3527-1 (588716), страница 8

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 8)

2.

За две недели до празднеств, 5 февраля 1880 года все они пережили ужасное потрясение – очередное покушение на особу Государя , при котором могла погибнуть и вся фамилия.

Бомба злоумышленниками была заложена в нижнем этаже Зимнего, как раз под столовой, где должна была собраться почти вся семья, кроме хворающей Государыни – давали парадный обед в честь приезда ее брата, герцога Александра Гессенского и сына его – принца Болгарского.

Благодарение Богу, поезд принца опоздал на несколько минут, задержались со встречею на Варшавском вокзале, и эта досадная неприятность всем им спасла жизнь!

Минни помнила этот день во всех мельчайших подробностях. Начинался он, как обычно: утренний кофе, молитва с детьми в Аничкове: Александр уехал к отцу в Зимний, на доклад министров, потом вернулся, они позавтракали, и поехали кататься верхом на лошадях в Манеже. Старшие дети корпели над уроками. Маленькие – Михаил и Ксения – остались под строгим присмотром бонны.

Потом, после Манежа, было семейное чаепитие, ежедневный доклад воспитателей о детях, после она ушла к себе в будуар, хотела было заняться туалетом к парадному обеду и разбором семейных фотографий, но тут прибежали, в сопровождении гувернера, сыновья, прося поправить им грифельные рисунки. Хватились карандашей, их на столе не оказалось: опять Мишкин утащил – проказничать! В кабинет же к «Папа Александру» за новыми идти было неловко..

Кое - как отыскали нужное, с помощью мсье Дюппере* (*Учитель французского языка в семье Цесаревича Александра Александровича – С. М.) Но пока провозились с поправками, ей уже надо было идти будить Александра – боялись не успеть на вокзал. Оттуда, уже совсем спешно, поехали во дворец – опаздывали к обеду, который и так был отложен до половины седьмого вечера…

3.

Но едва все шумною толпою вошли в большой коридор – галерею и Александр Второй вышел навстречу гостям, как раздался страшный треск, грохот, под ногами все зашаталось, и разом погасло газовое освещение.

Минни в первую секунду похолодела от ужаса, а после, опомнившись, вместе со всеми побежала в желтую столовую, откуда слышался шум. Все окна в комнате были без стекол, стены дали трещину, люстры были затушены и все кругом было покрыто густым слоем пыли и известки. Дышать было невозможно. Александр и его брат Владимир, сломя голову побежали на большой двор, откуда слышались страшные крики и суматоха.

Минни хотела было бежать за ними следом, но муж прокричал ей, чтоб она оставалась на месте: во дворе может быть опасно! Кругом стояла тьма кромешная! Цесаревна помнила, что взяла у кого то из рук шандал со свечою и, вне себя от тревоги и безотчетного страха, беспрерывно кашляя, прижимая к лицу платок, побежала наверх, на второй этаж, в покои матушки – императрицы, ломая голову над тем, как успокоить смертельно больную – кругом стоял невообразимый шум!

Но успокаивать Марию Александровну не пришлось: под воздействием лекарств она находилась в полузабытьи, и, казалось, ничего не слышала. Облегченно вздохнув и строго наказав перепуганным сиделкам ничем не тревожить Государыню, Минни снова помчалась вниз. По дороге кто – то из офицеров или свиты успел прокричать ей, что разрушено помещение главного караула внизу, пострадало более шестидесяти человек солдат и офицеров Финляндского полка, несшего в тот вечер дежурство – множество раненных, а убитых пока счесть невозможно: придавлены обломками!

Цесаревна выбежала во двор, к помещению главного караула, и закусила губу, чтобы не закричать от ужаса: большое здание было полностью разрушено взрывом, основание его провалилось в землю более чем на сажень глубины, кругом валялись обломки стен, сводов, кирпича, стекол, слышались стоны и крики раненных, метались люди, лошади, огни..

Мельком в этой страшной суматохе увидела знакомую широкую спину мужа и высокий стройный силуэт Государя – свекра, потом услыхала его твердый и ясный голос: он отдавал распоряжения об отправке раненных в ближайшие больницы и лазареты. Бешеное биение сердца мгновенно стихло. Живы, благодарение Богу!

4.

Как прошли часы до полуночи, когда Александр с отцом в малахитовой гостиной Зимнего сели все же сыграть партию в вист, Минни почти не помнила: ноги гудели от напряжения, а в голове путались фамилии раненных и контуженных, которые она старательно пыталась запомнить – завтра или в ближайшие дни всех их обязательно предстояло навестить. С тревогою оглядывала гостиную: всем ли налит чай, достаточно ли горяч?.. О парадном обеде пришлось забыть: несколько часов шла погрузка раненных, нужно было распорядиться и о кострах, и о ночлеге, и о еде для офицеров и солдат, что расчищали ужасные руины.. Цесаревна видела, что муж и свекор держали в руках карты, но мысли их витали далеко от легкой и красивой салонной игры… Не мудрено! Это было уже пятое покушение на Государя, совершенное русскими людьми, на русской земле!

Все произошедшее никак не укладывалось в голове Минни, она не могла постигнуть сих крайностей русского характера: любить и ненавидеть одновременно, иметь души как бы из двух половинок, детской, светлой и солнечной, и – злодейской: темной, непостижимой сердцу!

Да, она многого не могла принять сердцем и разумом в этой стране, ставшей навсегда ее домом. Леденящий душу холод этикета, заторможенность чувств, и, одновременно, - почти полное презрение к нравственным, этическим нормам, напыщенное, показное христианство, лесть, угодничество, фальшь, царящие при императорском Дворе.

Помогала жить и выжить в этой душно – невыносимой, «золотой клетке светских правил» лишь ее многолетняя к ним привычка и способность характера ее, поистине - драгоценная: превращать надоевшее «так надо», в – «так должно быть»!

Она старалась никого не судить, ко всем быть ровной, приветливой, свои обязанности выполняла безукоризненно. Чужую же ложь, если открывалась она нечаянно, чужое предательство, подлость, если пропасть их возникала перед нею, принимала с истинно царственным великодушным презрением и христианскою жалостью…

5.

Даже и то, что прямо над их головами, в третьем, фрейлинском этаже Зимнего, жила вместе со своими детьми и княжна Екатерина Михайловна Долгорукая, возлюбленная Императора, роман с которой длился уже более четырнадцати лет, на глазах всех и вся!

Узнав о скандальной связи Императора впервые, еще вначале 1867 года, Минни была потрясена до глубины души: как же со всем этим мирится гордая, щепетильная и благородная свекровь – Государыня?! Неужели она ничего не видит и не знает?!

Нет, Мария Александровна все видела и все – знала. Женское сердце вообще обмануть трудно. Любящее женское сердце обмануть – невозможно. Безмерно почитая супруга и его высокий сан, императрица никогда, ни единым словом, ни малейшим намеком не позволила себе бросить малейшую тень неудовольствия на официальную репутацию Александра Второго – добропорядочного отца семейства!

Да, на виду у всех, при свете дня, Государыня Мария Александровна оставалась почитаемою особой, которую трепетно оберегали, охраняли, о здоровье которой участливо расспрашивали, для которой строили роскошные виллы в Крыму и на Лазурном берегу Франции, приглашали лучших врачей и вышколенных сиделок.. А ночи.. Что ж! Над ночами Императора она была более не властна, как и над душою, и над сердцем, признающим другую.. Других.. Она потеряла им счет давно, да и не вела его никогда, просто – знала. .Как и всякая женщина, которая любит!

В большой и дружной царской семье - шестеро братьев и сестра – было наложено как бы негласное табу на разговоры о бесчисленных увлечениях державного отца, закончившихся – таки весьма банально: созданием тайной второй семьи. «Невенчанную любовь» Государя, сияющую Долгорукую встречали об руку с ним в коляске, на прогулках, балах, во время визитов Царя за границу, на отдыхе в Крыму..

Но фатальное имя княжны Екатерины Долгорукой в присутствии Государыни, однако, ни разу не прозвучало. Это делалось прежде всего из глубочайшего уважения к матери, которую все дети (особенно старшие сыновья) просто – боготворили. Так уж сложилось в государственной семье, в романовском клане: боготворить женщину, стоящую на ступенях трона, слегка и почтительно обходя ее, когда она надоест.! Рыцарский культ по отношению к «первым дамам империи» и дамам вообще в семье был заложен давно, еще в Павловские времена… Блестящая традиция, ничего не скажешь, коли не превращается из понятного «так должно быть» в ненавистное «так надо!» Минни чувствовала .что первое брало постепенно верх над вторым и все в семье Кесаря стало напряженным и скользким, как в искривленном зеркале.

Как часто, входя в будуар Императрицы с утренним приветствием, молодая невестка заставала ее в слезах безысходного отчаяния, грустной, подавленной, а утешить – не смела, не могла, просто – не имела права, так как считала себя банально счастливой в семейной жизни, а советы счастливицы навряд ли смогли бы утешить страдающую душу, не Императрицы, о, нет, просто - просто Женщины, оставленной супругом! Однажды, после очередного такого тягостного свидания, Цесаревна в слезах приехала домой, в Аничков дворец, ворвалась в кабинет мужа и рыдая, стала умолять его непременно поговорить с отцом и убедить поскорее прекратить весь этот «фамильный фарс», ведущий к непременной трагедии, ведь когда – нибудь «все это убьет дорогую Мама», а венценосная семья России напрочь потеряет уважение народа! В Дании такое было бы совершенно немыслимо!

Александр в ответ только посмотрел на нее кроткими глазами ребенка, полными невыразимой муки, отрицательно покачал головою и приложил палец к губам. Этот безмолвный жест отчаяния сразил Минни. Она мгновенно поняла, как невыносимо тяжело Александру знать о предательской слабости отца, о страданиях матери, уносящих по капле ее жизнь, здоровье, силы…

Пресловутый «Романовский кодекс чести» и неписанный закон, по которому жила громадная империя : слово и воля Самодержца – нерушимы и обязательны к исполнению для всех, а сам он равен Богу на земле и неподсуден – создавали поистине гибельный, замкнутый круг из которого было невозможно!

Оставалось только принять все, как азбучную истину, и покориться ей, что Цесаревна Мария и сделала, заперев свои подлинные чувства на замок.

С того горького момента она решительно пресекала все сплетни об Императоре и княжне Долгорукой в своем присутствии, исходившие из уст «великосветских стрекоз», и самой главной из них – победно - язвительной тетушки Ольги Феодоровны, урожденной принцессы Баденской, жены Великого князя Михаила Николаевича, брата свекра – Государя и ее подруги, придворной дамы Двора, генеральши Александры Богданович. Мария Феодоровна старалась всячески избегать назойливого общества подобных дам.

С гораздо большею радостью, неустанно, она устраивала детские балы для сирот, утренники в приютах, концерты, чайные вечера, на которых она неизменно распоряжалась и куда приглашались лучшие в России писатели и поэты: Ф.Тютчев, А. Фет, А. К. Толстой, Ф. М.Достоевский; историки и ученые: профессора университетов: Миклухо – Маклай, Менделеев, Бекетов, Ключевский, Ушинский, Пирогов.. Цесаревна знала, что этим всегда доставит приятное свекрови, несшей свое отчаяние в горделивом одиночестве, которого нисколько ни скрашивала ни сверкающая царская тиара, ни пылкое обожание подданных…

Думается, Мария Александровна чувствовала молчаливую, неизменную поддержку невестки, и должным образом оценивала это. Во всяком случае, в присутствии Цесаревны взгляд покинутой Императрицы неизменно – теплел, а в голосе чувствовалось меньше горечи. Внуков же своих, старших сыновей Минни :Ники и Жоржи Государыня просто обожала, как простая смертная бабушка. Цесаревна не мешала ей баловать их. На то они и внуки!

6.

А Александр Второй? Он, несомненно, понимал всю двусмысленность и горечь своего собственного положения, но ничего не мог с собою поделать увы! Его привязанность к лукавой прелестнице – княжне приобрела какой –то почти маниакальный характер. Чувство Долга было полностью подавлено огнем поздней страсти. То, чему он учил своих детей всю жизнь, беспрестанно нарушалось им самим! Возразить же, дать Венценосцу, пылко, до безумия влюбленному какой то совет, предостеречь его от губительных шагов никто не смел, и Государь обреченно нес груз своего чувства тоже – в полном одиночестве – почти до самой смерти сомневаясь в его глубине и истинности… Сомнение выразилось лишь однажды, в строчке письма морганатической супруге – княжне :

«Но что же делать, влюбились друг в друга как кошки, и на миг расстаться не можем!»

Немного странное, беспомощное, брезгливое сравнение: «как кошки!» - для того искреннего и беспредельного чувства, которое, как уверяла княжна, они с императором неизменно испытывали друг к другу…

Но кто изведает до конца глубины чужой души и чужих мыслей?! Людской воле это неподвластно, увы!

Не решаясь в открытую осуждать поведение свекра, Цесаревна, тем не менее, постоянно, тактично, но – твердо, отказывалась присутствовать на тех вечерах и балах, где бывала и блистала «famme fatale»* (*роковая женщина – франц. – С. М.) свекра – кесаря…

Характеристики

Список файлов ВКР