую землю. Он зарабатывает на жизнь работой рыбака и обыкновенного служащего, и потом начинает проповедывать странное учение о том, что рай должен рано или поздно упасть на землю.
Но я забежал вперед. К конкретному содержанию нашей антологии мы вернемся, если останется время, к концу моей леции, а теперь хочу осветить две темы, которые представляются мне особенно актуальными для современной японской литературы. Первую тему я условно называю "границей японской литературы", а вторую - "слияние художественной и массовой литературы". И в этих двух аспектах, на мой взгляд, меджду Японией и Россией есть много общего.
Граница японской литературы и ее сдвиги в мировом контексте
За время после Второй мировой войны японская литетарта изменилась значительным образом. Или лучше сказать, что изменился мировой контекст, в котором существует и японская литература. Раньше, скажем, лет 20-30 назад, в глазах среднего японца такие "иностранцы", которые владеют японским языком, казались редкостными зверями и они могли стать популярными звездами на экране телевидения по одной простой причине, что они говорят по-японски. И естественно, что японские писатели, пиша свои произведения только по-японски, никогда не учитывали возможности, что их могут читать некоторые иностранцы прямо по-японски, не пользуясь услугами переводчиков.
Но теперь вся картина совсем другая. Японцы уже привыкли к тому, что часто бывают такие иностранные японисты, которые знают и понимают японскую культуру лучше. И даже появились такие иностранные писатели, которые пишут по-японски, и такие японские писатели, которые пишут не только по-японски, но и на каком-то другом инстранном языке. Так что можно даже смело сказать, по-моему, что граница, которая четко отделяла японскую литературу от неяпонской, сегодня стала немного неопределенной и размытой. Такое обстоятельство приводит, как мне кажется, к новой точке зрения, с которой можно рассмотреть японскую литературу не столько как нечто экзотичное и инородное, что стоит совсем особняком от остального мира, сколько как органичную часть мировой литературы, в современном процессе которой участвует и японская литератута в качестве одного из многих равноправых участников.
Одним из доказательств таких сдвигов в мировом контексте японской литературы может послужить яркий контраст между нобелевскими лекциями Ясунари Кавабата и Кэндзабуро Оэ. Разрешите здесть напомнить Вам, что Кавабата и Оэ - только два японских нобелевских лауреата из области литературы. Первый получил нобелевскую примию в 1978 году, а посдедний - четверть века спустя, то есть, в 1994 году.
Мы еще хорошо помним странное название нобелевской лекции Кэндзабуро Оэ: "Аимаи на нихон но ватаси", или "Я из двусмысленной (неопределннной, нечеткой, и т.д.) Японии. Наверное, это название, таким образом буквально переведенное на русский, звучит довольно странно, но оно звучит в японском оригинале тоже странно. Это объясняется частично тем, что это название является ироничной и даже немного провокационной пародией на название нобелевской речи другого японского писателя: "Уцукусии нихон но ватаси".
Оглядываясь назад, с нынешней точки зрения, можно полагать, что тридцать с лишим лет назад Кавабату удостоили этой почетной премии именно за ту своеобразную японскую эстетику, которую этот писатель представлял в глазах европейцев и которая резко отличалась от западной эстетики. Со стороны остального мира и особенно Запада были предвзятые ожидания, что своеобразная литаретура страны восходящего солнца должна отличаться от всех других литератур каким-то коренным образом, и выбрали Кавабату как писателя, идеально отвечающего этим ожиданиям. Здесь я не говорю о личной позиции писателя; речь скорее идет о той исторической позиции, которую ему пришлось занять в тот момент в контексте таких ожиданий, которые сегодня упрекнули бы некоторые критики в ориентализме по терминологии Эдварда Саида.
С другой стороны, награда Оэ символизиует то качественно новое обстоятельство, что теперь в мире начинают воспринимать японскую литературу как просто литературу, или как одну совсем нормальную разновидность современной мировой литературы. Тут уже ни при чем вывеска "своеобразие японской эстетики" и тому подобное. Если для Кавабаты нужна была все-таки предпосылка, что Японию возможно определить однозначно каким-нибудь одним именем прилагательным (будь то "красивая" или "изящная"), это логично привело его к тому отделению самого себя и своей литературы от всего окружающего мира, который как-то не может гордиться такой четкой однозначностью. А в отличие от Кавабаты Оэ утверждает, что уже нет никакой красивой Японии, с которой писатель может идентифицировать себя; есть только двусмысленная Япония. Такое самосознание приводит писателя к позиции, более открытой в отношении к остальному миру, так как вообще невозможно провести четкую границу между самим себой и окружающим миром на почве своей "двусмысленности".
Но "открытость" не обязательно означает создание некоей безнациональной литературы, легко понятной для мировой публики и ориентированной на хорошую продажу на мировом рынке. В одной другой лекции Оэ замечает, обсуждая произвединия французского писателя чешского произхождения Милана Кундеры, что его роман "Шутка", написанный в молодости на чешском языке на Родине можно оценить как "универсальное, по-настоящему мировое произведение" в то время, как такой роман, например, "Бессмертие", который Кундера опубликовал сначала на французском в эмиграции, дает читателям впечатление продукта французского языка как одного из местных, провинциальных языков Европы. Я присоединяюсь к такой оценке Оэ и на самом деле я тоже, даже раньше Оэ, выступил с рецензией с подобным мнением. Я думаю, что тут проявляется тот парадокс языка и литературы, что писатель может иногда добиться универсальности только через свою месность и свою специфичность. В случае Оэ, хотя он большой знаток западной литературы, который свободно читает по-английски и по-французски, его произведения почти всегда основываются на его собственном опыте из области сугубо приватной жизни (особенно жизни с дефективным сыном) или действие чаще всего происходит в маленькой глухой деревне в долине на острове Сикоку.
Наряду с Оэ, еще одним важным современным писателем Японии является Кобо Абэ. Тут я не стану распространяться о творчестве Абе, потому что и так Вы наверное хорошо знаете этого уникального японского писателя, который ушел так неуместно рано, что ему не удалось получить нобелевскую премию. На самом деле, судя по тем огромным тиражам русских переводов Абэ, которые выходили в советское время и до сих пор еще выходят, можно сказать, что Абэ читали и читают в России больше, чем на его родине. Русский японист, переводчик и писатель Григорий Чхартишвили как-то заметил, что Кобо Абэ - уже классик советской литературы, и я думаю, что это остроумное замечание вполне справедливо.
Характеристики
Тип файла документ
Документы такого типа открываются такими программами, как Microsoft Office Word на компьютерах Windows, Apple Pages на компьютерах Mac, Open Office - бесплатная альтернатива на различных платформах, в том числе Linux. Наиболее простым и современным решением будут Google документы, так как открываются онлайн без скачивания прямо в браузере на любой платформе. Существуют российские качественные аналоги, например от Яндекса.
Будьте внимательны на мобильных устройствах, так как там используются упрощённый функционал даже в официальном приложении от Microsoft, поэтому для просмотра скачивайте PDF-версию. А если нужно редактировать файл, то используйте оригинальный файл.
Файлы такого типа обычно разбиты на страницы, а текст может быть форматированным (жирный, курсив, выбор шрифта, таблицы и т.п.), а также в него можно добавлять изображения. Формат идеально подходит для рефератов, докладов и РПЗ курсовых проектов, которые необходимо распечатать. Кстати перед печатью также сохраняйте файл в PDF, так как принтер может начудить со шрифтами.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
