240-1300 (669692), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Смерть Дмитрия Угличского сопровождалась бурными событиями. В Угличе произошло народное восстание. Подстрекаемые царицей Марией и Михаилом Нагим угличане разгромили Приказную избу, убили государева дьяка Битяговского, его сына и др. Четыре дня спустя в Углич прибыла следственная комиссия. Она допросила сто сорок свидетелей. Протоколы допросов, а также заключедше комиссии о причинах смерти Дмитрия сохра­нились до наших дней. Однако существует мнение, что основная часть угличских материалом дошла до нас в ви­де беловой копии, составители которой то ли ограничи­лись простой перепиской имевшихся в их распоряжении черновых документов, то ли произвели из них некую вы­борку, а возможно, и подвергли редактированию. Тща­тельное палеографическое исследование текста «обыска», проведенное сначала В. К. Клеймом, а затем А. П. Богдановым, в значительной мере рассеивает подозрения насчет сознательной фальсификации следственных мате­риалов в момент составления их беловой копии . Основ­ной материал переписан семью разными почерками. Входившие в комиссию подьячие провели обычную ра­боту по подготовке следственных материалов к судопроизводству. В подавляющем большинство случаев показа­ния свидетелей-угличан отличались краткостью, и подья­чие, записав их, тут же предлагали грамотным свидете­лям приложить руку. По крайней мере двадцать свиде­телей подписали па обороте свои «речи». Их подписи строго индивидуализированы и отражают разную степень грамотности, довольно точно соответствовавшую их общественному положению и роду занятий. В следственную комиссию вошли очень авторитетные лица, придержи­вавшиеся разной политической ориентации. Скорее всего, по инициативе Боярской думы руководить расследовани­ем поручили боярину Василию Шуйскому, едва ли не самому умному и изворотливому противнику Годунова, незадолго до этого вернувшемуся из ссылки. Его помощ­ником стал окольничий А. П. Клешнин. Он поддерживал дружбу с правителем, хотя и доводился зятем Григорию Нагому, состоявшему при царице Марии в Угличе. Вся практическая организация следствия лежала на главе Поместного приказа думном дьяке Е. Вылузгине и его подьячих. По прошествии времени следователь В. Шуйский не раз менял свои показания относительно событий в Угличе, но комиссия в целом своих выводов не пере­сматривала.

Составленный следственной комиссией «обыск» сохра­нил не одну, а по крайней мере две версии гибели царе­вича Дмитрия. Версия насильственной смерти всплыла в первый день дознания. Наиболее энергично ее отстаи­вал дядя царицы Марии Михаил Нагой. Он же назвал убийц Дмитрия: сына Битяговского — Данилу, его пле­мянника — Никиту Качалова и др. Однако Михаил не смог привести никаких фактов в подтверждение своих обвинений. Его версия рассыпалась в прах, едва загово­рили другие свидетели. Когда позвонили в колокол, по­казала вдова Битягойского, «муж мой Михаиле и сын мой в те поры ели у себя на подворьишке, а у него ел священник... Богдан ». Поп Богдан был духовником Гри­гория Нагого и изо всех сил выгораживал царицу и ее братьев, утверждая, что те не причастны к убийству дьяка, погубленного посадскими людьми. Хотя показания попа откровенностью не отличались, он простодушно подтвердил перед Шуйским, что обедал за одним столом с Битяговским и его сыном, когда в городе ударили в на­бат. Таким образом, в минуту смерти царевича его «убийцы» мирно обедали у себя в доме вдалеке от места преступления. Они имели стопроцентное алиби. Пре­ступниками их считали только сбитые с толку люди.

Показания свидетелей позволяют выяснить еще один любопытный факт: Михаил Нагой не был очевидцем проишествия. Он прискакал во дворец «пьян на коне», «мертв пьян», после того как ударили в колокол. Протрезвев, Михаил осознал, что ему придется держать ответ за убийство дьяка, представлявшего в Угличе особу царя. В ночь перед приездом Шуйского он велел пре­данным людям разыскать несколько ножей и палицу и подложить их на трупы Битяговских, сброшенные в ров городской стены. Комиссия, расследовавшая дело по свежим следам, без труда разоблачила этот подлог. Городовой приказчик Углича Русин Раков показал, что он взял у посадских людей в Торговом ряду два ножа и принес их к Нагому, а тот велел слуге зарезать курицу и вымазать ее кровью оружие. Михаил Нагой был изобличен, несмотря на запирательство. На очной ставке с Раковым слуга Нагого, резавший курицу в чулане, под­твердил показания приказчика. Михаила Нагого оконча­тельно выдал брат Григорий, рассказавший, как он до­ставал из-под замка «ногайский нож» и как изготовлены были другие «улики».

Версия нечаянного самоубийства Дмитрия исходила от непосредственных очевидцев происшествия. В полдень 15 мая царевич под наблюдением взрослых гулял с ребятами на заднем дворе и играл ножичком в тычку. При тем находились боярыня Волохова, кормилица Армна Гучкова, ее сын Баженко, молочный брат царевича, постелиница Марья Колобова, ее сын Петрушка и еще два жильца (придворные служители, отобранные свиту царевича из числа его сверстников). Шуйский придавал показаниям мальчиков исключительное значение и допрашивал их с особой тщательностью. Прежде всего он выяснил , «кто в те поры за царевичем были». Жильцы отвечали, что «были за царевичем в те поры только они, четыре человеки, да кормилица, да постелница». На за­данный «в лоб» вопрос, «были ли в те поры за царевичем Осип Волохов и Данило Битяговский», они дали отрицательный ответ. Мальчики прекрасно знали людей, о кото­рых их спрашивали (сын дьяка был их сверстником, Волохов и Качалов служили жильцами в свите цареви-ча и были постоянными товарищами их игр). Они кратко, точно и живо рассказали о том, что произошло на их глазах: «...играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь — падучей не­дуг — и набросился на нож ».

Может быть, мальчики сочинили историю о болезни царевича в угоду Шуйскому? Такое предположение убеди­тельно опровергается показаниями взрослых свидетелей.

Трое видных служителей царицына двора — подключники Ларионов, Иванов и Гнидин — показали следую­щее: когда царица села обедать, они стояли «в верху за поставцом, ажно, деи, бежит в верх жилец Петрушка Ко­лобов, а говорит: тешился, деи, царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла, деи, на него немочь падучая... да в ту пору, как ево било, покололся ножом сам и отто­го умер », итак, Петрушка Колобов сообщил комиссии то же самое, что и дворовым служителям через несколь­ко минут после гибели Дмитрия.

Показания Петрушки Колобова и его товарищей под­твердили Марья Колобова, мамка Волохова и кормилица Тучкова. Свидетельство кормилицы отличалось удиви­тельной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она назвала себя виновницей несчастья: «...она то­го не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная... и он ножом покололся...» » .

Спустя некоторое время нашелся восьмой очевидец гибели царевича. Приказной царицы Протопопов на до­просе показал, что услышал о смерти Дмитрия от ключ­ника Толубеева. Ключник, в свою очередь, сослался на стряпчего Юдина. Всем троим тотчас устроили очную ставку. В результате выяснилось, что в полдень 15 мая Юдин стоял в верхних покоях «у поставца» и от нечего делать смотрел в окно, выходившее на задний двор. По словам Юдина, царевич играл в тычку и .накололся на нож, а «он (Юдин) ... в те поры стоял у постав-ца, а то видел ». Юдин знал, что Нагие толковали об убийстве, и благоразумно решил уклониться от дачи по­казаний следственной комиссии. Если бы его не вызвали на допрос, он так ничего бы и не сказал.

Версия нечаянной гибели царевича содержит два момента, каждый из которых поддается всесторонней про­верке. Во-первых, болезнь Дмитрия, которую свидетели называли «черным недугом», «падучей: болезнью», «не­мочью падучею». Судя по описаниям припадков и их периодичности, царевич страдал эпилепсией. Как утверж­дали свидетели, «презже тово... па нем (царевиче) была ж та болезнь по месяцем беспрестанно ». Сильпый припадок случился с Дмитрием примерно за месяц до его кончины. Перед «великим днем», показала мамкаВолохова, царевич во время приступа «объел руки Андрееве дочке Нагова, едва у него... отнели ». Андрей Нагой подтвердил это, сказав, что Дмитрий «ныне в ве­ликое говенье у дочери его руки переел », а прежде «руки едал» и у него, и у жильцов, и у постельниц: царевича : » как станут держать, и он в те поры ест в нецывенье за что нопадетца». О том же говорила и вдова Битяговкого: «Многажды бывало, как ево (Дмитрия) станет бити тот недуг и станут ево держати Ондрей Нагой и кормилица и боярони, и он... им руки кусал или, за что ухватил зубом, то объест ».

Последний приступ эпилепсии у царевича длился не­сколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу «маленько стало полехче», и мать взяла его к обедне, а потом отпустила на двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на прогулку, и тут у него внезапно возобновился приступ.

Во-вторых, согласно версии о самоубийстве, царевич в момент приступа забавлялся с ножичком. Свидетели описал забаву подробнейшим образом: царевич «играл через черту ножом», «тыкал ножом», «ходил по двору, тешился сваею) (остроконечный нож..) в кольцо». Правила игры были несложными: в очерченный па земле круг игравшие поочередно втыкали нож, который следовало взять за острие лезвием вверх и метнуть так ловко, чтобы он, описав в воздухе круг, воткнулся в землю торчком. Следовательно, когда с царевичем случился при­падок, в руках у него был остроконечный нож. Жильцы, стоявшие подле Дмитрия, показали, что он «набро­сился на нож». Василиса Волохова описала случившееся еще точнее: «...бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло». Остальные очевидцы ут­верждали, что царевич напоролся па нож, «бьючися» или «летячи» на землю. Таким образом, все очевидцы гибели Дмитрия единодушно утверждали, что эпилептик уколол себя в горло, и расходились только в одном: в какой именно момент царевич уколол себя ножом -- при паде­нии или во время конвульсий на земле. Могла ли небольшая рана повлечь за собой гибель ребенка? На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. При повреждении одного из этих сосудов смертельный исход неизбежен. Прокол яремной вены влечет за собой почти мгновенную смерть, при кровотечении из сонной артерии агония может за­тянуться.

После смерти Дмитрия Нагие сознательно распрост­ранили слух о том, что царевича зарезали подосланные Годуновым люди. Правитель Борис Годунов использовал первый же подходящий случай, чтобы предать Нагих суду. таким случаем явился пожар Москвы. Обвинив Нагих в поджоге столицы, власти заточили Михаила На­гого и его братьев в тюрьму, а вдову Грозного насильно постригли и отправили «в место пусто» — на Белоозеро. В момент смерти Дмитрия никто из современников не подозревал о том, что десять лет спустя «убиен­ному младенцу» суждено будет стать героем народной утопии.

Выбор имени первого на Руси «доброго царя»— героя легенды — был во многих отношениях случайным. Даже среди столичного народа очень немногие видели младше­го сына Грозного. В небольшом городе Угличе его знали лучше. Но там очень многим было известно, что царевич унаследовал от отца его жестокость. Дикие забавы Дмит­рия приводили в смущение современников. Восьмилетний мальчик приказывал товарищам игр лепить снежные фи­гуры, называл их именами первых бояр в государстве, а затем рубил им головы или четвертовал. Дворянские писатели осуждали подобные «детские глумления». Одна­ко в народе жестокость по отношению к «лихим» боярам воспринималась совсем иначе. Дмитрий обещал стать таким же хорошим царем, как и его отец. Подверженные суевериям современники считали, что больные эпилеп­сией («черным недугом») одержимы нечистой силой. Царевич Дмитрий страдал жестокой эпилепсией. Но это не помешало развитию легенды о добром царевиче. Борис Годунов запретил поминать имя Дмитрия в молитвах о здравии членов царской семьи на том основании, что царевич, рожденный в шестом браке ,был , по тогдашним представлениям незаконнорожденным. Но в годы Смуты об этом забыли.

Смерть Дмитрия вызвала многочисленные толки в на­роды. Но в Москве правил законный царь, и династиче­ский допрос никого не занимал. Но едва царь Федор умер и династия Калиты пресеклась, имя Дмитрия вновь появилось на устах.

В период короткого междуцарствия после смерти Федора литовские лазутчики подслушали в Смоленске и записали молву, в которой можно было угадать все последующие события Смутного времени. Толки были па редкость противоречивыми. Одни говорили, будто в Смоленске были подобраны письма от Дмитрия, известившие жителей, (то «он уже сделался великим князем» на Москве. Другие толковали, что появился не царевич, а самозванец, во всем очень похожий на покойного князя Дмитрия». Борис будто бы хотел выдать самозванца за истинного царевича, чтобы добиться его избрания па трон, если не захотят избрать его самого.

Молва, подслушанная в Смоленске, носила недостоверный характер. Боярин Нагой, говоря о смерти Дмит­рия, будто бы сослался на мнение своего соседа «астраханского тиуна» (слуги) Михаила Битяговского. «Тиуна» вызвали в Москву и четвертовали после того, как он под пыткой признался, будто сам убил Дмитрия .

Лазутчики записали, скорее всего, толки простонародья, имевшего самые смутные представления о том, что происходило в столичных верхах. Низы охотно верили слухам, порочившим правителя Бориса Годунова проникнутым живым сочувствием к Романовым. Может быть, их распускали сами Романовы или близкие к ним люди? Ответить на этот вопрос трудно. В народных толках о младшем сыне Грозного невозможно уловить никаких похвал в его адрес. О том, что царевич жив, говорили как бы мимоходом, без упоминаний о его достоинствах, законных правах и пр. Куда подробнее обсуждали вторую версию, согласно которой «Дмитрий» был самозванцем и пешкой в политической игре правителя.

Итак, борьба за обладание троном и вызванные ею политические страсти, а не крестьянская утопическая идея о «добром царе» оживили тень Дмитрия. После избрания Бориса на трон молва о самозванном царевиче смолкла. Зато слух о спасении истинного Дмитрия — доброго царя» — в народе получил самое широкое распространение. Служилый француз Я. Маржарет, прибывший в Москву в 1600 году , отметил в своих записках : « Прослышав в 1600 году молву , что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым , он (Борис) с тех пор целые дни только и делал , что пытал и мучил по этому поводу » . Оживление толков о Дмитрии едва ли следует связы­вать с заговором Романовых. Эти бояре пытались запо­лучить корону в качестве ближайших родственников по­следнего законного царя Федора. Появление «законного» наследника могло помешать осуществлению их планов. Совершенно очевидно, что в 1600 году у Романовых было столь же мало оснований готовить самозванца Дмитрия, как у Бориса Годунова в 1598 году.

Если бы слухи о царевиче распространял тот или иной боярский круг, покончить с ними для Годунова бы­ло бы нетрудно. Трагизм положения заключался в том, что молва о спасении младшего сына Грозного проникла в народную толпу, и потому никакие гонения не могли искоренить ее. Народные толки и ожидания создали поч­ву для появления самозванца. В свою очередь, деятель­ность самозванца оказала огромное воздействие на даль­нейшее развитие народных утопий.

Самозванец объявился в пределах Речи Посполитой в 1602—1603 годах. Им немедленно заинтересовался По­сольский приказ. Не позднее августа 1603 года Борис обратился к первому покровителю самозванца князю Острожскому с требованием выдать «вора». Но «вор» уже переселился в имение Адама Вишневецкого.

Характеристики

Список файлов реферата