8617 (645253)

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла

Гнедич, Николай Иванович

Родился 2 февраля 1784 г. Сын небогатых полтавских помещиков, рано лишившийся родителей, он тем не менее получил по своему времени достаточное образование. Первоначально он учился в Полтавской семинарии, но здесь оставался недолго и перешел в Харьковский коллегиум. Здесь Гнедич пробыл около семи лет и в 1800 г. перешел в Московский университет, предварительно пробыв некоторое время в Благородном Университетском пансионе. Уволившись по прошению из университета 30 декабря 1802 г., с аттестатом, Гнедич в начале 1803 г. приехал в Петербург и с 1-го марта определился на службу в Департаменте Народного Просвещения, на должность писца. В Петербурге, среди очень тяжелой иногда материальной обстановки, развернулась литературная деятельность Гнедича, привлекшая к нему внимание влиятельных лиц и снискавшая к нему покровительство и уважение Алексея Николаевича Оленина. Благодаря Оленину, он в 1811 г. был избран в члены Российской Академии и назначен в Императорскую Публичную Библиотеку сначала помощником библиотекаря, а 26 апреля 1826 г. — библиотекарем. Одновременно и конечно для пополнения своих материальных недостатков, Гнедич продолжал службу в Департаменте Народного Просвещения до 24 мая 1817 г., когда он уволен был из Департамента по прошению, и даже с 10 августа 1814 г. определился письмоводителем в Государственную Канцелярию, под начальство своего покровителя А. Н. Оленина, который управлял и Императорской Публичной Библиотекой, в должности Директора, и Государственной Канцелярией, в должности Государственного Секретаря. 26 декабря 1826 г. Гнедич был избран в члены-корреспонденты Императорской Академии Наук по разряду литературы и истории славянских народов. Но к этому времени состояние здоровья Гнедича уже не позволяло ему осложнять лежащие на нем обязанности, и он с 17 июня 1827 г. по болезни уволился из ведомства Государственной Канцелярии, а с 31 января 1831 г., по той же причине и по прошению, он совсем оставил государственную службу и вышел в отставку с чином статского советника и с пенсией.

Надобно заметить, что хворать Гнедич начал еще с 1809 г. и потом постоянно лечился. Перенеся в детстве оспу, совершенно обезобразившую его лицо и даже лишившую его правого глаза, Гнедич никогда не отличался крепким здоровьем. Но до 1825 г. он не принимал особых мер и лишь в этом году, по совету врачей, ездил на Кавказские минеральные воды. К сожалению, с Кавказа Гнедич привез новую болезнь — катар в груди. Через два года, в августе 1827 г., он снова поехал на юг России и пробыл там целый год.

Здоровье его на этот раз восстановилось, но в 1830 г. к возобновившимся старым болезням прибавилась новая — боль в горле. Мало помогло ему от этой болезни лечение искусственными минеральными водами в Москве. Это было расширение одной артерии в груди, и эту болезнь сам Гнедич приписывал чрезмерно напряженной работе голоса при разучивании трагических ролей с актрисой Семеновой. В начале 1833 г. Гнедич заболел гриппом, и эта болезнь оказалась для него роковой: ослабленный разными болезнями организм не выдержал, и Гнедич 3 февраля 1833 г. скончался, 49-ти лет от роду.

Посвятив все свои способности литературе, Гнедич не принадлежал ни к каким литературным партиям и литературным течениям. В молодости он был близок к «Вольному Обществу», участвовал в либеральных журналах, но в тоже время поддерживал хорошие отношения с писателями и другого лагеря. Он не примкнул ни к Вольному Обществу, ни к Беседе любителей русского слова. При возникновении Беседы Гнедич усиленно приглашался к участию в этом литературном кружке. Кроме нежелания самого Гнедича стать в ряды Беседы, произошло еще одно обстоятельство, ставшее между ними надолго непреодолимой преградой.

В декабре 1810 г. Державин, думая, что Гнедич уже приглашен Шишковым к участию в Беседе, просил его к себе. Гнедич отговорился нездоровьем; Державин повторил свою просьбу, приглашал его в свой разряд (Беседа делилась на четыре разряда; во втором председателем был Державин) и советовал не отказываться. Гнедич отвечал, что «нездоровье лишает его удовольствия приехать для переговоров по словесности, ему неизвестных, которые, производясь таким количеством приглашаемых особ, ни его отсутствием не расстроятся, ни его присутствием не получат лучшего успеха». Державин продолжал уговаривать его, представлял, что участвовать в беседе ему будет нетрудно: «Через три месяца раз прочесть что-либо, не токмо свое сочинение, но и чужое, кажется не трудно. Вы спознакомитесь с первыми людьми в Империи и нигде лучше талантов своих открыть не можете как тут. Когда повыздоровеете, пожалуете ко мне; то объяснится вам весь порядок, как Атеней наш будет действовать. Если вы согласны, то подпишите на приложенной бумаге при 9-м No свое имя (в списке членов II разряда Беседы выше стояли: действительные члены: 1) И. М. Муравьев-Апостол, 2) граф Д. И. Хвостов, 3) А. Ф. Лабзин, 4) Ф. П. Львов, 5) Д. О. Баранов — и члены сотрудники: 6) Я. А. Галинковский, 7) Е. И. Станевич и 8) Н. И. Язвицкий; ниже Гнедича был только один член) и возвратите мне оную с сим же посланным».

Любопытен колкий ответ оскорбленного в своем самолюбии молодого литератора, 12 декабря 1810 г.: «Я имел честь получить записку о занятиях гг. членов второго разряда Атенея, писал Гнедич, но прежде нежели прииму их себе в обязанность, долгом почитаю изъясниться пред вашим высокопревосходительством о некоторых моих недоразумениях и о том, на что я не могу согласиться. Из Записки вижу, что все гг. составляющие отделение именуются Членами; на пакетной надписи наименован я просто: Сотрудником? Всякий Член Общества есть сотрудник оного; но не всякой сотрудник может почесться Членом.

Когда Общество составляется не по жребию, не по чинам, но по избранию; то и натурально, что всякой избранный смотрит на достоинство места, какое дается ему. Из порядка, каким написаны имена гг. Членов 2-го разряда, я заключаю, что они расставляются по чинам. Отдавая всю справедливость и уважение заслугам по службе, я тогда только позволю себе видеть имя свое ниже некоторых гг., после каких внесен я в список, когда дело будет идти о чинах.

Так как ваше высокопревосходительство позволили мне иметь честь именоваться вашим Сотрудником, то я, умея ценить честь сию, и прошу позволения видеть себя как в списке гг. Членов, так и в других случаях по бумагам Атенея, под именем: Член-Сотрудник его высокопревосходительства Державина. Когда же сие покажется непристойною отличительностью, то я прииму на себя обязанности Атенея просто под именем Члена, но не Сотрудника. Если же на это или не дадут согласия гг. Члены, или не буду я в праве по моему чину; то в обоих случаях мне ничего не остается кроме заслуживать еще и лучшее о себе мнение и больший чин».

Через несколько дней Гнедич, издеваясь над возникавшим литературным обществом, писал 2 января 1811 г. В. В. Капнисту:

«У нас заводится названное с начала Ликей, потом Афиней, и наконец Беседа — или общество любителей Российской словесности. Это старая Российская Академия, переходящая в новое строение; оно есть истинно прекрасная зала, выстроенная Гавриилом Романовичем при доме. Уже куплен им и орган и поставлен на хорах, уже и стулья расставлены где кому сидеть, и для вас есть стул; только вы не будете сначала понимать языка гг. Членов. Чтобы в случае приезда вашего и посещения Беседы не прийти вам в конфузию, предуведомляю вас, что слово проза называется у них: говор, билет — значок, номер — число, швейцар — вестник; других слов еще не вытвердил, ибо и сам новичок. В зале Беседы будут публичные чтения, где будут совокупляться знатные особы обоего пола — подлинное выражение одной статьи устава Беседы».

Однако смелость Гнедича, обнаруженная в письме к Державину, не позволила ему идти дальше новичка и оставила его вне Беседы. Она раздражила запальчивого Державина, и 25 августа 1811 г. Гнедич писал Капнисту:

«Здешняя Беседа доблестно подвизается; о некоторых ее подвигах можете читать в «Вестнике Европы», а о прочих пером не написать. Гаврила Романович, съехавшись один раз со мною у князя Бориса Голицына, выгнал меня из дому за то, что я изъявил нежелание быть сотрудником Общества. Не подумайте, что сказка, — существенное приключение, заставившее в ту минуту думать, что я зашел в кибитку Скифов».

История эта имела и другие последствия. Державин 18 марта 1811 года написал очень грубое письмо А. И. Тургеневу по поводу выхода в свет первых двух частей «Собрания русских стихотворений» В. А. Жуковского. Происхождение этого письма Жуковский так объяснил в своем письме к А. И. Тургеневу: «Он (Державин) выгнал Гнедича из дому к Б. Г., а в первом томе моего собрания его «Вельможа» стоит подле пьесы Гнедича «Скоротечность юности». Как же быть оде Державина в одном томе с одою Гнедича, когда сам Державин не хотел быть в одном доме с Гнедичем: том и дом почти одно и то же».

Но Гнедич не обособился и в рядах противников Беседы. В этом несомненно сказалась необыкновенная осмотрительность Гнедича в житейских отношениях, к которой он пришел горьким опытом жизни. В ранней молодости он увлекался всем и всякому незначительному случаю придавал какую-то важность. В Суворове он видел идеал героя и верил, что сам «рожден для поднятия оружия». В то время и литературные труды его отличались стремлением уклониться не только от господствующего псевдоклассического направления, но и от сентиментализма. Скоро однако эти пылкие увлечения миновали, и в Петербурге он стал поклонником туманной чувствительности Оссиана и переводчиком Дюсисовых переделок Шекспира. От прежних увлечений осталась только выспренность в литературной речи и декламации, до которой Гнедич был большой охотник.

Житейская школа и обстоятельства, среди которых он рос, имели огромное влияние на выработку его характера и личных привязанностей. Сын небогатого малороссийского помещика, Гнедич вырос в бедности и привык твердо переносить ее, любил замыкаться в себя, с наслаждением предавался труду, был в нем упорен и вообще отличался стойкостью в характере, убеждениях и привязанностях. Жизненный опыт рано наложил на него свою тяжелую руку.

При всем том Гнедич сохранил в себе привязанность к изяществу и умел во всем найти прекрасное. По свидетельству Батюшкова, «у Гнедича есть прекрасное и самое редкое качество: он с ребяческим простодушием любит искать красоты в том, что читает; это самый лучший способ с пользой читать, обогащать себя, наслаждаться. Он мало читает, но хорошо». Другой современник и приятель Гнедича, С. П. Жихарев, рисует его человеком «очень добрым, миролюбивым и умным». По словам Жихарева, Гнедич «замечателен был неутомимым своим прилежанием и терпением, любовью к древним языкам и страстью к некоторым трагедиям Шекспира и Шиллера... Гнедич, который увлекался всем, что выходило из обыкновенного порядка вещей, прочитал три раза Телемахиду от доски до доски, и даже находил в ней бесподобные стихи, предпринял было сочинение какой-то драмы в 15 действиях, но не успел по случаю отъезда своего в Петербург».

Уменье держать себя доступно и с достоинством, привлекательная особенность в характере — искать и находить прежде всего добрые качества в других людях и в их действиях и произведениях, по-видимому создали для Гнедича возможность дружить с писателями самых различных положений и направлений. Все современники единодушно отмечают в воспоминаниях эти добрые черты в Гнедиче и находят что-то привлекательное в самой внешности Гнедича.

«Гнедич, — вспоминает Греч через двадцать лет после его кончины, — был росту выше среднего, статен, благороден осанкою, но ужасно обезображен оспою. Лицо его было покрыто не только рябинами. но и швами; правый глаз вытек, но левый блистал чувством и умом; улыбка его была приветливая, и выражение лица, изуродованного оспою, привлекательное. Я уверен, что без этой губительной болезни, он был бы красавцем. Голос у него был громкий, выразительный и вкрадчивый. Он держал себя и одевался опрятно, щеголевато, со вкусом, вообще имел все приемы и обычаи светского человека, и оттого слыл гордым и спесивым. Любил свет и большое общество, охотно говорил о знакомстве и сношениях с знатными, любил называть барынь и барышень французскими полуименами: princesse Catiche, comtesse Bibi (разумеется, не в глаза), и чванился свойством своим с одним генералом, более нежели переводом Гомера. Большою помехою в этих сношениях была для него непривычка говорить по-французски. Он знал этот язык основательно, понимал его красоты, передавал их удачно, но только на письме. Он был очень восприимчив и пылок, сердился за безделицу, но вскоре утихал. Имел недрузей и завистников, побранивал их, но не мстил им, не делал никому зла. Разумеется, авторское самолюбие было в нем развито в высокой степени, и критики огорчали его, но не надолго. Милонов написал на него колкую эпиграмму: Гнедич заплатил за нее добром несчастному поэту. Многие молодые писатели советовались с Гнедичем и пользовались уроками, которые он давал им охотно и откровенно. Лобанов обязан лучшими стихами своих переводов поправкам Гнедича. Беда, бывало, друзьям его не прочитать ему своих статей или стихов предварительно: напечатанные бранил он тогда беспощадно и в глаза автору, а за одобренные или по крайней мере выслушанные им, вступался с усердием и жаром. При этих не важных и иногда очень забавных и милых слабостях, он имел большой ум, пламенную душу и добрейшее сердце; был ласков и дружелюбен в обращении; жил тихо, бережливо, в доме своем наблюдал опрятность и изящную простоту... Гнедич не был женат. Несколько раз порывался он вкусить счастие домашней жизни, но удерживался мыслью о безобразии своем. Он умел любить страстно, пламенно: в противном случае не был бы поэтом, но любовь его улетала из сердца с мечтами воображения... Семейство ему заменили друзья. Известна тесная, прерванная только смертью дружба его с Крыловым. Не менее любил он Батюшкова, напечатал первое издание его стихотворений (1817 г.) и глубоко скорбел о бедственной его болезни. Когда расстроились душевные силы Батюшкова, он слушал и слушался одного Гнедича. Жуковский был равномерно из близких его сердцу. Пушкина любил он с каким-то родительским исступлением, и искренно радовался его успехам и славе. Кончину Дельвига оплакал, как потерю родного сына. Но с такою же пылкостью ненавидел и преследовал он коварство, ложь, двоедушие, тем более, что иногда, по восприимчивости своей и происходившему оттого поэтическому легкомыслию и доверчивости, бывал их жертвою».

С особенной теплотой вспоминает о Гнедиче H. В. Сушков через 35 лет после его кончины. «Никто, говорит Сушков, не был доступнее и внимательнее Гнедича к молодым писателям. Он с полным участием просматривал их опыты, ободрял их, давал им советы, следил за их успехами, и когда признавал какое-либо сочинение, или перевод, достойным внимания, то возил свое открытие повсюду, хвалил и читал не только в светских и литературных кружках, но и в ученых, как, например, у А. Н. Оленина, у графа С. С. Уварова и т. д. Так он особенно покровительствовал Лобанова, переводчика трагедий: «Ифигения в Авлиде», и Никольского, издателя «Пантеона Русской Поэзии». И светские и литературные связи его были обширны и большею частью дружественны. Он везде был принимаем радушно, как добрый и простосердечный гость-приятель. Из пишущей братии он никого не чуждался, и какого бы кто ни был стяга и направления, ни с кем не ссорясь за мнения и оставаясь при своих убеждениях, он все-таки, при суждениях о трудах чьих бы то ни было, всегда обнаруживал благородное беспристрастие».

И Сушков находил в поведении и внешности Гнедича нечто примиряющее с его безобразием и даже привлекательное. «Наружности, говорит Сушков, он был некрасивой: следы жестокой оспы оставили глубокие рябины и рубцы на темно-бледноватом лице, которое было, впрочем, оклада правильного и даже приятного, если бы болезнь в детстве не лишила его одного глаза... Росту видного, сухощавый, стройный, он держался очень прямо, несколько величаво и во всех движениях был соразмерен и плавен, как в своих гекзаметрах. Чтение вслух стихов было ему наслаждением. Но он был очень смешон и напыщенностью протяжного чтения с завываниями, и вытянутой шеей, которая с каждым стихом как будто бы все более и более выходила из толсто-широкого жабо, и высоко поднятой головой, и к небу возносящимся глазом. Пение a la Рашель гекзаметров еще было сносно, иногда даже и музыкально, а уж завывание при вычурном произношении Александрийских стихов было часто невыносимо. Гнедич был щеголь: платье на нем всегда было последнего покроя. С утра до ночи во фраке и с белым жабо, он приноровлял цвет своего фрака и всего наряда к той поре дня, в которую там и сям появлялся: коричневый или зеленый фрак утром, синий к обеду, черный вечером. Белье как снег; складки или брыжи художественны. Обувь, шляпа, тросточка, все безукоризненно. Цветные перчатки в обтяжку... Любя большой свет и светские разговоры, Николай Иванович любил примешивать к русской болтовне кстати и некстати иностранные слова, даром что не терпел их в печати; он думал, вероятно, этим показать себя вполне светским человеком. Чуть ли не он первый ввел слова: наивность, грациозность, интимность и т. п.".

Характеристики

Тип файла документ

Документы такого типа открываются такими программами, как Microsoft Office Word на компьютерах Windows, Apple Pages на компьютерах Mac, Open Office - бесплатная альтернатива на различных платформах, в том числе Linux. Наиболее простым и современным решением будут Google документы, так как открываются онлайн без скачивания прямо в браузере на любой платформе. Существуют российские качественные аналоги, например от Яндекса.

Будьте внимательны на мобильных устройствах, так как там используются упрощённый функционал даже в официальном приложении от Microsoft, поэтому для просмотра скачивайте PDF-версию. А если нужно редактировать файл, то используйте оригинальный файл.

Файлы такого типа обычно разбиты на страницы, а текст может быть форматированным (жирный, курсив, выбор шрифта, таблицы и т.п.), а также в него можно добавлять изображения. Формат идеально подходит для рефератов, докладов и РПЗ курсовых проектов, которые необходимо распечатать. Кстати перед печатью также сохраняйте файл в PDF, так как принтер может начудить со шрифтами.

Список файлов реферата