6549-1 (683432)

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла

Театральные чаконы и пассакальи в эпоху Просвещения

Анна Булычева

Современное представление о чаконе и пассакалье сформировано главным образом двумя эмблематическими сочинениями, принадлежащими перу И.С. Баха, – чаконой для скрипки соло ре минор и пассакальей для органа до минор. Канонизированные в качестве непреходящих образцов, они дали начало жанровой традиции, которая в XIX и XX столетиях стала магистральной. «32 вариации» Бетховена, «Хроматические концертные вариации» Бизе, произведения десятков авторов последующего времени (от Регера до Веберна и Шостаковича и от Равеля до Лигети и Хайнца Холлигера) следуют в русле именно этой, немецкой традиции чакон и пассакалий – серьезных, минорных, основанных на идее вариаций, где остинатная тема-мелодия пронизывает всю композицию, а линеарность проявляется настолько сильно, что вариационный цикл может увенчаться фугой.

Однако во времена Баха эта ветвь чакон и пассакалий была отнюдь не магистральной, а скорее альтернативной. Наибольшее число образцов этих жанров возникало в качестве театральных танцев, написанных для Парижской Оперы или же по французскому образцу в других странах. Большинство барочных чакон и пассакалий, входящих в сюиты для самых разных инструментов, следует французским театральным образцам, которые ведут свою историю с 1625 года – именно тогда, при Людовике XIII, в придворном балете появились гротескные «испанские шаконисты» с гитарами и кастаньетами. К концу XVII века в творчестве Люлли чакона и примкнувшая к ней более редкая пассакалья становятся самыми протяженными танцами – и самыми масштабными музыкальными формами оперыⁱ [1] и балета. В их исполнении участвуют полный оркестр, хор и солистыⁱⁱ [2] , однако их положение в композиции спектакля еще нестабильно. Люлли в «Психее» (1671/1678) помещает чакону Циклопов-кузнецов во второе действие, гротескную чакону Скарамушей и Полишинелей – в середину дивертисмента пятого действия, в «Прозерпине» (1680) обходится без чаконы, а в «Армиде» (1686) грандиозная, длительностью около двадцати минут, Пассакалья Наслаждений оказывается в начале пятого действия. Как апофеоз спектакля чакона утверждается лишь с началом XVIII столетия. В таком виде она существует вплоть до воцарения стиля ампир: последний образец французской театральной чаконы можно обнаружить в «Анакреоне» Керубини (1803).

Это несколько шокирует. Французский консерватизм хорошо известен, однако барочная чакона после своего расцвета в конце XVII – начале XVIII столетия по всей логике не должна была пережить эстетического перелома, случившегося в музыкальном театре в середине XVIII века. «Действенные балеты» Анджолини, Новерра и Уивера, парижская «война буффонов» ознаменовали смену типа драматургии, отказ от барочных излишеств, от опосредованного выражения, от аллегорий, от прологов. Глюковские «Дон Жуан» и первая редакция «Орфея», с их невероятно компактной композицией и неотягощенном деталями сюжетом, декларировали прямоту и эффективность действия, движение к конечной цели без остановок и отклонений. В те же годы Новерр в своем манифесте нового искусства писал: «Театр не терпит ничего лишнего; поэтому необходимо изгонять со сцены решительно все, что может ослабить интерес, и выпускать на нее ровно столько персонажей, сколько требуется для исполнения данной драмы» ⁱⁱⁱ [3] . И все же после 1760 года и во Франции, и за ее пределами не прекращалось сочинение новых чакон и пассакалий – барочные жанры вели интенсивную «жизнь после жизни». Но прежде чем обратиться к этому интригующему и малоизвестному периоду их существования, необходимо вернуться на шаг назад.

Что собой представляли к середине XVIII столетия театральные чаконы и пассакальи? В репертуаре Парижской Оперы конца 1740-х – 1750-х годов мирно сосуществовали танцы трех поколений (условно, среднего барокко, позднего барокко и галантного стиля). Со сцены по-прежнему не сходили оперы 1670-х – 1710-х годов, продолжала звучать музыка Люлли, Коласса, Кампра, Маре, Детуша. И эта традиция все еще приносила прекрасные плоды. Во втором действии единственной оперы Леклера «Скилла и Главк» (1746) слуги Цирцеи по приказу волшебницы очаровывают Главка – в этот момент исполняется пассакалья для оркестра, хора и солисток. Леклер буквально воскрешает атмосферу садов Армиды, его музыка настолько же в духе Люлли, насколько сюжетная ситуация «Скиллы и Главка» подобна ситуации пятого действия «Армиды», пусть эти оперы и разделяет шестьдесят лет.

Эпоху в развитии жанра составляют чаконы Рамо. Большие заключительные чаконы у него венчают лишь «трагедии на музыке» (пятиактные серьезные оперы с прологом), в то время как в его многочисленных балетах и пасторалях эти танцы появляются в первых двух действиях. Из пяти трагедий Рамо чаконы есть в четырех, кроме «Бореадов» (1764). За исключением заключительной чаконы с хором из «Кастора и Поллукса» (1737), композитор отдает предпочтение чисто инструментальным танцам. Так же поступают и его последовали, в частности, Буамортье.

Нет ничего более противоположного мышлению классицизма, нежели французская барочная чакона. Ее монументальная композиция складывается из больших строф, в каждой из которых развитие направляется в новое русло. Иерархически эти строфы не соподчинены, а равноценны. Повторения крупных разделов возможны, но не являются обязательными или хотя бы предсказуемыми. Рамо в больших пьесах сохраняет старинный синтаксис чаконы, нанизывая четырехтактовые построения, каждое из которых повторяется дважды и затем сменяется новым. Тематическое развитие нельзя назвать вариационным, ибо ни один элемент (мелодия, гармония, линия баса, ритмический рисунок) не остается неизменным. Неизменна лишь сама синтаксическая структура, свободно заполняемая, в зависимости от фантазии автора. Непредсказуемая, извилистая форма неторопливо развертывается во времени, избегая какой-либо целенаправленной линии движения. Прихотливость ее развития подчеркивается легкими колебаниями темпа на грани разделов (например, при вступлении духовых инструментов или хора).

В распетой чаконе из «Кастора и Поллукса» императивный текст («Пусть Небеса, Земля и Волны / Сверкают тысячей огней. / Это приказ Господина мира, / Это празднество Вселенной») многократно повторяется, будто чудесное заклинание. И действительно, заключительные чаконы целиком принадлежат барочной «эстетике чудесного», ибо в апофеозах трагедий Рамо герои попадают на небеса и достигают бессмертия. Боги, звезды, планеты и спутники планет танцуют чакону, когда бессмертные Диоскуры занимают свое место на небесной тверди, и музыка Рамо подчеркивает метафизический характер апофеоза. У чаконы особые отношения со временем. Это одна из тех свободных барочных форм, при восприятии которой быстро утрачивается ясность, в какой же именно точке пьесы мы находимся, как давно она началась и сколько еще может длиться. В апофеозах трагедий Рамо время останавливается на вечном и прекрасном «сейчас», и чакона это великолепно символизирует.

Наконец, в годы, когда царила мадам де Помпадур, явилась мода на короткие, легкие элегические чаконы-рондо. В «Зороастре» Рамо (1749) и «Титоне и Авроре» Мондонвиля (1753) находятся подобные миниатюры в духе галантного стиля. Их рефрены представляют собой 16-тактовые периоды. На этом промежуточном этапе, отказавшись от традиционных гигантских масштабов, чакона избавилась от старого барочного синтаксиса (от свободного нанизывания четырехтактов) и восприняла иерархический синтаксис и ясную форму классицизма.

Как выглядела ситуация с точки зрения танцовщиков? Хореограф-реформатор Новерр, особенно не любивший чакону (может быть, потому, что сам он не блистал в этом виртуознейшем из сценических танцев?), был решительно настроен сбросить ее с корабля современности: «Композиторы, в большинстве своем, все еще, повторяю, держатся старинных традиций Оперы. Они сочиняют паспье, потому что их с такой грацией «пробегала» м-ль Прево, мюзетты, потому что некогда их изящно и сладостно танцевали м-ль Салле и г-н Демулен, тамбурины, потому что в этом жанре блистала м-ль Камарго, наконец, чаконы и пассакайли, потому что они были излюбленным жанром знаменитого Дюпре, наилучшим образом соответствуя его склонности, амплуа и благородной фигуре. Но всех этих превосходных артистов ныне уже нет в театре…» ^iv [4] .

Вопреки Новерру и в 1760-е, и в 1770-е годы именно с чаконой и пассакальей по-прежнему были связаны самые громкие триумфы танцовщиков. Юный Максимилиан Гардель в 1760 году отличился в чаконе из «Дардана» Рамо, в которой до него выступал Гаэтан Вестрис. По воспоминаниям современницы, в 1770-е «Гардель и Вестрис-отец первенствовали. Я часто видела их танцующими вместе, особенно в одной чаконе, не помню, в какой из опер Гретри. Чакону эту, помнится, сбегался смотреть весь Париж…» ^v [5] . Чакона продолжала оставаться кульминацией спектакля и наиболее сложной хореографической композицией, объединявшей солистов и кордебалет6^vi.

Это не означается, что в музыкальном театре Просвещения чакона высилась оплотом декоративной виртуозности. Чаконы и пассакальи вовсе не были противопоказаны «действенному балету» реформаторов. Так, в 1759 году один из пионеров «действенного балета» Антуан-Бонавентюр Питро поставил балет-пантомиму «Чакона». А вот рецензия на исполнение Гаэтаном Вестрисом и его сестрой Терезой пассакальи в «Армиде» Люлли в интересующие нас «реформаторские» годы: «До сих пор, по наиглупейшей нелепости, лучшие танцовщики и танцовщицы, казалось, танцевали лишь для взаимного очарования и выпрашивания аплодисментов у партера, адресуя ему свои самые соблазнительные действия. В этом pas de deux, наоборот, мсье и м-ль Вестрис ни на минуту не упускают из виду ложе, на котором покоится Рено. Все, что есть пленяющего и страстного в их пантомимной сцене, направлено туда»7^vii. Как видно, старая пассакалья переродилась в духе пантомимы «действенного балета».

Настолько же переродилась и музыка. В противном случае чаконы и пассакальи – высшее воплощение барочного гедонизма – были бы героическим классицизмом немедленно отринуты. Однако они обнаруживаются в реформированных операх-seria Траэтты, Йоммелли, Пиччинни, Иоганна Кристиана Баха8^viii, Сарти. Моцарт также отдает дань этой поздней моде на оперные чаконы и пассакальи, а Глюк создает целый ряд значительных, полных огня и фантазии пьес. Следовательно, композиторы ценили драматургические и музыкальные возможности жанра и не торопились сдать его в архив.

Чтобы уцелеть на сцене, чаконам и пассакальям пришлось пережить не менее сильную метаморфозу, чем та, которую они веком раньше пережили по воле Люлли. В начале 1760-х в Парижской Опере избавлялись от музыкальной архаики. При возобновлении старых сочинений производилась их кардинальная модернизация. В результате количество оригинальной музыки Люлли в «его» «Тезее» или «Армиде» образца 1760-х – 1770-х не превышало количество подлинной хореографии Петипа в современных версиях его балетов. Чаконы относились к тем номерам, музыку которых обновляли особенно активно. Так, для возобновления в 1762 году «Ифигении в Тавриде» Анри Демаре, завершенной Андре Кампра (1704), новую чакону написал капельмейстер Оперы Пьер-Монтан Бертон9^ix. Вероятно, львиная доля французских чакон 1760-х годов находится не в изданиях сочиненных в то время опер и балетов, а в дирижерских экземплярах партитур Люлли, Кампра, Маре, и простор для поиска на сегодня еще велик. Не рискуя слишком преувеличить, можно сказать, что от барочного жанра остались лишь размер 3/4, двухдольный затакт в чаконе, отсутствие затакта в пассакалье и циклопические размеры композиции. В музыкальном языке невозможно заметить ничего архаичного: новая чакона впитала и героические фанфары, и все разнообразие интонаций современного менуэта.

Образцом чаконы 1760-х годов может служить танец из оперы «Сильвия» (1765), написанной Бертоном-старшим совместно с композитором Ж.-К. Триалем. Каких только танцев нет в этой трехактной с прологом партитуре: гавоты, жиги, менуэты, луры, мюзеты, действенные танцы-пантомимы и даже некий «Провансаль»! Заключительная чакона – гигантская (более 400 тактов) симфоническая пьеса в форме рондо. В партитуре указаны выходы кордебалета, pas de six, виртуозное соло премьера. Роскошная инструментовка, полифония и полиритмия оркестровых групп заставляют вспомнить о Рамо, однако форма пьесы совершенно строгая. Рефрен представляет собой 16-тактовый период и при повторении варьируется, как в строгих вариациях. Тематическая работа в эпизодах напоминает о классической сонате. Форма ясна и предсказуема, за единственным исключением: в коду внезапно вторгаются 4 такта в размере 4/4, в очень медленном темпе, обильно украшенные тиратами струнных. Изящное решение – закончить оперу напоминанием о старой французской увертюре – вероятно, было продиктовано сценическим действием, пантомимой.

Следующим после Бертона-старшего героем этой истории должен стать Глюк (тем более что Бертон во многом способствовал его воцарению в Парижской Опере). Но прежде нужно вспомнить о чаконе Гретри, на которую «сбегался весь Париж». Судя по всему, речь идет о чаконе из дивертисмента третьего действия героического балета1^x0 «Цефал и Прокрис» (1773) – первого произведения Гретри для главной сцены Парижа.

Эта пьеса, музыкально чрезвычайно яркая, отличается свежестью решения и свидетельствует о радикальном обновлении жанра. Начинается она не с затакта, а с сильной доли, как пассакалья, хотя первая тема напоминает вовсе не пассакалью, а менуэт. Здесь полностью отсутствует вариационность, и ничего нет от рондо. Масштабная композиция (почти 300 тактов) состоит из двух разделов-строф и небольшой коды. Первая строфа написана для оркестра, во второй – в традициях французского распетого танца – вступает хор: «Всеми богами правит Амур. / Ничто под небом / Не может ему противостоять. / Он всюду, всюду победоносен...». Форма, составленная из крупных инструментальных и хоровых разделов, напоминает о пассакалье из «Армиды» Люлли, однако построена совершенно иначе. Это сонатная форма без разработки. Гретри дает великолепный образец непроцессуальной, статичной сонатности. В «четырехтональной» экспозиции1^xi1 многочисленные темы вступают одна за другой, избегая причинно-следственных отношений: лишь после того, как очередной раздел завершается полным кадансом, вступает следующий. Все темы поданы как равноценные, и лишь вторая тема главной партии – триумфальная фанфара, вызванная к жизни четвертой строкой текста хора, – может претендовать на лидерство, поскольку ее отзвуки возвращаются в коде. Вторая, хоровая строфа, является репризой сонатной формы. Но поскольку тонико-доминантовые отношения ощущаются слабо, форма воспринимается не как сонатная, а как строфическая.

Чакону эту Гретри, очевидно, высоко ценил, так как десять лет спустя использовал ее еще раз. На сей раз – в опере-балете «Каирский караван» (вернее, в небольшом балете-дивертисменте, завершавшем спектакль). Поскольку в подобных балетах звучала уже только инструментальная музыка, чакона лишилась участия хора. В новом, чисто оркестровом облике перестала ощущаться строфичность, а сонатные черты выступили более отчетливо.

Характеристики

Тип файла документ

Документы такого типа открываются такими программами, как Microsoft Office Word на компьютерах Windows, Apple Pages на компьютерах Mac, Open Office - бесплатная альтернатива на различных платформах, в том числе Linux. Наиболее простым и современным решением будут Google документы, так как открываются онлайн без скачивания прямо в браузере на любой платформе. Существуют российские качественные аналоги, например от Яндекса.

Будьте внимательны на мобильных устройствах, так как там используются упрощённый функционал даже в официальном приложении от Microsoft, поэтому для просмотра скачивайте PDF-версию. А если нужно редактировать файл, то используйте оригинальный файл.

Файлы такого типа обычно разбиты на страницы, а текст может быть форматированным (жирный, курсив, выбор шрифта, таблицы и т.п.), а также в него можно добавлять изображения. Формат идеально подходит для рефератов, докладов и РПЗ курсовых проектов, которые необходимо распечатать. Кстати перед печатью также сохраняйте файл в PDF, так как принтер может начудить со шрифтами.

Список файлов реферата