117801 (592529), страница 26

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 26)

По мнению Ницше, если человек голосует за кого-то из нескольких партий, наличие такого «предпочтения» не выделяет его из стада. Уклонение же от всех возможных вариантов влечет за собой отчуждение от всего стада²³¹. Но ведь, к сожалению, далеко не всегда выборный бюллетень содержит в себе имена по-настоящему достойных политиков, за которых без зазрения совести можно проголосовать. У нас во время выборов 2 марта 2008 г. было именно так, как пишет Ницше: проголосовать должны все (студенты, учителя, медработники и прочие госслужащие), и неважно за кого проголосовать (снова желание политиков достичь прозрачности массы путем провоцирования субъектости). Если же не идешь на избирательный участок и не отдаешь свой голос какой-либо кандидатуре, то рассматриваешься как «вне закона». Но голосовать-то действительно не за кого – в списке сплошные олигархи и народные обманщики, во главе которых – его Величество Медведев, ставленник Путин-Бога. Я бы с радостью проголосовал, да ведь не за кого… А насчет «вне закона», так тут вообще беспредел. Просто за сердце хватаешься, когда читаешь газетную статью какого-нибудь единоросского подлизы, пишущего о необходимости введения санкций против тех, кто не выполняет свой гражданский долг и не идет на выборы.

Совсем неудивительно, что люди превращаются в баранов и объединяются в стадо. Их припугнули – они и прогнулись. А как же иначе? Как же не прогибаться перед тоталитарным правительством, если оно в случае моего неподчинения может лишить меня карьеры, работы, репутации – единственных человеческих ценностей, без которых жизнь перестает быть жизнью и превращается в бессмысленное существование. Воистину, «человеческое, слишком человеческое» – уподобление стаду ради удержания всей необходимой нам меркантильной низости. Как говорит Ницше, прочная репутация нужна только для человека стада²³², и трудно с этим поспорить.

Согласно Ницше, любой политической партии нужны в первую очередь враги, так как в противостоянии с ними она становится необходимой²³³. Я бы сказал, в противостоянии с ними, увеличивая свою необходимость, она находит друзей среди простого люда, становящегося ее сторонником. Но важно отметить – победитель не всегда достоин поддержки! А «враги», как мы уже отметили, у «Единой России» есть – это те партии, которые считаются оппозицией и которые единороссы активно пытаются сохранить.

Анализируя понятие власти, Мишель Фуко, в работе «О народном правосудии. Спор с маоистами» разделяет общество на буржуазию и непролетаризованную чернь, и отмечает те варианты выбора, которые первые предлагают вторым: либо тюрьма, либо армия; либо тюрьма, либо колония; либо тюрьма, либо служба в полиции²³⁴. Как мы видим, выбор не отличается широтой разнообразия вариантов, и тем самым аннигилирует самого себя, приобретая форму уже не выбора как такового, а квазивыбора. Конечно, тут можно привести возражение типа несогласия с подобным разделением нашего, российского общества на таковые классы. Но это возражение было бы совершенно необоснованным, поскольку современная российская действительность как раз отлично представляется в таком лице – в лице дифференциации на класс неимущих и угнетаемых (непролетаризованная чернь) и на класс обеспеченных и угнетающих (буржуазия или, собственно, государство). Философ говорит: «вся моральная идеология (ибо что такое наша мораль, если не то, что непрестанно возобновлялось и утверждалось приговорами судов), эта моральная идеология, точно так же как и виды правосудия, используемые буржуазным аппаратом, должны быть подвергнуты самой строгой критике…» ²³⁵. А разве содержание того, что вещают нам господа единороссы, не является моральной демагогией? Это можно, это нельзя, это нужно, так поступать целесообразно… – сплошное морализаторство. А.А. Гусейнов крайне критически подходит к любому морализаторству, считая, что оно исходит в основном от верхов социально-иерархической лестницы, которые с его помощью этически оправдывают насилие и узурпируют власть выступать от имени добра, а своих оппонентов превращают во врагов. По мнению автора, моральная демагогия – это продолжение некомпетентности, которая развеивает конкретную ответственность во всеобщей вине; и вообще, ни один человек, согласно позиции Гусейнова, не имеет права брать на себя привилегию читать мораль, поскольку тем самым он показывает свою мнимую безгрешность²³⁶. А если «Единая Россия» дает себе возможность учить нас жить, наделяет себя правом устанавливать законы, то она поистине безгрешна и свою непогрешимость ставит нам в пример. Как смешно! Гусейнов, отмечая ситуацию постсоветского времени, говорит о лексике политиков, где доминирует понятие «великая Россия» (в нашем контексте – «Единая Россия»); «и величие ее возрастает тем стремительнее, чем хуже идут дела в разнообразных сферах жизни» ²³⁷. Да, единороссы прикрываются мнимым величием и единством, умалчивая о реальной ситуации в стране.

Конкретный факт. Наши «глубокоуважаемые» правители морализировали на тему поддержки отечественного производителя автомобилей и ради рекламы российских машин (а на самом деле для финансового процветания владельца АВТОВАЗА, друга Путина С. Чемезова) подняли госпошлину на иномарки. Но если бы они сами ездили на стареньких «Запорожцах», «Жигулях» и прочих российских произведениях машиностроительного искусства, то у них было бы моральное право указывать нам, на чем ездить стоит, а на чем нет. Да и то это было бы право скорее не указывать, а просто советовать. Патриоты, ничего не скажешь. Само понятие «патриотизм» настолько интересное в своей зыбкости, что стоит на нем остановиться.

Патриотизм. Что означает слово такое мудреное? Патриотизм, этот пережиток прошлого, – пафос, с помощью которого государство «купило» несформированные умы молодых людей. Это чистой воды государственный заказ. Деятели доблестных правительств желали навязать патриотизм в виде высшей ценности всему народонаселению точно так же, как иудохристиане огнем и мечом навязывали Новый Завет. «Возлюби ближнего своего» – гласит первозаповедь Нового Завета, а в Ветхом Завете первозаповедь носит крайне противоположный характер: «лучшего из гоев убей». В чем тут противоречие? Да ни в чем. Просто любить ближнего своего должны массы, массы гоев, дабы не вздумали они совершать деяния грязные в лице антигосударственных переворотов и революций, а продолжали сидеть смирно в своей конуре. А в это время верхушка, то есть государственные деятели, вправе убивать лучшего из гоев, так как на нее принцип любви к ближнему не распространяется. Следовательно, Новый Завет был написан специально для масс с целью усмирить их, а Ветхий Завет – для представителей верхушки [в лице стремящегося к мировой власти этноса «богоизбранных»] с целью вооружить их вседозволенностью²³⁸. Они выше любых общечеловеческих ценностей, они сверхчеловеки, если следовать теории сверхчеловека Ф. Ницше, только ими же извращенной.

Также и с патриотизмом. Верхушке выгодно, чтобы масса была патриотично настроена и любила ближних своих. Но насколько эти государственные деятели сами являются патриотами? Вопрос глупый. Они диктуют нам свои правила и нормы, апеллируя к пресловутому патриотизму. Точнее, диктуют нам не свои, а «наши» (то есть какими они должны быть) догматы мышления и поведенческие стереотипы, а нам и невдомек, что они сами – другие, что они не есть субъекты-носители тех правил, которые пытаются нам навязать. В годы сталинизма врагом народа объявляли того, кто пошел против власти, а не против народа. Власть же сама по сути являлась врагом народа, но, естественно, так себя не называла, а наоборот строила политику отождествления государственной воли и народной. А разве сейчас нет подобного мифа?

Насколько же глубоко оседают в массовом сознании «патриотические» псевдоценности! Если я прилюдно заявлю, что я не патриот и быть им не хочу, то какая общественная реакция последует на эти слова? Меня начнут обвинять в чем-то непонятном, аморальном и античеловеческом; на меня сразу повесят ярлык обывателя и т.д.

Отсюда следует вполне логичный вопрос: что такое патриотизм? Это любовь к родине или любовь к государству? «Государство – это младший брат церкви; а патриотизм, эта государственная добродетель, этот культ государства, является лишь отражением божественного культа» – фраза принадлежит перу Михаила Бакунина, которую можно найти в его «Письмах о патриотизме» ²³⁹. И дальше великий философ пишет: «для существования государства непременно нужно, чтобы какой-нибудь привилегированный класс был заинтересован в его существовании. И вот солидарные интересы этого привилегированного класса и есть именно то, что называется патриотизмом» ²⁴⁰. Михаил Александрович разделяет патриотизм на естественный, который называет «продуктом реально солидарной жизни общества» и своего рода искусственный, являющийся продуктом государственного гнета. Именно этот искусственный патриотизм идеолог русского анархизма подвергает жесткой критике, отмечая, что он выступает «привычкой дурной, узкой и злополучной, ибо он является отрицанием человеческого равенства и солидарности» ²⁴¹. И новоявленный правитель может взойти на престол, стать олицетворением государственной власти, благодаря эксплуатируемому им народному патриотизму – именно той форме патриотизма, которая, по взгляду Бакунина, является неестественной и неконструктивной, отрицающей солидарность и равенство. Выходит, такого рода патриотизм рождает ступени неравенства.

По моему мнению, чтобы не запутаться в понятиях, не стоит различать две формы патриотизма, а более целесообразно развести понятия «любовь к родине» и «патриотизм». Первое – суть проявление нормального и естественного чувства по отношению к своей стране – своему дому. Второе же – мифологема государства. Патриотом сегодня является тот, кто раболепно признает государственную политику и склоняется пред ней. Стоит только перейти границу дозволенного властью, как сразу рискуешь навлечь на себя обвинения в антипатриотизме, в народе понимаемые как обвинения в нелюбви к родине, поскольку патриотизм и любовь к родине ошибочно отождествляются. Выходит, можно быть патриотом, поддерживающим коррумпированную власть, продающую и предающую страну направо и налево, но в таком случае нельзя быть преданным своей родине. В данном случае эти понятия взаимоисключающие. Но если предположить, что когда-нибудь придет действительно преданная своей стране власть, то ее активиста можно будет назвать верным стране и государству одновременно, то есть в таком случае термины утратят свою антагонистичность. Но, к сожалению, пока мы подобный ход событий – приход некоррумпированной власти – не можем прогнозировать.

Н. Хомский, дискутируя с М. Фуко, говорит следующее: «ныне государство обладает властью навязывать определенное представление о том, что законно, однако это не предполагает, что все это окажется справедливым, точно так же и в определении того, что такое гражданское неповиновение, государство вполне может ошибаться» ²⁴². Из этой фразы следует утверждение о нетождественном характере понятий «законность» и «справедливость», возможно даже, об их некоторой оппозиционности по отношению друг к другу. Вообще, по мнению Хомского, они не абсолютно тождественны, не абсолютно различны, что мешает прочертить конкретную и четкую демаркационную линию между ними. И затем Хомский продолжает свою мысль: «когда я совершаю какое-то действие, которое государство рассматривает как незаконное, я расцениваю, что оно законно, то есть что преступно именно государство» ²⁴³. Здесь «я сам» как индивид, противостоящий государству, меняется с последним местами. И возникает вопрос: чье поведение законно, чье справедливо, и с чьей точки зрения оно законно и с чьей позиции оно справедливо? «Государство пытается преследовать в судебном порядке людей, которые разоблачают его преступления» ²⁴⁴, – вот слова Н. Хомского, которые можно возвести в ранг великого высказывания. А потому совершенно правильно и справедливо осуществлять действия, мешающие государству совершать преступления.

М. Фуко, в свою очередь, подобно Ф. Ницше, представляет справедливость как некое оружие, принадлежащее или политической власти или, наоборот, ее оппозиции. Эта справедливость, эта выдумка, может выступать как притязание угнетаемых, так и как оправдание угнетателей. И если, по нашему мнению, господствующая власть использует понятие справедливости как аргумент, позволяющий ей повлиять на массы ради достижения собственной выгоды (неважно, в чем эта выгода заключается), то она, эта власть, пытается создать тождественность между оной справедливостью и законностью. Но лишь пытается, а не создает, поскольку апелляция к справедливости – это чаще всего лишь прикрытие, мнимость, под поверхностью которой остается место лишь для меркантильных интересов властвующей верхушки и только.

Но, конечно, мы все так или иначе апеллируем к справедливости, и это происходит потому, что ее нет. Эта фикция так будоражит наше воображение, так нас беспокоит, что мы, порой находясь в полном отчаянии под гнетом власть держащих, используем ее как единственную соломинку, за которую можно уцепиться. У каждого человека, у каждого класса, у каждой общественной формации справедливость своя, и нельзя привести все возможные «справедливости» к единому знаменателю; некое действие справедливо лишь относительно уже принятого кодекса справедливости, оно не может быть справедливым вообще. Однако в политическом смысле под справедливостью принято понимать идею равенства, свободы и братства – как бы утопично и абстрактно это ни звучало (теория прирожденного интеллектуального равенства не представляется обоснованной, поэтому под равенством стоит подразумевать сокращение громадной материальной поляризации и равенство всех перед законом). Мы не можем забыть о справедливости, безвозвратно выбросить ее из головы, потому, что живем в классовом обществе (хотя классовость – далеко не единственный барьер для справедливости), где для нее нет пристанища, но есть место для ее символа, для этой существующей только в наших умах, а не в реальности, фикции. И наоборот, она исчезнет как утопическое ментальное представление и воцарится как реальное положение дел только в бесклассовом обществе, лишенном угнетателей и угнетаемых, о котором так давно мечтают М. Штирнер, П.Ж. Прудон, М.А. Бакунин, П.А. Кропоткин и другие представители анархического движения (индивидуализм, синдикализм, коммунизм). Проблема только в том, что возникновение описываемого ими общества едва ли возможно. Утопия – это не проект, осуществлению которого мешают некие субъективные или объективные факторы определенной общественной обстановки (по-другому, незрелость ситуации), а проект, барьером для осуществления которого служат законы природы²⁴⁵. Однако, ориентируясь на идеальные до невозможности общественные устройства, лучше пытаться брать от них то, что представляется возможным создать не в теории, а на практике. Ведь утопия – это не цель, а ориентир для дальнейшего движения. Это ориентир, регулирующий наличную – теоретическую и практическую – деятельность.

Естественно, я никого не призываю к созданию какой-либо утопической формы развития общества (по меньшей мере, это было бы глупо). Я просто хочу, не погружаясь в дебри социальных утопий и политических идеализаций, показать картину происходящего здесь и сейчас, и эта картина, на мой взгляд, не отличается особым оптимизмом. Она представляется нашему взору в виде мрачного, наполненного черным трагизмом сюжета. И поэтому, критикуя изображенное на ней положение вещей, мы волей-неволей говорим о желании повернуть события в иное русло, хотя бы минимально близкое к демократическому (в традиционном значении этого слова). Демократия как режим, в котором народ осуществляет правление ради народа, в котором все равны перед законом, – это не утопия, а возможность. Но современное российское общество, к сожалению, не готово к тому, чтобы взять ответственность в свои руки и добиться [относительной] справедливости. Социум мобилизован против собственного потенциала…

Справедливость для каждого своя и нет единой конкретной точки отсчета, исходя из которой, позволительно с методологической точностью отделять справедливое от несправедливого. Однако в интересующей нас сложившейся ситуации справедливой была бы та политика, администрация которой:

Характеристики

Список файлов ВКР