118494 (592581), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

В административных округах Аахена, Кельна и Дюссельдорфа были представлены хлопчатобумажная и шерстяная промышленность, чугунно-литейное, печатное, горное и красильное дело, производство машин, оружейная фабрика. Благодаря промышленности здесь сосредоточилось настолько плотное население, как ни в одном другом месте Германии. Таким образом, в своем постепенном росте рейнско-фестфальская крупная промышленность представляла пеструю картину различных форм капиталистического производства [11, с. 72].

Зачатки капиталистической промышленности и крепостное право в Германии стояли самой тесной связи. Но эти условия развивающегося немецкого капитализма вызвали массу стачек и забастовок на фабриках и заводах всей Германии. В. Блос пишет о возникновении в таких условиях рабочего вопроса, который уже к концу 20-х гг. XIX в., например, он впервые приводит следующие данные о стачечном движении: в Силезии в 1792, 1810, 1815, 1818 и 1836 годах; в Саксонии с 1795 г. редко какой год обходился без стачек и забастовок; рейнско-фестфальский округ обратил на себя внимание всей Германии стачками 1825, 1828, 1839 и 1848 гг. Рабочие протестовали против низкой заработной платы, длительного (до 17 часов) рабочего дня⁵, антисанитарных условий труда и использования детского труда. Но правители раздробленной Германии не обращали внимания на жалобы рабочих.

Вильгельм Блос справедливо отмечает, что с 1786 г. ни разу не было пересмотрено законодательство в части удовлетворения требований рабочих. Лишь в январе 1842 г.появился указ, в первой статье которого содержалось предложение, чтобы дети моложе 12-летнего возраста не принимались на фабрики. Но этот закон носил половинчатый характер, т. к. уже вторая статья того же указа отменяла это предписание, предлагая в виде исключения принимать детей и 9-летнего возраста, если они перед этим в течении 3-х лет обучались в школе. Тот же указ определял рабочее время для детей – 10 часов⁶.

Не лучше обстояло дело с организованной самопомощью рабочих. До 1848 г. рабочие потребительские общества, кассы взаимопомощи все еще оставались невозможными и повергались суровым гонениям правительства. Тем не менее, в 1842 г. в Вене книгопечатникам удалось устроить кассы взаимопомощи, а к 1842 г. – союз взаимопомощи. В домартовское время это был единственный зародыш рабочей организации, но именно только зародыш, т. к. в союзе очень видную роль играли владельцы типографий. Кроме того, книгопечатники составляли аристократию рабочего класса и их организация не имела никакого значения для массы.

В случаях обострения нужды на сцену выступала благотворительность – государственная и частная. Впрочем, последняя не пользовалась расположением правящих кругов и с ней мирились только в случаях крайней необходимости. Всего, в период с 1815 по 1846 гг. по всей Германии возникло 30 благотворительных союзов, но все они просуществовали менее года. Жизнеспособными оказались лишь союзы, возникшие в 1847 г. в период нужды, обостренной промышленным кризисом. Одни их них доставляли ремесленникам инструменты, материалы, оказывали финансовую помощь; другие раздавали бедным хлеб, соль, муку, устраивали столовые. Но и они не могли развить широкой деятельности, т.к. государство запретило частную инициативу.

Блос, опираясь на приведенный материал, делает важный вывод, который ранее не встречался в публикациях: эволюционный выход из домартовского положения стал невозможен, обвиняя в этом политику династических властей, старавшихся всеми путями сохранить существующее положение, была одним из первых ошибочных решений кайзеров и способствовала рождению недовольства среди населения Германии и появлению первых, еще совсем слабых, общественных организаций [11, с. 30–36].

1.2 Вильгельм Блос об условиях формирования предпосылок революции и движущих силах революции

Описывая положение Германии накануне революции, Блос выделяет следующие моменты: 1815 г. – разделение Германии на 39 государств, в том числе 4 вольных города, а также создание Германского Союза – организации обороны против враждебных вторжений.

Союзный Сейм, резиденция которого находилась во Франкфурте-на-Майне, был союзом монарха и правительств, а не народов. Он в первые два года своего существования сумел возбудить такое широкое недовольство, что в Германии отважились открыто протестовать против господствующей системы. Уже огромное разочарование, наступившее вслед за войной за свободу монархов, породило всеобщее раздражение, а теперь присоединились новые поводы к недовольству, а революция пустила свои корни задолго до 1848 г. [11, 47].

Вильгельм Блос, из всех условий формирования предпосылок революции, особо подчеркивал роль возросшего сознания в германском обществе. Например, в Пруссии по окончании войны 1815 г., наметились зачатки конституционный партии. Она ухватилась за известный королевский указ от 2 мая 1815 г., в котором под гнетом нужды прусскому народу было обещано национальное представительство из земских чинов различных провинций. Кроме того, в эпоху «Тугенбунда» («Союза добродетели»), прусский народ проникся некоторой самостоятельностью и самосознанием, чем и обуславливался этот энтузиазм. Обнаруженный в борьбе против Наполеона. Народ уповал, что эта борьба создаст для него лучший политический строй. Но Священный Союз принес с собой полное разочарование, и тогда-то опять вспомнили об указе 1815 г. Фридрих-Вильгельм III вырази неудовольствие по поводу адресов, которые требовал ускорение дела конституционного устройства, он заявил. Что сам определит надлежащий момент для введения народного правительства [17, с. 112].

Точно так же в основных чертах сложились общественные отношения и в мелких государствах Германии. После свержения Наполеона крупные государства увеличивались за счет мелких. Из опасений, которые испытывали монархи мелких государств, они октроировали своим подданным конституции (в Нассау в 1814 г., в Веймаре в 1816 г., в Баварии и Бадене в 1818 г.). Тем не менее, Конституции не удовлетворили стремления народа к свободе. Более всего это выразилось в движении прогрессивной части общества – студенчества. Организовывались студенческие корпорации. Которые не были чужды политическим тенденциям и пользовались поддержкой и руководством отдельных либеральных ученых и профессоров. Союзный Сейм всеми своими силами обрушился на студенческие корпорации, многие студенты было арестованы и осуждены к тяжким наказаниям лишь за то, что они носили золотую ленточку – символ стремлений к объединению Германии [11, с. 52].

За пределами Германии революционные бури прокатывались над Испанией, Италией, Грецией и Южной Америкой. Германия же, казалось, вступила в царство длительного застоя. Однако пружины экономического развития не прекращали своей деятельности, и некоторые преграды сношениям, разделявшие немцев, были разрушены. Известный экономист Фридрих Лист, подвергавшийся бесконечным преследованиям, выступил с идеей таможенного объединения Германии и привлек на свою сторону некоторых франкфуртских торговцев. Агитация в пользу этой идеи все разрасталась и в 1831 г. она получила частичное осуществление. Массен, прусский министр финансов заключил договор о таможенном союзе между Пруссией, Иссеном и Ангальпом; в 1834 г. договор разросся в прусско-германский таможенный союз. Эта реформа уничтожила, по крайней мере, одно из последствий печальной раздробленности Германии на карликовые государства, оживила торговые отношения, и, разумеется, не осталась без влияния на политическое развитие 39 германских государств. Как справедливо отмечал В. Блос, таможенный союз был очень важным для Германии и стал одной из предпосылок революции 1848 г. В некоторых пунктах Германии народы обрели мужество выступить с политическими требованиями, в мелких государствах произошли «маленькие» революции, оставившие за собой более или менее значимые следы [11, с. 57].

Конституционное устройство способствовало пробуждению в народе сравнительно свободного, оппозиционного настроения. Оно пустило прочные корни в средних и низших классах Южной Германии, и на первых порах развивалось, не ослабляемое классовыми противоречиями. Стало выходить множество либеральных и демократических газет, особенно в Бадене, Гессене, Вюртемберге, Баварии и Рейнском Пфальце. Либерализм проявляется в очень резких, необузданных формах. Но уже во второй половине 1830-х гг. Союзный Сейм оправился от замешательства, начались гонения на либеральные газеты, и спустя несколько месяцев их вообще не стало. В каком положении оказалась пресса, может показать один пример – постановление Союзного Сейма, направленное против так называемой «Молодой гвардии»: по доносу Вольфганга Менцеля, Сейм воспретил все сочинения Гейне, Лаубе, Гуунова, Мундта, как уже явившиеся, так и имеющееся явиться. Несмотря на это, названные писатели, все же находили дорогу к публике, и вообще контрабандный ввоз запрещенных сочинений из-за границы получил систематический характер [11, с. 38, 41].

Народ в это время не обнаруживала особенного участия к судьбам прессы и поэтому, без особого возбуждения, наблюдал насилие Союзного Сейма. Но буржуазный либерализм повысил в палатах свой голос против подавления печати, в Германии началась активная агитация, во главе которой встали многие литераторы.

Блос отмечает, что к началу 30-х гг. XIX в. Союзный Сейм почувствовал революцию в самых осязательных формах, поэтому в июне 1832 г. он издал закон под названием «Шесть ортодоксов», ограничивавшие полномочия народного представительства в отдельных государствах и сузили воздействие правового поля конституций и их применение. Конституционная жизнь теперь свелась к жалким крупицам. За «шестью ортодоксами» последовало множество других постановлений, повсюду вводившие цензуру, запрет во всей Германии политических союзов и собраний, университеты поставлены под строгий надзор, наказаниям подвергались как за «преступления» – за все адреса, протесты и петиции, направленные против этих постановлений. Тюрьмы переполнились людьми [11, с. 60].

При всех этих вопиющих насилиях народ, выросший в приниженности и забитый, оставался совершенно спокойным, что исследователь немецкого движения объясняет тем, что народ еще не научился интересоваться общественными вопросами. Но радикальные предстатели буржуазного либерализма, осколки студенческих корпораций, эмигранты, поселившиеся около границ, и польские изгнанники решились действовать. На месте «Закрытого союза печати» был организован «Тайный патриотический союз», члены которого постановили, что «германская революция» должна разразиться 3 марта 1833 г.; начало ее должно было разыграться в самой резиденции Союзного Сейма. Но не смотря на отвагу, дело было подготовлено плохо и неудача была неизбежна – нашлись предатели, и полиция заблаговременно узнала о приготовлениях. 3 марта около 60-ти человек заговорщиков напали во Франкфурте на главный караул и на полицейскую стражу; в горячей схватке с обеих сторон были убитые и раненые. Но народ Франкфурта отнесся к предприятию безучастно. И заговорщики Франкфурта были быстро рассеяны или схвачены. Т.о., это был провал тайной деятельности либеральной интеллигенции [11, 72].

Другой пример преследования властями либерализма был дело Вейдинга, вождя гессенских либералов. В 1837 г. пастор и ректор по должности, Вейдинг был фанатически предан империи и императору и питал сильную ненависть французской революции. Но в то же время это был человек с развитым правовым сознанием. Из вождей южно-германского движения не эмигрировавших или оставшихся на свободе, только он не прятался и энергично продолжал тайную агитацию, когда Союзный Сейм сделал открытую агитацию невозможной. В тайных обществах, при посредстве тайных листовок, он старался раздуть деятельный протест против постыдного господства произвола. Когда Вейдинг был арестован, его обвинили во всех смертных грехах и приговорили к смертной казни.

Студенческие организации в Пруссии по-прежнему считались ответственными за все возможные заговоры. Поэтому берлинский суд вынес 39 смертных приговоров членам этих корпораций. Правда, ни один из них не был приведен в исполнение, но многие молодые люди были посажены в тюрьму.

В 1840 г. скончался Фридрих-Вильгельм III. Его преемником стал его старший сын Фридрих-Вильгельм IV. Как это обычно бывает, либеральные элементы возлагали величайшие упования на смену царствований, но все надежды оказались ошибочными – понимание требований современности оставались чуждыми Фридриху-Вильгельму IV.

Вопрос о конституции тотчас снова всплыл наружу. Фридрих-Вильгельм IV дал амнистию всем политическим осужденным, но он не хотел и слышать об исполнении указа от 22 мая 1815 г.⁷ Сословия Кенигсберга и Познани, а также город Бреславль, одно за другим требовали введения обещанного народного представительства. Король заявил, что обещание отца для него не обязательны, да и помимо того, Фридрих-Вильгельм III, учредив собрание сословий в провинциях, уже в 1823 г. уже исполнил то, что подобало исполнить [11, с. 72–79].

Блос охарактеризовал ландтаги как жалкую пародию народного представительства – они наполовину были составлены из крупных землевладельцев, на треть из представительств городов и на одну шестую из крестьян. Правительство могло созывать их по мере надобности. Заседания проходили при закрытых дверях под председательством «маршала», назначаемого правительством, который имел право по произволу приостанавливать прения по всякому неприятному вопросу, лишить слова всякого представителя. Обо всех предложениях, вносимых правительством, сословия могли заявить только свое мнение, ни для кого не обязательное. Решающий голос, и то при условии утверждения решений королем, принадлежал им исключительно в местных делах, как например, устройство исправительных и каторжных тюрем, организация страхования от огня, постройка больниц для душевнобольных или глухонемых и т.д. Конечно, никто не мог бы признать учреждение этих провинциальных ландтагов исполнением обещаний 1815 г. [20, с. 57].

Характеристики

Список файлов ВКР