139101 (593969), страница 37
Текст из файла (страница 37)
В своей следующей публикации от общих измышлений М.О.Меньшиков перешел непосредственно к нападкам на Н.Н.Неплюева: «… мне тяжело писать против этого почтенного деятеля, с которым меня связывают хорошие личные отношения, но боюсь, как бы мое молчание не было сочтено за знак согласия с ним. Своим участием в журнале, где печатается г-н Неплюев, я мог дать повод считать себя его единомышленником, что совершенно неверно. Самый принцип деятельности г-на Неплюева я считаю большой ошибкой, которая будет сознана когда-нибудь – если не им самим, то публикой. Когда несколько лет тому назад я впервые прочитал брошюру г-на Неплюева о трудовом братстве в Черниговской губернии, то пришел в восторг и собрался писать о братстве, но, к счастью, что-то мне помешало. Затем года три тому назад г-н Неплюев посетил меня и подарил свои сочинения. Из многочисленных бесед с ним я вынес уже некоторое разочарование, из сочинений его – еще большее, стихотворения же его учеников, изданные в его честь, показались мне нескромными в выражении обожания. Я слушал лекции г-на Неплюева о его братстве (в частных домах) и убеждался из них как раз в противном тому, что он доказывал. Наконец, по просьбе Николая Николаевича, я посетил его черниговское братство и провел в нем, в начале августа прошлого года, неделю… старался – сколько доступно моим силам – вглядеться и уяснить себе истинный дух деятельности г-на Неплюева. Нечего говорить, что от меня не скрывали ничего, что всего лучше рекомендует братство. И при всем том – как это ни грустно было для меня – я вынес окончательно разочарование, которое не скрыл от моих любезных хозяев. Меня пригласили лично ознакомиться и высказать свое мнение, – я это и сделал, как мог… Самого Н.Н.Неплюева я считаю человеком замечательным, в своем роде, религиозным утопистом, исполненным самых благих намерений, – но, к сожалению, не только благих. Мысль его – устроить жизнь на началах христианского братолюбия – прекрасна, но средства для этого взятые, как мне кажется, не безупречны. В черниговском братстве я не встретил тех начал, которые считаю христианскими. Опять же скажу, что, может быть, не г-н Неплюев ошибается, а я; в спор вступать не буду, – но мне хотелось только сказать, что между нашими понятиями о христианстве лежит пропасть. У г-на Неплюева я нашел огромное, многомиллионное имение с цветущею экономикой … среди крайне стесненного населения. Это очень бедное и невежественное население обрабатывает и свою землю, и дает возможность существовать неплюевской общине. Сама себя она не вполне прокармливает. Братство со своими школами, приютами и пр. состоит большею частью из крестьянских же детей (по строгому выбору), но перевоспитанных немного на барский лад. Мне очень понравились сначала тишина, благопристойность, чинность жизни в братстве, чем-то монастырским – но хорошим монастырским повеяло на меня. Но затем я увидел, что эти дети народа уже навсегда оторваны от народа и не возвращаются к нему, увидел, что к родному крестьянину они относятся с интеллигентным пренебрежением, что их идеалы, вкусы, привычки – не народные, и мне показалось, что я вижу мужицких детей, переделанных под шляхту. Они еще принимают участие в полевых работах, но все стремятся в учителя, управляющие, конторщики, бухгалтеры, приказчики и т.п. Все они порядочно образованы, начитаны; некоторые из них пишут стихи, прекрасно декламируют, играют на скрипке и т.п. Все они связаны материальным соблазном – огромное богатство г-на Неплюева дает им не крестьянскую, вполне обеспеченную обстановку в настоящем и надежды в будущем (г-н Неплюев имел, как известно, намерение оставить свое имение братству). Живут в общине довольно дружно, что достигается беспощадным выбрасыванием за борт всех, кто только не повинуется порядкам общины беспрекословно. С первого взгляда можно подумать, что законом жизни здесь служит взаимная любовь, но затем вы замечаете внутренние, как бы прикрытие гирляндами хороших слов железные механизмы личной воли г-на Неплюева, замечаете самую суровую, деспотичную дисциплину. Она поддерживается, конечно, не наказаниями, а системою взаимного надзора и страхом изгнания. Тут почти каждый имеет наблюдателя своей души, и всем вменено в обязанность разыскивать сучки в глазу у братьев своих. Поступки друг друга собираются, записываются в нарочно заведенные книги, публично обсуждаются и оберегаются от забвения. Около трети окончивших школу не выносят этого нравственного удушья и , не смотря на указанные соблазны, по окончании курса не вступают в братство. Между теми, кто остается, я не заметил искренней любви (в большей степени, чем всюду среди товарищей), не заметил искренней радости жизни …
Правда, никогда в жизни я не видел столь бесчисленного, повального целования друг с другом, стольких рукопожатий, речей приветственных и даже слез (на церемониях акта), – но все эти изъявления любви были, как оказалось, заранее обдуманы, определены программой, установлены обычаем. Никогда в жизни я не слушал столько нравоучений и повторения слов "Бог – любовь", – но того, чтобы сама жизнь здесь была нравоучительна, чтобы она безмолвно обнаруживала этого Бога – я не заметил. Н.Н.Неплюев делает, кажется, все возможное для того, чтобы братство сложилось в христианскую идиллию, но ошибка его в том, ему хочется сохранить и все то, что эту идиллию отрицает, все так называемые "соблазны мира сего" – богатство, комфорт, почет и мир со всеми. Является необходимость в компромиссах с совестью, и самых широких. Получается фальш – откровенно скажу – для меня казавшаяся невыносимой. Я бесконечно далек от того, чтобы считать себя истинным христианином, но мое представление было возмущено тем, что я видел. Если бы г-н Неплюев признал смиренно, что практика его отрицает христианский идеал, то мы имели бы в его лице замечательный пример человека, стремящегося к христианству. Но г-н Неплюев утверждает обратное и видит в своей деятельности именно то, чем должно быть христианство, а потому и крайне преувеличивает достоинства своих учреждений. Было хорошее время, когда Н.Н.Неплюев, никому не известный отставной дипломат, засел в деревне, окружил себя мужицкими ребятишками и скромно учил их тому, что сам знал, заботился о них, как о своих детях. Это было дело христианское, прекрасное. Но прошли года, отошло смирение, явилось желание показать всем свое доброе дело, явилась необходимость придать ему грандиозную видимость – и наступил период, как мне кажется, упадка. Дни черниговского братства, по-видимому, сочтены. Живое начало в нем замирает, – для меня, по крайней мере, это несомненно. Община могла бы существовать очень долго, если бы ее оживляла какая-нибудь великая идея – религиозная или нравственная. В черниговском братстве я такой идеи не заметил, хотя "на бумаге" она и числится. Повторяю – мне очень не хочется обидеть кого-нибудь этой заметкой. Она вынуждена: Н.Н.Неплюев естественно стремится сделать свое личное дело – общественным. От меня требуют моего мнения об этом деле – и я его высказываю» 541.
Подобные впечатления высказывает бывший братчик Абрамов И., но его слова в основном укоряют Неплюева Н.Н. в строгой дисциплине и его оценки более объективны в сравнении с фрагментарными впечатлениями Меньшикова М.О. Более того эти статьи Меньшикова М.О. полны внутренних противоречий и не совпадают с действительным положением братства. О таких критиках, которые способны лишь на то, чтобы оскорбить, оболгать и не предложить лучшего, Неплюев Н.Н. справедливо говорил: «Все это ясно доказывает право наше, не погрешая против духа христианской любви, называть антихристами и современных нам изменников Христу, не смущаясь негодующими воплями тех, кто, считая завещанное нам Христом Спасителем братство за наивную утопию, выдает за христианство благодушную уживчивость со злом и готово обвинить в гордости и жестокости всякого, кто позволит себе, во исполнение христианского долга, высказать суровую правду, которая неизменно признается ими жестокой, неполитичной и не своевременной» 542.
Неплюев Н.Н. стал живым примером того, как отдельные мнения, основанные большей частью на личных впечатлениях и собственных идеологических установках, возводятся в принципы, за которыми следует либо восхваление, либо порицание. Мало кто пытался понять возникшее явление, потрудился изучить его основательно. И это при условии, что существенные особенности учреждений Неплюева, проявлявшие себя уже в период становления, заставляли придавать им несравненно большее значение и большего от них ожидать.
Оппоненты Неплюева не давали ему, как это чаще всего и бывает, главного – времени, а ведь только оно могло обнаружить, насколько практичны учреждения Крестовоздвиженского трудового братства. Но какой бы ни оказалась их жизнеспособность или, наоборот, утопичность ввиду чрезвычайно высоких требований, предъявляемых к ним их создателем, – и педагогическая система, и православная трудовая община навсегда остались бы интереснейшей попыткой в истории стремлений человечества к облагораживанию своего социального строя и замечательным усилием частного лица в культурном возрождении своего народа. На этом пути непременно должны предполагаться немалые ошибки, но не они составляют главное; важность не в ошибках, а в том положительном и хорошем, что прибавляет новаторская деятельность к уже достигнутому и найденному ранее.
Те, кто не ценили в подвижнической деятельности Неплюева Н.Н. положительного и хорошего, отказали ему в возможности развития, поступили неблагодарно и неблагоразумно, продолжили сетовать на отсутствие социальной инициативы у частных лиц, обвинять представителей имущего класса в том, что они травят свои средства на удовлетворение лишь своей прихоти, возмущаться тому общественному состоянию, при котором гибнут в зародыше многие добрые начинания и торжествует злая рутина: «У нас, – писал Неплюев, – не признают еще за собой обязанности понимать, любить и оберегать человеческое достоинство, а считают своим неотъемлемым правом заподозривать, злословить и всячески оскорблять и вредить» 543. И потому он заявляет своим противникам лаконично, категорически и буквально по пунктам:
1. Дело трудового братства есть дело веры, мира и любви, дело воспитания детей на принципах добровольной и сознательной дисциплины любви и организации всех видов труда на началах братолюбия;
2. Пусть нас обвиняют в жестокости, отсутствии христианской любви и узости наших педагогических принципов, но тех, кто захочет храм братства и храмы школ наших обратить в вертепы разбойников, непременно будем исключать и из братства, и из школ. Все это по той причине, по которой нельзя допускать в церкви человека, выступающего с акробатическим представлением, как нельзя оставить в хоре человека, который бы вздумал проявлять свою свободную индивидуальность пением камаринской во время херувимской;
3. Наличие винокуренного завода не считаем себе за грех, бессистемной благотворительности не сочувствуем, покупать общественное мнение показным комфортом казарм для наемных рабочих не собираемся;
4. К церкви и государству относимся с искреннею любовью, не видя в этом для себя никакого компромисса;
5. Никогда и ни при каких обстоятельствах вновь принимаемые члены трудового братства от родителей не отрекались;
6. Никогда не было обычая целования мне руки ни после молитвы, ни когда бы то ни было;
7. Приемы в кружки и братство совершаются исключительно священником церкви, следовательно, ни о каких мистериях вне церкви не может идти даже речи;
8. Мы, верные сыны православной церкви, ни в чем от нее не отделяемся, и лишь желаем, чтобы буква не преобладала над животворящим духом, а наше братство не обратилось в фарисейское учреждение;
9. Никогда я в ризы не облачался и никаких богослужений не совершал, а, по благословению епископа544, с церковной кафедры обращался с поучениями, облекаясь в стихарь, и то до тех только пор, пока в нашем храме Воздвижения Креста Господня не появился настоятель;
10. Нет ни малейших оснований обвинять членов братства в неискренности и корыстных побуждениях, как и говорить о его разложении. Трудовое братство постепенно возрастает как в численном отношении, так и нравственном545.
Тем не менее, не только интеллигенция, но и крестьяне окрестных деревень к братству относились с большим недоверием. Привыкшие к обману и человеческой порочности, они никак не могли поверить в бескорыстность намерений Неплюева – хоть на поверхности это и не видно, но уж какую-нибудь выгоду он наверняка имеет. Более того, крестьяне отнюдь не прочь были поживиться угодьями братства. Особенно остро эта проблема встала во время революции 1905 года, когда осмелевшие крестьяне жгли поместья и забирали из них скот и орудия производства. По совету губернатора, братчики решили всех женщин и детей увезти в надежное место в город, а мужчин вооружить и поставить охранять угодья546. Все обошлось парой выстрелов в воздух.
Так, мы видим, что недоброжелателей у Неплюева хватало. Однако самый коварный и сильный враг гнездился внутри братства. В 1900 году в братстве наступил кризис, если так можно выразиться, «буржуазно-демократическая «революция». Появилась группа учителей, «интеллигентов» братства, которая единым фронтом выступила против самих основ братской любви. Неплюев не называет их имена, а указывает только их инициалы: Р.Е.Л., В.К.Ф, Н.П.П, И.Ф.К. … Все это достаточно известные в братстве люди. «Недовольные» свободно высказывают свои идеи, ругают Блюстителя. Но братчики относятся к ним достаточно благодушно. Напряжение нарастает. Как писал Неплюев, «Яд разливался по Братству свободно» 547.
Прошел Великий пост, Пасха и началась светлая неделя, на которой произошло общее собрание братства. И тут «недовольные» выступили единым фронтом. Они зачитали свои заявления, в которых говорилось, что цель братства, не подвиг, а «удобство в жизни», что в братстве – «мрачная религиозность», «слишком много религиозных собраний», «чрезмерная и сухая идейность», «беспощадно суровое отношение ко всякой мысли и слову», «убито самостоятельное искание истины». Там говорилось, что Николай Николаевич – «полновластный хозяин», а Дума «закрытое судебное учреждение» 548. Один из выступавших откровенно заявил: «Труд не для стяжания мне представляется слишком большим подвигом … Мое глубокое убеждение, что люди никогда не поймут братство как подвиг, а скорее поймут его, как удобство в жизни, чем в сущности братство и должно быть … У Братства нет будущего … Пусть Неплюев Н.Н. и его семья не ставят нам в обязанность всех тех нравственных требований, которые являются результатом не общего, а их религиозного самосознания» 549.
«Недовольные», поведя за собой все братство, провели решение об экономическом обособлении каждой «семьи», что в корне разрушало идею братства. Несколько дней после собрания для Неплюева были сплошной мукой. Казалось, что Братство гибнет. Вот его впечатления тех дней: «Надо мною лично было совершено настоящее нравственное убийство. С этой минуты я почувствовал себя буквально мертвым, совершенно неспособным на какую-либо деятельность на земле … . Меня подавило сознание нашей общечеловеческой греховности, страшное сознание того, что все люди и сам я в их числе, могут быть также по злобе слепы по отношению к Богу, как мы способны быть по злобе слепы по отношению друг к другу, не сознавая ни своей слепоты, ни своей злобы, ни своей жестокости» 550. «Все эти страшные дни от 13-го по 16-е апреля (1900 г. - Н.С.), будучи не в состоянии заснуть более чем на самое короткое время, я могу сказать, что душа моя постоянно проводила день и ночь в непрестанной молитве: «Боже, возьми меня отсюда. Ты видишь, что я долее не могу жить. Впрочем, да будет во всем воля Твоя. Если Ты хочешь, чтобы я продолжал жить и действовать, дай мне силу служить на святое дело твое: дай мне терпение, великодушие: кротость, смирение и любовь. Прости и возроди тех, которые ожесточились в ответ на призыв мой. Сам призови их и в немощи нашей сотвори силу Свою!» 551.
Но после братчики одумались и на следующем собрании они поддержали Думу, которая не признала решения первого собрания. «Недовольные», числом 5-6 человек, ушли, братство, по мнению Неплюева, было спасено и стало духовно крепнуть552.