ref-19066 (669665), страница 4

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 4)

Если в вопросах философии Пейн, непоследовательно придер­живаясь материализма, допускает деизм, то в критике религии и церкви он опережает американских просветителей и английских вольнодумцев XVIII в., приближаясь к французским материалистам — атеистам. Пейн счи­тает, что для уничтожения религиозных предрассудков и засилья духовенства первостепенное значение имеет конкретное и доступ­ное самому неподготовленному читателю разоблачение истинного антинародного лица церкви. Боевой критике религии и церкви он посвящает почти все свои сочинения, начиная с «Века разума».

В самом начале «Века разума» Пейн отрывает верующего от небес и показывает ему действительность: «Религиозные обязанности состоят в справедливости поступков, милосердии и стремлении сделать наших собратьев счастливыми» ⁴³. И, чтобы не оставалось никаких сомнений в его отрицательном отношении к религии, он категорически заявляет: «Я не верю в религии, исповедуемые церковью еврейской, римской, греческой, турецкой, протестант­ской или какой-либо другой известной мне церковью. Мой соб­ственный ум — моя церковь» ⁴⁴.

Главный вывод, который можно сделать из заключений Пейна о «природе и идее» религии, состоит в том, что религия «должна быть свободна от всякой таинственности» ⁴⁵. Из рассуждении Пейна можно сделать атеистический вывод. Но Пейн сам не делает этого вывода и, более того, предостерегает от атеизма.

Заслугой Пейна я ч считаю то, что он не признавал учения о вро­жденности религиозных представлений, ратовал за распростране­ние знаний, разоблачал господствующие религии как лживые уче­ния, которые используются не только для обмана, но и для по­рабощения масс.

Всю силу своей критики Пейн сосредоточил на Библии, играв­шей огромную роль в жизни в основном протестантской Америки⁴⁶. Он начинает критику Библии с того, что отрицает идею «откровения». Пейн приводит логические доказательства против «откровения». Он пишет: «Каждая из... церквей показывает книги, называемые откровением, или словом божьим... Каж­дая из этих церквей обвиняет другие в безверии: что же касается меня, то я не верю им всем» ⁴⁷.

Что такое «откровение» и каков его смысл? Пейн объясняет: «Откровение — сообщение о чем-то, чего лицо, которому сделано откровение, прежде не знало. Ибо, если я сделал какую-либо вещь или видел, как она была сделана, мне не нужно откровения, гово­рящего мне о том, что я ее сделал или видел, как и не нужно его и для того, чтобы я мог о ней рассказать или написать. Открове­ние поэтому не может быть приложено к чему-либо, произошед­шему на земле, участником или очевидцем чего был сам человек. Значит, все исторические и повествовательные части Библии, которые занимают почти всю ее, не подходят под значение слова „откровение", почему и не являются словом божьим» ⁴⁸.

Критика Ветхого завета строится Пейном главным образом на основе «Богословско-политического трактата» Спинозы. В «Веке разума» Пейн указывает, что использовал для своей критики мнения Авраама ибн Эзры и Спинозы⁴⁹. В сжатой и яркой форме Пейн доказывает, что Моисей не был автором Пятикнижия. Вот как пишет об этом же факте Пейн: «Автор говорит нам также, что ни один чело­век не знает, где могила Моисея до сего дня, то есть до того времени, когда жил автор. Но как тогда он узнал, что Моисей похоронен в земле Моавитской? Ведь писатель этот жил долгое время спустя. А из его выражения до сего дня, указывающего на большой промежуток времени, прошедший после смерти Моисея, явствует, что он определенно не был на его похоронах. С другой стороны, невозможно, чтобы сам Моисей мог сказать, что ни один человек не знает, где находится могила. Делать Моисея автором книги — значит уподобить его ребенку, который, играя, спрятался и кричит: „Никто меня не найдет, никто не найдет Моисея!"» ⁵⁰.

У Пейна я встретил предположение: автором Второзакония был иудейский священник, живший «по меньшей мере лет на триста пятьдесят позже Моисея» ⁵¹. Далее он привел доказательства в пользу этой цифры.

Он далее терпеливо разъясняет путаницу в Библии, при­водя и сравнивая отдельные тексты, а также фактические данные из истории Израиля.

Вывод Пейна таков: «Отнимите от книги Бытия веру в то, что Моисей является ее автором, на чем только и зиждется странное мнение, что все это — слово божие, и от книги Бытия не останется ничего. Она превратится в анонимную книгу рассказов, басен, преданий, бессмыслицы и явной лжи. История о Еве и змие, о Ное и его ковчеге низводится тогда до уровня арабских сказов, лишен­ных к тому же занимательности, а россказни о людях, живших по восемьсот-девятьсот лет, становятся такой же сказкой, как и язы­ческий миф о бессмертии гигантов» ⁵².

Так называемые книги пророков Пейн характеризует как сбор­ники бессвязных анекдотов о лицах и событиях древних времен, в которых действительно исторические события изложены, путано и противоречиво.

Пейн показывает, что слово «пророк» употребляется в Библии для обозначения поэта и музыкантаСлово «пророк» следует отличать от слова «провидец», которое употреблялось в применении к лицу, способному предсказать будущее, причем это «будущее» ограничивалось их собственным временем. «Такие пророчества соответствуют тому, что мы называем гаданием..., — пишет Пейн. — Ложь христиан­ской, а не еврейской церкви, невежество и предрассудки новейших, а не древних времен — вот что возвысило этих поэтов, музыкантов, заклинателей, толкователей снов, бродячих актеров в ранг про­роков. Но, кроме этих общих черт всех пророков, они имели также свои особенности. Они разделялись на партии и пророчествовали за или против, согласно тому, к какой партии они принадлежали, как сегодняшние поэты и политические писатели пишут в защиту партии, к которой они примкнули, и против другой» ⁵³.

Далее Пейн обстоятельно и оригинально показывает противо­речивость и недостоверность евангельских сказаний об Иисусе Христе.

Пейн высмеивает легенду о непорочном зачатии Христа «от всевышнего». Он замечает, что легенда имеет в своей основе языческие сказания, подобные историям о любовных похождениях Юпитера. В евангелиях эта легенда изложена противоречиво: у Марка и Иоанна она упоминается бегло, Матфей говорит, что ангел явился Иосифу, а Лука — что Марии. Но и Иосиф и Мария, замечает Пейн, — наихудшие свидетели. «Если бы сейчас какая-нибудь беременная девушка сказала и даже поклялась, что она зачала от духа и что ангел сказал ей это, поверили бы? Конечно, нет. Почему же тогда должны мы верить тому же относительно другой девушки, которую мы никогда не видели, причем это рас­сказано нам неизвестно кем, когда и где?» ⁵⁴.

В этой связи большой интерес представляют и другие мысли Пейна об элементах язычества в христианстве. Пейн высказывает предположение о том, что христианство позаимствовало из языческой мифологии легенду о небесном происхождении Иисуса (сравнить астральную теорию Вольнея и Дюпюи), что в христиан­стве сохранились следы политеизма (троица), что обожествление героев у язычников превратилось в канонизацию святых у христиан.

Пейн разоблачает библейскую выдумку о вознесении Христа. Об этом необыкновенном событии нет ни слова у Матфея и Иоанна. Что касается Марка, то он, как и Лука, упоминает об этом «вскользь, небрежно, одним росчерком пера, как будто он устал фантазировать или стыдится этой истории» ⁵⁵.

Пейн пытается найти корни сказания о воскресении Христа. Он пишет, что такую историю всегда может создать усталое воображение, а легковерие может принять ее за действительность. Истории такого рода вообще имеют своим источником насильственную смерть или казнь невинно осужденных. «В истории явления Христа причудливо смешивается естественное и невозможное, что всегда отличает легенду от фактов» ⁵⁶.

Такое понимание Пейном христианской религии отличается от наивного рационализма английских и немецких деистов.

Пейн приходит к выводу, который звучит как приговор биб­лейским сказаниям: «Невероятные противоречия, содержащиеся в Ветхом и Новом заветах, ставят их в положение человека, ко­торый присягал бы за и против» ⁵⁷.

У Пейна, по-видимому, были какие-то мысли о социальной сущности раннего христианства. Он рассматривает раннее христиан­ство как движение, направленное против римского господства и иудейских священников. «Не исключено также, — пишет Пейн, — что Иисус Христос намеревался освободить еврейский народ от римской зависимости. Так или иначе, доблестный реформатор и революционер лишился жизни» ⁵⁸. В другом месте Пейн говорит о демократическом происхождении основателей трех великих религий, и между строк его можно прочитать мысль о том, что именно в народной массе зарождались идеи о «спасителях», имена которых пользовались «самой широкой извест­ностью». Эти лица, пишет Пейн, «были самого темного происхождения: Моисей был подкидыш, Иисус Христос родился в хлеве, а Магомет был погонщиком ослов» ⁵⁹.

Сильной стороной антирелигиозных трудов Пейна является критика этической стороны Библии. Религиозные учения о морали и церковная опека над нравственностью были для Пейна неприемлемы.

В резкой форме Пейн показывает бесчеловеч­ный характер библейской морали. Вот некоторые высказывания Пейна о библейской мо­рали: «Когда мы читаем непристойные историйки, описания сладо­страстных похождений, жестоких и мучительных наказаний, не­утомимой мстительности, которыми заполнено более половины Библии, нам скорее следовало бы назвать ее словом демона, а не словом божьим. Это история безнравственности и злобы, послу­жившая развращению и озверению человечества. Что касается меня, я ненавижу ее, как ненавижу все жестокое» ⁶⁰; «Чтобы без ужаса и отвращения читать Библию, мы должны подавить все, что есть только в человеческом сердце нежного, чувствительного и милосердного. Если бы у меня не было других до­казательств ложности Библии, этого одного было бы достаточно, чтобы определить мой выбор» ⁶¹; «Библия рисует характер Моисея таким ужасным, какой только можно себе представить. Если эти рассказы верны, то он был негодяем, который первым начал вести войны из соображений или под предлогом религии; под этой личиной или в подобном ослеплении он совершал беспрецедентные в истории народов зверства» ⁶²; «Люди вообще не представляют себе той безнравственности, которой пронизано это мнимое слово божие. Погрязнув в предрассудках, они принимают на веру, что Библия истинна и хороша. Они не допускают сомнения в ней. Они привносят выработанные ими самими идеи милосердия все­могущего в книгу, которая, как их учат, написана его властью. Боже! а ведь Библия совсем не то; она — книга лжи, безнравст­венности и кощунства» ⁶³; «Чему учит нас Библия? Разбою, же­стокости и убийству. Чему учит нас

[Новый] Завет? Верить, что всемогущий растлил обрученную женщину, и вера в это прелюбо­деяние именуется верой в бога» ⁶⁴.

В критике библейской морали Пейн не сумел преодолеть идеа­листического подхода к объяснению общественных явлений. В основу войн, гонений, страданий и мучений, наполняющих историю человечества. Пейн кладет религию «откровения», библейский обман.

В духе просветитель­ства XVIII в. Пейн говорит о необходимости приобретать зна­ния, содействовать счастью людей, проявлять добродетель и т. п. Все эти начала, по его мнению, и лежат в основе «религии гуман­ности». В исповедании этой религии и состоит, по Пейну, «истин­ное служение богу».

Пейн нанес сильнейший удар по авторитету священного писания. Он сам дал глубокую оценку своему труду. В конце первой части «Века разума» он писал: «Итак, я прошел через всю Библию, как человек с топором про­ходит лес, валя деревья. Вот они лежат, а попы, если смогут, пусть взрастят их снова. Они могут, вероятно, воткнуть их в землю, но никогда не заставят их расти» ⁶⁵.

Глава 2. Социально-политические взгляды Т. Пейна.

2.1 Общество и государство.

В работе Пейна «Здравый смысл» автор стремился доказать, что разрыв с Англией – историческая необходимость, подготовленная всем экономическим и политическим развитием колоний. Связь Англии и Америки, писал Пейн, является в настоящее время «вынужденной и противоестественной», поскольку они «принадлежат разным системам». Этот политический вывод явился результатом его философских размышлений о природе государства, а также критического анализа конституционной монархии, которая многими английскими и американскими идеологами того времени признавалась в качестве образцового государственного строя.

Согласно Пейну, основным принципом в определении социальной структуры является разграничение понятий «общество» и «государство». Общество – это изначальное, естественное состояние, в котором пребывают люди, вынужденные в борьбе за существование искать друг у друга помощи и взаимной поддержки. Государство же – это производное, вторичное по отношению к обществу. Оно возникает на той ступени развития общества, когда «чувства долга и привязанности начнут ослабевать» ⁶⁶. Следовательно, функция государства представляется негативно охранительной, сводящейся к защите людей от посягательств на их свободу и безопасность. «Общество в любом своем состоянии есть благо, правительство же и самое лучшее – есть лишь необходимое зло…»,- писал Пейн⁶⁷. Единственно согласующееся с интересами общества и законом природы он считал республиканскую форму государственного управления. Выборность и частая смена представителей власти, говорил Пейн, «установит общность интересов у всех частей общества, люди будут взаимно и естественно поддерживать друг друга; и от этого (а не от … короля) зависит сила государственного управления и счастье управляемых⁶⁸.

Концепция Пейна была направлена против конституционной монархии пресловутого «равенства сил», за которое Монтескье так восхвалял британскую систему. Прямым вызовом поклонникам английской конституционной монархии звучали слова Пейна о том, что Англия – это «дом, расколотый семейной ссорой», ключ от двери которого отдан королю⁶⁹. Сама противоестественность такого государственного устройства, когда рядом сосуществуют наследственные монархические учреждения в лице короля и палаты пэров и республиканские в лице палаты общин, по мнению Пейна, служат в качестве достаточного основания для того, чтобы считать английскую конституцию, освящающую подобное положение вещей, «чистым абсурдом» ⁷⁰. Часть американских современников Пейна (в основном тори) расценивала этот вывод как святотатство, как посягательство на высочайшее достижение политической мысли, обоснованной философским авторитетом Дж. Локка. Пейн доказывал, что преклонение перед английской конституцией и английской системой правления является ничем ни оправданным пристрастием к формам и традициям монархического государства, в общем, чуждым американцам, большая часть которых бежала в свое время от его отнюдь не «нежных материнских объятий» ⁷¹.

Пейн был первым из американских публицистов, употребившим выражение «Соединенные Штаты Америки» в значении федерации и союза больших колоний Англии в Северной Америке. Будучи убежденным республиканцем, он выступал против государства-левиафана и в своих памфлетах периода войны за независимость неоднократно возвращался к этому вопросу. Пейн видел необходимость политической власти государства, но предупреждал против усиления его авторитета и угрозы тирании со стороны этого искусственно созданного института. В «Американских кризисах» были впервые сформулированы некоторые из общественно-политических взглядов Пейна и, в частности, вопрос о национальном суверенитете и самоуправлении штатов, а также о союзе их в системе единого государства⁷².

Характеристики

Список файлов реферата