20662-1 (636795), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Не только фонетическая и грамматическая система каждого языка индивидуальна. Аналогичные свойства, хотя и несколько в другой мере и степени, проявляет и лексика. Это касается даже и интернациональной лексики, благодаря тому, что лексика существует не "сама по себе", а в структуре языка, т. е. она подчинена фонетическим и грамматическим нормам данной синхронии, независимо от своего происхождения; индивидуальность лексических систем разных языков обусловлена и разными путями развития переносных значений в каждом отдельном языке.
Системная характеристика слов через синонимию и омонимию, распределение смысловой "нагрузки" слов, что уже ясно показал Ф. де Соссюр на примере русского баран - баранина и французского mouton [40], - все это доказательства того, что языки как структурные совокупности систем и индивидуальны, и идиоматичны.
9
Проблема синхронических тожеств верно намечена Ф. де Соссюром в плане системы и в аспекте значимости (valeur). Однако структурной интерпретации синхронических тожеств мы у Соссюра не находим, а именно структурная интерпретация синхронических данных, выявляющая язык как целое, иерархически расчлененное, и является наиболее важным звеном в самом синхроническом аспекте.
Здесь мы можем встретиться с двумя понятиями: "ярус" и "уровень". Сейчас есть тенденция их синонимировать, однако это вряд ли целесообразно. Ярусы определяются через свои основные единицы - это ярусы синтаксический, лексический, морфологический, фонетический. Установление ярусов - первый акт иерархического расчленения целостной структуры языка, чем и обосновывается единство разнородных элементов структуры, так как высшая единица низшего яруса становится низшей единицей высшего яруса; при этом структурное качество этих единиц каждый раз меняется в связи с принадлежностью их к системе того или другого структурного яруса; и то, что не было тожеством в пределах низшего яруса, приобретает качество тожества в следующем, высшем ярусе.
Второй акт иерархического расчленения - это расчленение ярусов по уровням. В этом случае сохраняются единство и тожество единицы, но наличествует различие вариативных возможностей. Так, в фонологическом ярусе возможно различать фонемный уровень (состав фонем и их группировка) и фонетический уровень (систему варьирования фонем в связи с различием позиций). Это отнюдь не означает, что фонология и фонетика - две разные науки, как это утверждали К. Бюлер, Н.C. Трубецкой, С.K. Шаумян и некоторые другие фонологи. Наоборот, такой вывод нам представляется непринципиальным компромиссом нового и старого [41].
Поясним сказанное примером. Отдельные вариативы (т. е. вариации и варианты позиционного уровня фонологического яруса, как, например, в системе русского вокализма вариации и варианты типа: a, а, ae, …) не являются на данном уровне тожествами, но на фонемном уровне они образуют тожество фонемы /a/. Для следующего яруса - морфологического (учитывая и морфонологиче-ский уровень) - нужно только это тожество, так как для определения морфемы нужен только ее фонемный состав, взятый без учета позиций.
На уровне морфологического яруса флексия родительного падежа жены, зори, кости - тожество: флексия -и (в любой фонетической вариативности), а флексия тоже родительного падежа стола, коня, толя, края - другое тожество: флексия -а (опять же с любой фонетической вариативностью), но между собой эти две флексии на данном уровне не образуют тожества (так же, как нет тожества флексии -а в толя - род. пад. и Толя - им. пад.).
Следует оговорить, что на морфологическом уровне такие вариативы, как аффиксальные сверч-ок - сверч-к-а, волнен-и-j-э - вол-нен-j-а или корневые сон - сн-а, пек-у - печ-от и т. п., уже не тожества, так как состав фонем этих экземпляров морфем не тожествен, и совокупность всех вариантов данной морфемы лишь на следующем уровне морфологического яруса может быть приведена к тожеству [42]. На более высоком уровне морфологического яруса такие флексии, как -и и -а (род. над.), могут оказаться тожеством, что не касается флексии -а в толя и флексии -а в Толя, не сводимых к морфологическому тожеству, хотя фонематически - это как раз тожество.
Таким образом, благодаря системности и парадигматичности языковых явлений может возникать и обратное отношение, когда тожество низшего яруса или уровня перестает быть тожеством в высшем ярусе или на высшем уровне. Так, фонетическое тожество предударного гласного в форме взяла владимиро-поволжских и рязанских говоров при фонематическом анализе парадигматически разъясняется как нетожество, так как во владимиро-поволжских говорах наряду с взяла имеется несла и река (различение после мягких согласных (а), (о), (э) в предударном слоге), а в рязанских: взяла, нясла, ряка, где этого различительного противопоставления нет. Данный пример относится к уровням [43].
Наряду с этим в пределах одного языка (или диалекта) могут быть случаи, неразличимые на низшем уровне или в низшем ярусе и различимые в высшем: таково, например, произносительное совпадение двухморфемной формы жоще (образованной по модели прост - проще с чередованием [ст] - [щ]) и трехморфемной формы жостче (образованной по модели крепок - крепче с чередованием [ок] - [ч], что с предшествующим [ст] дает фонетически [щ], почему обе формы жоще и жостче произносительно совпадают в звучании [жощи] [44].
10
Вопрос о тожествах в диахронии не только не разработан у Ф. де Соссюра, но по существу даже и не намечен. Этот вопрос сложнее, чем тожество и нетожество применительно к синхронии, однако в его решении, в определении особой специфики диахронических тожеств и нетожеств, может быть, и кроется единственное оправдание диахронии в том виде, как она мыслилась де Соссюру, исходя из соотношений оси последовательности (см. выше).
Действительно, если мы, следуя мыслью по векам, элиминируем для рассматриваемого объекта горизонтальную ось и все внимание обратим на вертикальную ось (что было элиминировано в свою очередь в синхронии), то мы встретим целый ряд особых явлений, которым присуща историческая реальность и которые можно обработать в виде схем, где встретятся разные случаи. Я ограничусь примерами фонетического яруса, учитывая, однако, морфемы и слова:
1) полное диахроническое тожество, например древнерусское РЫБА и современное русское рыба;
2) диахроническое нетожество или неполное тожество, которое позднее как раз можно разъяснить как тожество и ... как нетожество: ГЫБЕЛЬ - гибель, ДУБЪ - дуб, где нет фактического совпадения древних ГЫ, У, и современных ги, у, но первые для эпохи А "стоят на месте" вторых эпохи Б.
Пока мы смотрим на эти явления с точки зрения соссюровской диахронии, следует поставить точку. Этот аспект, действительно, абсолютно противоположен и противопоставлен синхроническому, и ни о каком единстве синхронии и диахронии при таком аспекте речи быть не может. Всякое искусственное и насильственное их соединение оказалось бы элементарной логической ошибкой, а теоретическое провозглашение единства синхронии и диахронии осталось бы пустой декларацией, не подтверждаемой действительностью.
Возможен ли все же диахронический аспект в науке о языке? Возможен. Это допустимо теоретически, хотя бы исходя из рассуждений Ф. де Соссюра, и подтверждено давней практикой лингвистических исследований XIX в.
Однако сразу же надо сказать, что тезис Ф. де Соссюра о том, что синхроническая и диахроническая лингвистика - две разные науки, ни в какой мере не оправдан, если стоять на той точке зрения, что наука в ее автономности и специфичности определяется не методом, а онтологическими свойствами предмета.
Если же исходить при разграничении наук из примата метода, придется, очевидно, признать, что не только синхроническая и диахроническая лингвистика, но и сравнительно-историческое и описательное языковедение - разные науки.
11
Но главное для нас не в этом ошибочном выводе Ф. де Соссюра, а в том, достаточно ли ограничиться раздельностью синхронического и диахронического аспекта для построения истории языка или недостаточно. Думаю, что синхрония и диахрония в их антагонистическом отношении не исчерпывают проблематики данного вопроса. Здесь нужно что-то третье, чего де Соссюр не видел и не хотел видеть [45]. Это отнюдь не означает, что надо "примешивать" диахронию к синхронии: синхрония исчерпывается собой и ни в чем не нуждается. А история языка отнюдь не исчерпывается диахронией.
Проиллюстрируем поиски этого "третьего" примером из исторической фонетики русского языка. Если мы установим вертикальную ось от фактов "а" эпохи А до фактов "а1" эпохи Б, то здесь можно обнаружить разные решения "а1":
1) в качестве "а1" может оставаться "а": РЫБА - рыба;
2) "а" может действительно "превратиться" в "а1": ГЫБЕЛЬ - гибель;
3) "а" может "превратиться" в нуль: КЪНИГА - книга,
4) нуль может "превратиться" в "а": СРЕТАТИ - встретить.
Но все это еще очень далеко от истории языка и даже от исторической фонетики. Я думаю, что для того, чтобы подойти к истории языка (даже хотя бы на участке одного яруса языковой структуры, допустим, фонетического), необходимо каждый тип диахронического тожества два раза проверить по горизонтали: в эпоху А и в эпоху Б. Тогда диахронические тожества превратятся в историко-синхронические, и эти два момента очень и очень могут разойтись.
Так, соотношение РЫБА - рыба, полное диахроническое тожество при системно-фонематической интерпретации, даст уже не тожество, так как [ы] эпохи А было самостоятельной единицей, а [ы] эпохи Б - вариацией (и) (в связи с изменением отношений твердых и мягких согласных в системе русской фонетики) [46].
Таким же образом обратную интерпретацию получает отношение ГЫБЕЛЬ - гибель, т. е. можно установить фонематическое тожество этих произносительно разных фактов эпохи А и эпохи Б: в современном русском языке нет фонематической противопоставленности ни для звуков [г] и [г'], ни для звуков [ы] и [и], и если в эпоху А могло быть только сочетание [гы] и не могло быть сочетания [г'и], то в эпоху Б, как раз наоборот, возможно сочетание [г'и] и невозможно сочетание [гы].
На этих примерах мы видим, что неподвижное как диахроническое тожество РЫБА - рыба "пришло в движение" при синхронной проверке, и, наоборот, явно "двигавшееся" ГЫБЕЛЬ - гибель при синхронном анализе "останавливается" и получает качество большего исторического тожества, чем это было понятно из диахронии.
Для таких фактов, как диахроническое нетожество юса большого и у или ять и е, синхронический анализ даст новые понятия конвергенции, т. е. совпадения двух единиц эпохи А в одной единице эпохи Б, наряду с возможностью и дивергенции, т. е. с расщеплением одной единицы эпохи А на две единицы эпохи Б - например, для [u] английского и его "расщепления" на [u] и [a]: put и but "по большому передвижению гласных".
Понятия конвергенции и дивергенции при чистом диахроническом сопоставлении тожеств точек вертикальной оси, "на которой никогда нельзя увидеть больше одной вещи зараз" [47], не могут быть установлены, так как здесь надо видеть "больше одной вещи зараз".
И не диахронией, а последовательными синхроническими "горизонтами" диахронических фиксаций мы можем определить, что произошло в истории языка, когда субституируется только наполнение элементов модели (германский Lautverschibung), когда происходит смещение самой модели great vowel shift в английском или перестройка фонематической модели русского консонантизма и вокализма после "падения глухих" и т. п.). Это касается всех структурных ярусов языка: и фонологического, и грамматического, и даже лексического. При подобней точке зрения не возникает единства синхронии и диахронии, а обе они по-разному служат для построения истории языка.
Таким образом, решающий в описательной лингвистике синхронический аспект, вводимый сразу и непосредственно, является решающим и в исторической лингвистике, где он вводится не сразу, а через посредство предшествующей диахронии, которая сама по себе не может быть ни решающей, ни полноценно противопоставленной синхронии.
Думаю, что так и только так можно преодолеть пресловутую, чисто диахроническую Sprachgeschichte младограмматиков, которая не является подлинной историей языка и которую никак нельзя декларативно и механически сопрягать с системностью и структурностью, что, к сожалению, все еще часто имеет место в различного типа лингвистических сочинениях [48].
12
Отмеченная выше общая синхроническая целеустремленность лингвистики, вытекающая как из основной функции языка - быть орудием общения для тех, кто не собирается исследовать язык, его изменять или переделывать, а хочет, может и должен им пользоваться, чтобы быть членом данного общества, - так и из системно-структурных свойств самого языка в его данности и его онтологической сущности, в описательной лингвистике может иметь различное направление в зависимости от непосредственного объекта целенаправленности.
Так, обучение родному языку в школе ("овладение нормами синхронии своего языка"), где учатся и не будущие лингвисты, не лингвотехники, не лингвотерапевты, а просто говорящие люди - "языконосцы" (в чем существенно отличие преподавания родного языка в школе от преподавания физики, химии, биологии, не говоря уже о технике, где налицо иная телеология), не то же самое, что обучение "иностранному языку", где очень большую роль играет сопоставительный метод, базирующийся на двуплановости двух синхроний: "свое" - "чужое". Так же как и принципы составления синхронного описания языка в двуязычном словаре ("Очерк грамматики такого-то языка" - жанр весьма нужный и плодотворно прогрессирующий в советских изданиях, чего, как правило, не было в изданиях дореволюционных) не то же самое, что принципы составления практического учебника данного языка, учитывая опять же, является ли данный учебник учебником родного языка или учебником чужого языка.
По-разному используется синхрония:
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
