11115-1 (611595), страница 2
Текст из файла (страница 2)
В таком знаке, как " ", язык показывает свою границу, а за ней - ту превосходящую область мира, которая не может быть сказана внутри языка, но может быть лишь показана. Тем же путем, каким " " входит в язык, язык сам выходит из себя, пользуется лазейкой между кавычками, чтобы выйти во внеязыковое пространство. Прекращая сказывать, язык теперь начинает показывать, действовать как индекс, указка, нацеленная на внеязыковой контекст. " " как раз и находится на границе сказывания в языке (знаком чего являются кавычки) и показывания того, что лежит за пределом языка и является условием его существования.
Поэтому неверно считать, что все входы и выходы из языка являются только иллюзорными, только знаками самой языковой игры. Это означало бы полную одномерность и солипсизм языка, его превращение в "глухонемого". Входы и выходы из языка, разумеется, образуют часть его структуры, подобно тому, как двери и окна принадлежат к структуре здания. Но если эти входы и выходы никуда не ведут, если здание не сообщается с улицей, площадью, пространством за пределом здания, значит, именно роль здания оно и не может исполнять. Точно так же язык не может исполнять свою роль, если все входы и выходы из него окажутся лишь декорациями, фальшивыми изображениями на сцене. Мерой своей условности язык обязан тому, что безусловно простирается за пределами языка; да и само определение языка как "игры" возможно лишь в рамках ее различения с не-игрой. Только жизнь на входах и выходах, интенсификация самого двустороннего процесса семиотизации-десемиотизации, делает язык по-настоящему захватывающей игрой, в которой возможно не только играть, но и выигрывать, "приобретать мир". (7) Разумеется, в попытке обозначить " " можно перебирать много имен, в том числе "бытие", "сущность", "ничто", "пустота", "основа", "бесконечное", "безымянное", "дао", "differance" - и такая игра замещений может продолжаться бесконечно долго... Но она лишь потому и продолжается, что живет надеждой на выигрыш, на обретение единственного имени, которое само есть то, что оно именует. " " - это и есть чистый выигрыш языка, точка разрыва семиотической цепи, когда игра бесконечных замен и подстановок среди имен прекращается с появлением действительно привилегированного имени - явления, которое само дает себе имя, становится именем самого себя.
3. Природа как внутрикультурный феномен.
Постструктурализм, как известно, принципиально отвергает такие внезнаковые, физические и одновременно "метафизические" данности, как "начало" (происхождение во времени) и "присутствие" (наличие в пространстве). Поворот, условно говоря, от деконструкции к экологии следует рассматривать в общеметодологическом плане именно как обращение к тем началам, основам и условиям, которые делают возможной текстовую деятельность, языковую артикуляцию и которые лишь на позднейшем этапе сами становятся предметом такой артикуляции. Текст имеет свою собственную среду обитания, которая так же предшествует тексту, как природа в общечеловеческом масштабе предшествует культуре и делает возможной культуру. Схематически эту внетекстовую среду можно изобразить так:
/
-- текст --
/
Стрелки указывают на то окружение текста, которое долгое время было "белым пятном" не только буквально, но и в смысле своего забвения филологическими дисциплинами. Покрытое множеством текстуальных следов, первичных, вторичных, третичных интерпретаций, оно само оставалось неисследованным, не включенным в текст, подобно тому, как природа, служившая основой всей технической деятельности человечества, на протяжении долгих веков оставалась вне поля технической защиты. Умножение техник прочтения и истолкования текстов и, соответственно, умножение самих текстов, наслаивающихся друг на друга в качестве аллюзий, цитат, комментариев, покрывало пространство " " все более густо испещренной знаковой сеткой и, если продолжить сравнение, загрязняло его, что и создает сейчас необходимость и предпосылку для экологической работы по очищению информационного мусора.
Чтобы расчистить среду от текстовых излишеств, нужно прежде всего найти место для этой чистоты внутри самих текстов. Это и есть задача сотрудничества филологической теории с литературной практикой. Речь идет не о том, чтобы прекратить производство текстов, а о том, чтобы сделать чистым само это производство. Ведь и экология природы, за исключением своих экстремистских и разрушительных вариантов, не требует отказа от технологий, а требует чистых технологий, т.е. такого высочайшего уровня развития технологии, когда она могла бы устанавливать границы своей экспансии, "детехнологизировать" себя. Чтобы современная техника производства текста была чиста, нужно ввести в состав самого текста чистоту того, что ему предшествует и его окружает.
В науках о культуре чистота должна быть зафиксирована на уровне понятий и стать теоретической основой мыследеятельности. Как писал Борис Пастернак, "естественно стремиться к чистоте. Так мы вплотную подходим к чистой сущности поэзии." (8) Концептуализация и текстуализация самого понятия чистоты - едва ли не первоочередная задача современной филологии. Если такая дисциплина, как экология текста, или эко-филология с (9), будет создана, то первым предметом ее изучения, а возможно, и исходным понятием, станет именно " ", то есть чистая внетекстовая среда, насколько она может быть запечатлена внутри текста: текст текст текст текст
Превращение среды, окружающей текст, в смысловое средоточие самого текста не есть просто акт чьей-то индивидуальной саморефлексии, но закономерный исторический итог становления текстуальности, сначала создающей свою собственную среду и затем помещающей ее в свое средоточие. То самое " ", которое делает возможным письмо, само делается необходимым по мере возникновения и развития письма. Письмо и " " изначально даны друг другу как условия, без которых ни письмо не могло бы писаться, ни " " быть исписанным; но лишь в ходе долгой совместной эволюции между ними возникает сознательное отношение "взаимовключения", позволяющее вписать " " в само письмо.
Обращение гуманитарной культуры к проблемам экологии диктуется тем, что сам предмет экологии, то есть природная среда обитания, есть внутрикультурный феномен. В отличие от физики, биологии и других естественных наук, предмет экологии - не природа как таковая, а природа в качестве среды человеческого обитания. Именно человек, в совокупности своих культурных и технических практик, то есть в той мере, в какой он выделяется из природы, и превращает природу в среду обитания. Для животных природа вовсе не есть "среда обитания", поскольку сами они составляют часть природы.
Вот почему физика и биология относятся к древнейшим областям знания, тогда как экология сформировалась очень поздно, только в 20-ом веке. Понадобилось несколько тысячелетий, чтобы природа из "космоса" и "организма", каким ее изучают физика и биология, превратилась в окружающую среду, то есть феномен, взятый целиком по отношению к культуре. (10) Предмет экологии, то есть природа в качестве среды обитания, создан долгим, многовековым развитием культуры, которая "расприроднивала" человека и оттесняла природу на периферию существования, превращала природу из самосущей и вездесущей реальности в "окружающую среду", в "экологический фактор". Вот почему экология - это не естественная, а гуманитарная наука, предмет которой - природа перед лицом культуры, точнее, природа как порождение и инобытие культуры.
Именно сейчас настало время для такой новой, рефлексивной ступени в развитии экологии, когда она осознает вторичность, искусственность, культурность своего предмета и, следовательно, вводит себя в круг наук о культуре. Представление экологии о том, что ее предмет - "природа как она есть сама по себе", а ее цель - защита этой первозданной, невинной природы от посягательств культуры, вполне могут перерасти в эковарварство и экофашизм, в нигилизм по отношению к культуре, если не отдать себе отчета, что природа, именно в своем экологическом (а не космическом, не физическом, не биологическом) аспекте, и есть создание культуры.
Таким образом, экологизация наук о тексте достижима лишь как одновременная текстуализация самой "чистоты". Эко-филология и есть подвижное равновесие этих двух процессов: внезнаковое утверждает свое место в системе знаков и одновременно обнаруживает свою обусловленность этой системой. Природное и культурное, начальное и производное меняются местами, обнаруживают свою взаимообусловленность. Культура вписывается в природу и вписывает ее в себя - невозможно разорвать эту цепь взаимовключений.
Все это имеет прямое отношение и к " ", которое теперь так же вписывается в язык, как язык когда-то вписался в " ". Та белизна книги и голубизна экрана, которые как бы предсуществуют тексту, на самом деле создаются самой текстовой деятельностью, как ее необходимое условие, окружение и предпосылка. В самом деле, как заметил Мейер Шапиро, чистый изобразительный фон в живописи - позднее завоевание цивилизации. Нигде в природе мы не находим таких чистых поверхностей, служащих идеальным материалом для письма, как лист бумаги. Все естественные поверхности, на которых дошли до нас памятники ранней письменности, - наскальные, пещерные, берестяные - изначально уже "исписаны" самой природой, изборождены каменными или древесными морщинами и потому несовершенны, как материалы для письма. Даже папирусы, специально изготовлявшиеся в качестве писчего материала, еще хранят следы растительных волокон - почерк природы накладывается на почерк человека, создавая невнятицу, "шум", "бормотание". Именно развитие письма, а затем и печати потребовало создания чистых и вместе тем достаточно прочных поверхностей, идеально закрепляющих культурные следы. В природе такие чистые поверхности присутствуют в виде безоблачного неба, водной или песчаной глади, снежного покрова - но они, увы, не "держат" человеческих следов. Сама практика письма создает для себя идеально чистую среду - подобно тому, как культура в своем развитии создает природную среду и наделяет ее атрибутом чистоты, чтобы защищать ее от себя, то есть обращаться с ней подлинно культурно.
Среди многих синонимов глагола "писать" есть и такие, как "марать", "пачкать бумагу" - то есть писание признает себя актом загрязнения девственной чистоты бумаги, подобно тому, как культура признает себя виновной в загрязнении природы. Но чистота бумаги, как и представление о чистоте природы, созданы культурой, и именно в той степени, в какой она сама способна инициировать и проводить такое очищение. В известном смысле, введение " " в текст есть завершающий этап долгого исторического формирования " " из самой текстуальной деятельности, создающей максимально устойчивый фон для своего восприятия.
Примечания
1. Обоснование эко-поэтики содержится в книгах: Karl Kroeber. Ecological literary criticism. Romantic imagining and the biology of mind. New York: Columbia University Press, 1994; The Ecocriticism Reader : Landmarks in Literary Ecology, ed. by Glotfelty, Cheryll and Fromm, Harold. Athens : University of Georgia Press, 1996.
2. Meyer Shapiro. On Some Problems in the Semiotics of Visual Art: Field and Vehicle in Image-Signs (1966), in: Semiotics. An Introductory Anthology, ed. with introductions by Robert E.Innis, Bloomington: Indiana UP, 1985, pp. 209-210.
3. Древнекитайская философия. Собрание текстов в 2 тт., т.1, М., "Мысль", 1972, с.115.
4. Jacques Derrida, in "A Derrida Reader. Between the Blinds", ed. by Peggy Kamuf, New York: Columbia University Press, 1991, pp.75-76.
5. Таково заглавие известной книги Fredric Jameson "The Prison-House of Language: A Critical Account of Structuralism and Russian Formalism", Princeton University Press, 1982.
6. Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат (афоризм 4.1212). М., Издательство иностранной литературы, 1958, с. 51.
7. Отсюда возможность включения вещей, материальностей, фрагментов окружающего мира в наиболее абстрактные тексты, такие, как философские трактаты. Единичные вещи, прошедшие все слои знаковой интерпретации, обнаруживают свою несводимость ни к каким знакам - и становятся уникальными знаками самих себя. Этот процесс образования транссемиотического поля вокруг единичностей происходит во многих областях современной культуры именно в силу ее избыточной семиотизации, из которой в осадок выпадает весь мир означаемых. " Экстаз коммуникации" (выражение Жана Бодрийара), перегрев информационных сетей, эйфория торжествующей знаковости приводит к противоположному эффекту - ценностному возрастанию транссемиотической сферы, обострению интереса к самим вещам. Бесконечная вариация их названий, их кодовых обозначений и трансляций, только усиливает вкус их "конечности", единичности, присутствия в настоящем. Этот процесс внедрения вещей в язык с целью обозначить их несводимость к языку прослежен в моей работе "Вещь и слово. О лирическом музее". См. Михаил Эпштейн, "Парадоксы новизны. О литературном развитии 19-20 веков", М., "Советский писатель", 1988, сс. 304 - 333. Более подробное теоретическое обоснование транссемиотики дано в послесловии к английскому варианту этой работы: Mikhail Epstein, After the Future: The Paradoxes of Postmodernism and Contemporary Russian Culture. Amherst: The University of Massachusetts Press,1995, pp. 277-279..
8. Борис Пастернак. Несколько положений. Собр. соч. в 5 тт., М., Художественная литература, 1991, т. 4, с. 370.
9. Собственно, сам по себе термин "экология", по своему буквальному смыслу, означает не что иное, как "эйкос логоса", "ойкумена слова", "среда обитания слова", "средословие". Разумеется, "логия" имеет еще и значение "исследование", "изучение", и в этом наиболее употребительном смысле "экология", как и замышлял изобретатель этого термина зоолог Эрнст Геккель (Чаецкел), есть наука об "эйкосе" (греч. оикос) - природной среде обитания. Если бы не это уже закрепившееся значение, незачем было бы создавать термин "эко-филология" или "экология текста", поскольку "слово" уже вписано в сам термин "экология". Тем более, что "экология" как наука о среде обитания и "экология" как среда обитания слова имеют сходный предмет, в котором пересекаются интересы биологии и филологии, естественных и гуманитарных наук. Этот предмет есть "чистое", то есть совокупность культурных процедур и фильтров, которые выделяют человека из природы, из состояния варварства, и которые в конечном счете позволяют охранять саму природу от технического варварства.
10. По остроумному замечанию философа и искусствоведа Бориса Гройса, "само название... "охрана окружающей среды" достаточно парадоксально: окружающее нельзя охранять - можно охранять только то, что находится внутри" (Борис Гройс. Утопия и обмен. М., "Знак", 1993, с.174). Иными словами, культура, провозглашая свою окруженность природой, фактически сама ее окружает, берет в кольцо (в том числе своим вниманием и попечением).
4. Экология и конспирология. Знак абсолюта. " " и "бытие"
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
