118494 (592581), страница 9

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 9)

Такими жесткими мерами имперских дворов Австрии и Пруссии к власти пришли монархические правительства и были разогнаны столичные парламенты. Рабочие были обмануты во всех своих ожиданиях, после того как выяснилось, что всеми приобретениями мартовских дней воспользовалась исключительно буржуазия [11, с. 404]. Сливки германской буржуазии не пролили по поводу гибели германской свободы и десятой части тех слез, какими они оплакивали несчастье Шлезвиг-Голштинии.

Следующим пунктом на пути восстановления домартовской политической системы стала франкфуртская конституция. Правительства отдельных германских государств и центральное правительство обменивались между собою множеством нот. Австрия и Пруссия старались заранее выработать совместный план действий по отношению к имперской конституции⁵⁰. Они считали, что конституцию надо провалить, разногласия были лишь в сроках. Фридрих-Вильгельм IV заявил, что он и слышать не желает об имперской короне «милостью парламента» [11, с. 424].

Берлин все еще был на осадном положении и прием оказался совсем не торжественным, как ожидали франкфуртские депутаты. Король принял их и ответил: «Я признаю в постановлении голос представителей германского народа… Но я бы не оправдал бы того доверия, вступил бы в противоречие с духом германского народа… я бы нарушил священные права и мои прежние обязательства… Правительствам отдельных германских государств теперь предстоит решить, соответствует ли конституция интересам целого и отдельных его частей… и смогу ли я… направлять судьбы великого германского отечества и выполнять надежды его нардов». Депутация уехала в полном недоумении. Это было окончательное поражение революционного движения – легитимно избранный король, отказавшись от власти, поставил под вопрос саму конституцию, при этом «основательно унизив ненавистных ему либералов» [11, с. 430].

Итальянские победы Австрии, военное превосходство в Пруссии, полный разгром революционной оппозиции, позволили реакции взять ситуацию под контроль. 5 апреля 1849 г. был распущен австрийский рейхстаг, уже 8 апреля Австрия открыто заявила о невозможности руководящий роли Пруссии в Союзе. Бессильный парламент не мог оказать никакого сопротивления натиску Шварценбергу. Один удар последовал за другим. Бавария отказалась против имперской конституции, за ней последовали другие германские земли [11, с. 431].

Пруссия разослала правительствам новое предложение прислать своих уполномоченных в Берлин, чтобы положить конец революции и создать угодную государям конституцию. Парламент попал со своей конституцией в совершенно беспомощное положение, депутаты полностью потеряли власть и самообладание, они стали толпами покидать собрание. А наступление реакции продолжалось [11, с. 433–434].

Во Франкфурте развернулась борьба за конституцию. Общее революционное движение в 1849 г. стихло. Крестьянская масса почти вся вновь стала консервативной. Рабочие считали себя обманутыми, а большая часть буржуазии преклонялась перед идеей порядка. Не успокаивались только радикально-демократическая и республиканская партии, но они уже не обладали былой силой. В таких условиях борьба за конституцию была проблемной [11, с. 435].

Движение в пользу имперской конституции привело к вспышкам с 4 по 10 мая в Саксонии, Дрездене и его окрестностях, а также в Бреславле. На Рейне движение вспыхнуло в Эссене, Эльберфельде и Дюссельдорфе, но были подавлены⁵¹. В восставших городах было введено осадное положение, Рейнская область и Вестфалия взяты под военный контроль. На севере обстановка была спокойной.

10 мая франкфртский парламент объявил, что вступление прусских войск в Саксонию было тяжелым нарушением имперского мира. Правительство Пруссии заявило, что депутатские полномочия истекли и теперь они не обладают всей полнотой власти [11, с. 477].

Депутаты всеми силами цеплялись за власть. Собрание постановило избрать наместника империи и возложить на него проведение конституции в жизнь. Эрцгерцог Иоганн продолжал восседать на троне имперского правителя, а конституционисты покинули собор св. Павла [11, с. 477].

Членами имперского регентства были выбраны: Франц Раво из Кельна, Карл Фогт из Гиссена, Фридрих Шюлер из Цвейбрюкена, Генрих Симон из Бреславля и Август Бехер из Штутгарта [11, с. 481].

Они обратились с прокламацией к германскому народу, в которой говорили. Что в случае надобности, пойдут силой против силы. 13 июня в Штутгарте обратились с требованием выставить армию из 5 тысяч, двух эскадронов кавалерии и двух батарей для поддержки осажденных в Раштадте и Ландау. Но собрание было разогнано войсками, депутаты рассеяны. Два члена этого парламента были расстреляны по приговору военного суда: Блюм и Трюцшлер; двое были растерзаны толпой (Лихновский и Ауэрсвальд). Многие заочно были приговорены к суровым наказаньям, даже к смертной казни (Симон из Трира, Раво; Генриху Симону были назначены пожизненные каторжные работы). Это был бесславный конец работы франкфуртского парламента и провал блестящей попытки создания Германкой империи и ее демократического развития [11, с. 482–484].

Пруссия вновь попыталась решить конституционный вопрос. В Берлине прошла конституция представителей Австрии, Пруссии, Баварии, Ганновера и Саксонии, но Бавария и Австрия вскоре отказались т участия в ней из-за нежелания признать «главенство Пруссии». Как справедливо отметил Блос, «было ясно, что новые три союзника не в состоянии создать ни прусскую, ни германскую конституцию, как и франкфуртский парламент».

Народ, подавленный событиями, ставший равнодушным и утративший всякие надежды на лучшее будущее под давлением печального исхода всех освободительных движений и борьбы, народ совершенно не интересовался тем, что происходило в высших сферах. Обмен правительств нотами относительно «конституции трех королей» не интересовал никого, кроме самих правительств [11, с. 485].

Пруссия заставила допотопный Эрфуртский парламент признать свою конституцию трех королей, при чем примкнувшие к ней государства должны были именоваться «германской унией». Австрия, сумевшая дипломатическим путем отклонить несколько государств в унию, созвала чрезвычайное собрание союзного сейма во Франкфурте для «пересмотра союзной конституции». Таким образом, Австрия и Пруссия заняли соотношению друг к другу откровенно враждебные позиции [11, с. 496].

Пруссия противопоставила франкфуртскому конгрессу конгресс государей германской унии в Берлине. Австро-прусские противоречия еще более обострились, когда Австрия открыто заявила о намерении восстановить старый союзный сейм, намечая сделать это 1 сентября 1850 г. во Франкфурте. Но это уже было геополитическое соперничество двух государств, не имеющее ничего общего с германским либерально-демократическим движением 1848 г. Этим круговорот завершился. Это была полная победа реакционных сил под предводительством Пруссии.

Свободные конференции, заседавшие в Дрездене, приняли старую союзную конституцию с тем дополнением, что Австрия в полном составе вступает в союз. Союзный сейм был восстановлен в таком виде, какой он имел до 1848 г. с присоединением же Пруссии уния прекратила свое существование. Масса народа была обманута в своих ожиданиях и оставалась совершенно безучастной [11, с. 498].

Заключение

Вильгельм Блос пишет, что во всех революциях было «нечто пророческое». Они разрешали не только задачи, выдвинутые перед ними их временем, поскольку в них уже существовали зародыши тех общественных классов, которые должны были развернуться с дальнейшим экономическим развитием, всякая революция прошлого выдвигала и такие задачи, которым предстояло властно и революционно заявить о себе в позднейшее время. Он пишет, что движение 1848–1849 гг., имело своей целью полное преобразование Германии в новое великое единое, свободное и демократическое германское государство и общество.

Начало движения было прекрасным и многообещающим: «смелый прыжок из ночи Союзного Сейма в яркий солнечный свет самостоятельного бытия народа». Этого не случилось, а вину он возлагает на классовый эгоизм поднимающейся буржуазии. Однако мартовских завоеваний не удалось удержать, они растаяли у народа в руках, а реакция доделала остальное. У немцев не было политического опыта, и обеспечение своих завоеваний они целиком доверили парламенту, что, по мнению В. Блоса, послужило одной из главных причин неудачи Германской революции 1848–1849 гг.

В собрании во Франкфурте-на-Майне решительный перевес принадлежал реакционерам: они успешнее демократов смели увлечь за собой массу колеблющихся, нерешительных и трусливых. Революция в своем ходе не нашла достаточно природного материала для того, чтобы упорядочить свои завоевания. Немецкая основательность в эту эпоху стала помехой, и парламент убил свое драгоценное время на пустые упражнения в красноречии и на жалкую склоку. Между тем, народное движение ослабело, и парламент, взявший на себя обязательство обновить Германию, внезапно видел, что за ним нет силы и опоры и должен был позорно удалиться с арены своей деятельности.

За подъемом революции 1848 г. последовала реакция, которая вытекла из классовых противоположностей в момент опасности. Во время борьбы на улицах, буржуазный либерализм охотно принял помощь пролетариата, но одержав победу, «почтенная» буржуазия хотела по-новому, со всеми удобствами, строиться на развалинах домартовского строя; народ же должен был остаться с пустыми руками, возвратиться в свои лачуги, в свои мастерские, за свои работы. Предъявленные пролетариатом требования к новой эпохе вызвали страх и возмущение буржуазии – революция зашла слишком далеко и она соединилась с ниспровергнутыми силами, чтобы «восстановить» порядок. Так возникла та классовая борьба, из которой вытекала реакция и движение утратило свою внутреннюю силу, революция потерпела поражение. Такой вывод делает В. Блос о причинах поражения революции.

В процессе работы над темой нашей работы, мы старались достигнуть поставленных целей и задач. В результате использования источника и дополнительной литературы, автор попытался наиболее полно раскрыть поставленную цель и задачи. Но в процессе работы автор встретил следующие трудности:

1) кроме А. Степанова о Вильгельме Блосе никто из русских исследователей не писал;

2) более или менее информативные сведения есть у немецких историков, однако они отличаются противоречивостью. Поэтому, наверное, третья задача в работе реализована не полностью.

Привлечение литературы на немецком языке позволило сравнить экономическую и политическую ситуацию в Германии накануне революции с тем, как описывает ее Вильгельм Блос. В результате, мы можем сделать следующие выводы:

1. Вильгельм Блос довольно поверхностно показал экономические предпосылки революции в Германии 1948–1849 гг. (по сравнению с Шиппелем).

2. Обилие документов, писем, наблюдений очевидцев позволило В. Блосу очень ярко и драматично показать политическое движение, его зарождение, становление и поражение.

3. В данный момент мы склоняемся к мнению А. Степанова о том, что нагромождение материала в работе В. Блоса страдает некоторой распыленностью изложения и, как следствие, поверхностностью.

4. Работа Вильгельма Блоса стала важным этапом в становлении и развитии историографии, посвященной вопросам классовой борьбы и революционного движения и на долгие годы была идеологическим фундаментом в Советской России и образцом новой марксистской литературы.

Вильгельм Блос опровергал избитую фразу историков-позитивистов, будто прокатившееся из Франции в Германию революционное движение 1848 г. застало немцев «недостаточно зрелыми»; что исторические перевороты обуславливаются «идеями», и что немцы 1848 г. стояли на слишком низком интеллектуальном уровне и потому не могли усвоить революционных идей во всей их полноте и целостности. При таком школьном понимании дела немцам выдают невообразимо плохой аттестат и, несмотря на их классическую литературу, несмотря на революцию, которую они произвели в области философии, ставят их на более низкий уровень, чем французских крестьян 1789 г., которые сумели усвоить идеи революции. Он делал справедливый вывод, что главное заключалось не в «неразвитости» немцев, а в неразвитости общественных отношений: в Германии 1848 г. процесс социально-экономического расслоения зашел еще не настолько далеко, чтобы классовые противоречия выступили с полной рельефностью и пробудили в широких массах классовое самосознание. В противном случае немецкий народ, несомненно, лучше отстаивал бы во время революции свои интересы, чем это было в действительности. Этот постулат повторяется и в работе.

Во главе движения стала либеральная буржуазия, это объясняло то, почему в петициях мартовских дней нашли себе место только требования либеральной партии, выраженные с большей или меньшей решительностью, в зависимости от различия в оттенках либерализма. Масса восторженно заявляла о своем сочувствии этим требованиям; она полагала, что с их удовлетворением революция еще не достигнет своего завершения; она жила туманной надеждой, что движение должно, наконец, достигнуть до такого пункта, когда можно будет положить конец ее бедности и нужде. Но время показало, что либеральная масса не сумела удержать власть в руках.

Демократическому студенчеству отводил важную роль одной из движущих сил революции: «эти молодые люди проявили много мужества и готовности к самопожертвованию; они боролись с неизменной отвагой и были полны высокого идеализма». Но когда они в последствии овладели движением, оказалось, что у них нет понимания и политического опыта, которых и нельзя было бы ожидать от столь молодых людей», т.е. выступал как разумный критик.

В стремлении удовлетворить консервативных крестьян он видел желание видеть в них оплот против всех революционных стремлений, поскольку это вызывало страх у буржуазии и «тогда и либеральному мещанству кажется, что скоро пробьет последний час его безмятежного существования».

В развязывании уличной борьбы на баррикадах, которой сопровождались почти все выступления, Блос прямо называет следствием стремлений юнкеров задавить любой либерализм, хотя забывает о стремлении народа отстаивать свои интересы.

Характеристики

Список файлов ВКР