74040 (589341), страница 5

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 5)

"Мир - зеркало, отражающее то, что смотрит в него. Все зависит от настроения…"³⁹ - писал Бунин. Это высказывание один из принципов эстетического мышления Бунина, его видения и осмысления мира и природы, в частности. В его прозе начала 900-х гг.этот принцип имеет не только такие художественные формы своего выражения, которые были разработаны в литературе XIX в., но и новые, уже характерно бунинские, проявляемые в своеобразии его лирической прозы.

III. Концепция жизни в лирико-философских рассказах Бунина 900-х гг. Раздумья о месте и назначении человека

§1. " Перевал" как эпиграф ко всему творчеству Бунина

^{Конец 90-х гг. – время наряженных поисков творческой самостоятельности И. Буниным. Самокритичность его самооценок} свидетельствует, что в его творчестве наступил переходный период, своего рода "перевал" творческой жизни, на пути к которому Бунин должен был отречься от того, что было освящено великим авторитетом эпохи – именем Толстого. 1892-1899-1901 – хронология периода творческой жизни, когда Бунин, переживая увлечения своей писательской молодости, отрекаясь от многого в них, блуждал в тумане собственных сомнений, стремясь обрести бунинскую неповторимость. Кроме того, это период создания и ^{публикации лирической миниатюры "Перевал", которую сам Бунин поставил эпиграфом ко всему творчеству.}

_Пи

Это небольшое аллегорическое стихотворение в прозе, потребовавшее шесть лет работы над ним, отражает бунинское восприятие жизни и своего места в ней, в первую очередь, через образы-метафоры: "таинственная ночь", "холодный туман", "лес", "темнеющая долина", "маленькие хижины маленьких людей" и навязчивая метафора "жуткого одиночества на "перевалах". Символично говорится о поисках смысла бытия, о путнике, упрямо бредущем ночными кручами: "Иди, иди. Будем брести, пока не свалимся. Сколько уже было в моей жизни этих трудных и одиноких перевалов. Как ночь, надвигались на меня горестные страдания, болезни, измены любимых и горькие обиды дружбы – наступал час разлуки со всем, с чем сроднился. И, скрепивши сердце, опять брал я в руки свой страннический посох". (2,9)

За год до появления "Перевала" Бунин был назван "беллетристом настроения": "…в рассказах Бунина перед нами какая-то отрывочная и неустоявшаяся жизнь… Не человек строит свою судьбу, но судьба… и через случайные впечатления. Которым она подвергает человека, бросает его то в одну строну, то в другую, заставляя посменно переживать самые разнообразные настроения, в которых общего разве лишь чувство своей крайней беспомощности…"⁴⁰ Бунина обвиняли в том, что "… в жизни он начал искать не жизнь, а "звуков сладких и молитв".

После выхода сборника рассказов, открывающегося "Перевалом", критика высказывалась о новой программе Бунина – его художественном индифферентизме и эгоцентризме: "Прежний Бунин – представлялся по преимуществу писателем обиженных и угнетенных, занимался общественными явлениями и течениями, интересовался людьми самими по себе. Если же мы _{присмотримся к характеру его нового сборника, то... придем} к выводу, что теперь у писателя на первом плане только его настроение, теперь для него другие люди - только повод высказать свои чувства, мысли, ощущения".⁴¹

Критик журнала "Мир божий" Богданович писал: "Взятый в отдельности каждый такой очерк производит приятное впечатление грациозной вещицы, проникнутой поэтическим настроением. Но собранные вместе, эти двадцать (или около того) маленьких "настроении" не дают чего-либо яркого, цельного, а так и остаются отдельными мелкими картинками, черточками, штрихами, рассеянно выхваченными автором из своей записной книжки".⁴² Но в такой оценке игнорировалась общая тенденция русской прозы, выразившаяся в усилении ее лиризации и субъективации, особенно отчетливо наметившаяся на грани веков. Это явление положительно оценивал еще Белинский, видевший в стремлении к субъективности повествования одну из особенностей реалистического направления в литературе. Этот принцип субъективности получил развитие в повестях и романах Л. толстого, видевшего в самобытности духовного облика человека существенную меру его значимости. Подобная тенденция и в эволюции повествования романов Достоевского. Начатое Толстым и Достоевским продолжил Чехов, который в рассказах последнего десятилетия ("Анна на шее", "Дом с мезонином", "Крыжовник", "О любви" и других) почти полностью отказался от "безавторской" объективной манеры. Спокойное изображение действительности вытесняется в его поздних рассказах напряженным _{философским раздумьем о жизни, о назначении человека, его месте в} ^{истории. Меняется структура повествования: все больше места занимают лирико-}философские медитации, реализованные то в виде прямой авторской речи, то в форме монологов героев. Муромцева-Бунина пишет: "То. о чем он (Бунин) пишет в "Жизни Арсеньева" - муки и страдания писать, как хочется, "ни о чем", - зародилось именно в эти годы".⁴³ В связи с этим Бунин предстал перед критикой "искателем красоты и высших радостей для себя"; было высказано опасение: "интенсивно отзываясь на. красоту и отыскивая везде и всюду красивое, г. Бунин все чаще и чаще будет проглядывать жизнь, а его дарование – терять и свою ценность, и свои права на признание…"⁴⁴

По поводу "перевала" критика вообще высказывалась в том роде, что это "не слишком глубокая философия жизни".⁴⁵

Подчас кажется, что Бунин позирует перед читателем, привлекая внимание прозрачной символикой повторяющихся иносказаний о "сладкой безнадежности" человеческого одиночества: "…туман сбил меня с толку… Я не понимаю молчаливых тайн этой ночи, как и вообще ничего не понимаю в жизни. Я совершенно одинок, я не знаю, зачем я существую… Мне никто не нужен теперь, и я никому не нужен, и все мы чужды друг другу…" (1, 230)

Бунин оправдывается, делает возвышенными страдания одиночества, эстетизируя идею "отъединенной от мира личности, расторгнувшей все общественные связи и растерявшейся перед хаосом мироздания: "Все равно, все равно!" - повторял я с мучительным наслаждением. – Пусть бушует ветер, пусть шум деревьев, стук ставень, чьи-то крики вдали сливаются в один дикий хаос! Жизнь, как ветер, подхватила меня, отняла волю, сбила с толку и несет куда-то вдаль, где смерть, мрак, отчаянье...". (2, 10)

Субъективность повествования не только в том, что рассказ написан от первого лица, наполнен размышлениями повествователя-героя, но и всем строем лексики и фразеологии, не отличающихся от прямой авторской речи. В размышлениях героев немало от философской и жизненной концепций самого Бунина, которая почти не изменится и в дальнейшем его творчестве. Автор анализирует сложную философскую концепцию "загадочной противоречивости жизни", ее "непрекращающегося движения, как основного признака живого". Об этом свидетельствует семантическое чередование лексем "день" и "ночь", "солнце" и "туман" и так далее, реализующихся в сложной системе параллелизма, в "карнавализованной игре света и тени",

Одиночество, беспомощность перед хаосом мироздания и "бурями" жизни, поиски новой красоты, высших радостей и благословение тайн всеразрешающей смерти - эти мотивы определяют существо жизненной и эстетической позиции Бунина на рубеже столетий, В русской литературе конца XIX века такая позиция не оригинальна – и прежде всего в отношении к декадансу этого времени и его эстетическому выражению в символизме.

"Перевал" ознаменовал новый этап в идейно-эмоциональном и стилистическом плане. Наиболее полно он представлен лирическими миниатюрами начала века. Этот рассказ стал определенным предвидением и в личной судьбе автора. Через всю жизнь он пронесет "страннический посох". Бунин как бы предвидел своп долгий страннический путь и трудный час разлуки, который оказался часом разлуки с родиной.

Скорбное ощущение недосягаемости постоянно ускользающей цели сопровождало писателя всю жизнь. Будущее постепенно теряло для него ценность, прошлое становилось трепетно, горько и нежно любимым.

§2. Фольклорные и христианские мотивы как средство воссоздания народного мировосприятия

Особое значение в формировании стиля Бунина имело изучение устного народного творчества. В государственном музее в Орле хранятся выписки писателя из фольклорных записей Барсова, записей старинных слов, народных выражений, пословиц, поговорок. Странствую по Украине, Бунин, по его собственному признанию, "жадно искал сближения с народом, жадно слушал песни и душу его"⁴⁶. Но в то же время он считал, что художник не должен довольствоваться внешним подражанием фольклорным произведениям: "Что касается ухищрении и стилизации под народную речь модернистов, тоя считаю это отвратительным варварством".⁴⁷ Бунин резко отрицательно относился ко всякого рода подделкам под народный стиль. Псевдонародному "русскому стилю" современных ему модернистов, подменявших живое восприятие мира мифотворчеством, Бунин-реалист противопоставляет верность духу и образности русского фольклора, то соединение приемов сказочности с правдой жизни, которое лишний раз подчеркивало неисчерпаемые возможности реалистического метода изображения действительности.

"Сказочность" повествования, во многом базирующаяся на образной символике, стала одним из новшеств в бунинских лирических миниатюрах. В них живет, думает, чувствует не только человек, но и природа, которая с помощью олицетворений и высокой поэтизации полностью восстановлена в своей "телесности": "Ни души! – сказал ветер, облетев всю деревню и закрутив в бесцельном удальстве пыль на дороге". (2,С.) Русский пейзаж для Бунина неразрывно связан с русской жизнью, составляет в единстве с ней природно-национальную стихию, в которой формируется национальный характер, нравственность, духовность. Нравственно-философские взгляды самого Бунина характеризует О.В. Солоухина, приводя бунинское высказывание: "…чувствую в себе всех предков своих… и дальше, дальше чувствую свою связь со "зверем", со зверями – и нюх у меня, и глаза, и слух – на все – не просто человеческий, а нутряной – "звериный". Поэтому "по-звериному" люблю я жизнь, все проявления ее – связан я с ней, с природой, с землей, со всем, что в ней, под ней, над ней".⁴⁸

Двуединство внешнего и внутреннего мира природы и человека создает в бунинской прозе удивительное сочетание статики и динамики, объективности изображаемого и интимного сопереживания с этим изображаемым, чему способствует прием олицетворения, Так, в рассказе "Сосны" метельный ветер то нежно вызванивает, "поет тысячью эоловых арф", то с шумоми свистом проносится по крыше, подобно огромной массе птиц. Галки на лапах сосен то, хрустя снегом, звонко и радостно "смеются от удовольствия", то ^{превращаются в траурные отметины зимнего дня".}

Природа для Бунина - важнейшая ценность и сама по себе, и в отношении к человеку. Стимулируя развитие личностного сознания, она удерживает ^{от поколения к поколению единое представление о красоте у целого народа.}

_{Так, в "Эпитафии" Бунин живописует осень: "Осень приходила} к нам светлая и тихая, так мирно и спокойно, что казалось, конца не будет ясным дням. Она делала дали нежно-голубыми и глубокими, небо чистым и кротким. Тогда можно было различить самый отдаленный курган в степи, на открытой и просторной равнине желтого жнивья. Осень убирала березу в золотой убор. А береза радовалась и не замечала, как недолговечен этот убор, как листок за листком осыпается он, пока, наконец, не оставалась вся раздетая на его золотистом ковре.

Очарованная осенью, она была счастлива и покорна, и вся сияла, озаренная из-под низу отсветом сухих листьев. А радужные паутинки тихо летали возле нее в блеске солнца, тихо садились на сухое, колкое жнивье... И народ называл их красиво и нежно – "пряжей богородицы". (2, 195) В этом отрывке два действующих "лица", одно из которых - полновластная "хозяйка" осень, обходящая свои владения, щедро, но ненадолго оставляя свои дары. Золотым отсветом ослепляет читателя великолепие русской осени. Глубоко национальное ее отображение подчеркивается упоминанием одного из символов России – березки в золотом уборе, которая счастливо встречает приход осени. В этом есть определенный смысл. С одной стороны, осень - время увядания и светло-грустных воспоминаний, с другой, для крестьянской Руси осень знаменовала завершение земледельческих работ, сбор урожая и связанные с этим многочисленные праздники, предварявшие зимнее затишье в крестьянской жизни. Однако ощущение тихой, светлой радости вскоре сменяется, как это происходило и с самим автором, тягостным ощущением, "когда осень сбрасывала с себя кроткую личину… волчьи глаза светились ночью на задворках. Нечистая сила часто складывается ими, и было бы страшно в такие ночи, если бы за околицей деревни не было старого голубца". (2, 195) Однако писатель ощущает ласку природы даже тогда, когда она сурова к человеку. "Как хорошо поглубже вздохнуть холодным воздухом и почувствовать, как легка и тонка шуба, насквозь пронизанная ветром!" (2, 218) С первых страниц рассказа "Сосны" природа и человек противопоставлены. Контраст проводится последовательно - через всю первую часть рассказа. Идет четкое разграничение принадлежащего миру природы и миру человека. "Вечер, тишина занесенного снегом дома, шумная лесная вьюга наружи". (2, 210) Бесконечному пространству леса, снега противостоит тихое в "тумане отдыха", дремы, пространство человеческого жилья; морозному ветру - жаркая лежанка; заколдованному, сказочному, живому лесу, грозящему бедами человеку, - фантазийный мир старика-пастуха о том, как жил да был один "вьюноша"; беспросветной вьюжной мгле теплый мерцающий огонек лампы в доме. И, кажется, ничто не в состоянии объединить эти распавшиеся миры. Но замкнутое пространство гнетет человека. Повествователь выходит из дома в метель. Неласково встречает лес человека, "ветер рвет шапку". Теперь тревожное напряжение души соотносимо с беспрерывным кружением пурги. Враждебность природы подчеркнута вымышленным образом одинокого путника, заблудившегося в зимнем лесу. Однако энергия жизни природы будто передается человеку. Как ни страшен гул ветра, ни силен мороз, но "ох, как хорошо поглубже вдохнуть холодным воздухом". (2, 218) Природа заставила человека быть сильным, она дает ему все новые и новые силы для жизни. Выйдя на прямое общение с природой, то есть, отрешившись от личностного, человек попадает в ритм ее бытия и ощущает благотворное влияние: "Минуты текли за минутами - я все так же равномерно и ловко совал ногами по снегу. И уже ни о чем не хотелось думать… славно было чувствовать себя близким этому снегу, лесу, зайцам, которые любят объедать молодые побеги елочек…" (2, 218) Неудержимый наплыв впечатлений рождает образ за образом. Вслед за вступлением теснятся прекрасные образы в неожиданных, словно резцом высеченных метафорах. Например: "Ураган гигантским призраком на снежных крыльях проносится над лесом". (2, 217)

Характеристики

Список файлов ВКР