32602 (587432), страница 24
Текст из файла (страница 24)
С целью сравнения приведем положения ст. 1 ГК РФ, в которой принцип с аналогичным названием, сформулирован следующим образом: «гражданские права могут быть ограничены на основании федерального закона и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства» [89]. Норма ст. 3 ГК Украины также закрепляет недопустимость произвольного вмешательства в сферу частной жизни граждан и недопустимость прекращения права собственности, кроме случаев, установленных Конституцией Украины и законом [90]. Такая позиция законодателя находит поддержку и в правовой доктрине. «Ограничения должны преследовать исключительно конституционные цели и быть им соразмерными; прямо и недвусмысленно закреплены в законах в рамках единообразной нормативной стратегии; они не могут фактически проводиться через установление определенного порядка реализации других одноуровневых (смежных) полномочий или иным образом подрывать системную целостность основных прав и свобод; не имеют обратной силы; адресованы исключительно добросовестно пользующимся своими правами субъектам» – справедливо полагает В.И. Крусс [192, с. 18].
Принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела имеет двухвекторную направленность. В первую очередь он адресован публичной власти. В этом качестве он «представляет собой самоограничение государства, которое тем самым обязуется не вмешиваться в дела и отношения, которые являются сферой частных интересов. Реализации требований исследуемого принципа содействуют правила законодательства об имущественной ответственности органов публичной власти за незаконное вмешательство в гражданские правоотношения (ст. 15 ГК), а также о возможности признания судом недействительными актов публичной власти и их неприменении при разрешении спора (ст. 11 и 12 ГК). Данный принцип означает также, что государство обязано пресекать действия иных лиц, представляющие собой произвольное незаконное вмешательство в чьи-либо частные дела» [103, с. 23]. В то же время, данный принцип содержит в себе требование, обращенное к участникам гражданских правоотношений воздерживаться от незаконного вмешательства в дела друг друга.
Закон Республики Беларусь от 18 июля 2000 г. «Об экономической несостоятельности (банкротстве)» содержит правовую норму о недопустимости вмешательства в деятельность управляющего. В соответствии со ст. 63 названного Закона «воздействие в какой-либо форме на управляющего в целях воспрепятствования исполнению им обязанностей управляющего в производстве по делу о банкротстве либо принятия незаконного решения или иного судебного акта хозяйственного суда влечет за собой ответственность в соответствии с законодательством» [319].
Наиболее яркое проявление принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела находит в сфере личных неимущественных отношений, где он конкретизируется в положениях законодательства о неприкосновенности частной жизни, личной и семейной тайны граждан, их чести, достоинства и деловой репутации, иных личных неимущественных прав и других нематериальных благ (ст. 151 ГК). Согласно ст. 153 ГК гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. По требованию заинтересованных лиц допускается защита чести и достоинства гражданина и после его смерти. Юридические лица имеют право на защиту своей деловой репутации. Указанные правила о защите деловой репутации гражданина соответственно применяются к защите деловой репутации юридического лица, кроме возмещения морального вреда [282].
Принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела предполагает и недопустимость нарушения прав субъектов на конфиденциальность почтовых и иных сообщений, нарушение тайны вкладов, врачебной и коммерческой тайны и др. В соответствии с положениями Закона Республики Беларусь от 15 декабря 2003 г. «О почтовой связи» «все операторы почтовой связи обязаны обеспечивать соблюдение тайны почтовой связи. Информация об адресных данных пользователей услуг почтовой связи, о почтовых отправлениях и их содержании и иные сообщения, входящие в сферу деятельности операторов почтовой связи, являются тайной почтовой связи и могут выдаваться только отправителям, адресатам или их законным представителям, а также государственным органам в случаях, предусмотренных законодательными актами» [269]. В БК Республики Беларусь содержится статья, согласно которой «сведения о счетах и вкладах, в том числе сведения о наличии счета в данном банке, его владельце, номере и других реквизитах счета, размере средств, находящихся на счетах и во вкладах, а равно сведения о конкретных сделках, об операциях по счетам и вкладам, а также имуществе, находящемся на хранении в банке, являются банковской тайной и не подлежат разглашению» [22].
Принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела проявляется также в положениях законодательства об охране информации, составляющей служебную или коммерческую тайну (ст. 140 ГК). Так, в Положении о коммерческой тайне, утвержденном постановлением Совета Министров Республики Беларусь 6 ноября 1992 г. № 670, определены экономические и правовые основы защиты коммерческой тайны. Согласно п. 1 этого Положения «коммерческую тайну составляют преднамеренно скрываемые экономические интересы и информация о различных сторонах и сферах производственно-хозяйственной, управленческой, научно-технической, финансовой деятельности субъекта хозяйствования, охрана которых обусловлена интересами конкуренции и возможной угрозой экономической безопасности субъекта хозяйствования. Гарантом прав субъектов хозяйствования на коммерческую тайну и ее защиту выступает государство (ст. 12). В ст. 2 названного Положения подчеркивается, что информация, составляющая коммерческую тайну, является собственностью субъекта хозяйствования либо находится в его владении, пользовании, распоряжении в пределах, установленных собственником и законодательными актами» [342]. Данная норма представляется достаточно показательной, поскольку еще раз подтверждает наличие органической связи и функциональном единстве принципов гражданского права. Действия по разглашению информации, составляющей коммерческую тайну субъекта хозяйствования, являются одновременно нарушением как исследуемого нами принципа недопустимости произвольного вмешательства в частные дела, так и другого гражданско-правового принципа – неприкосновенности собственности (ст. 2 ГК).
В некоторых случаях в порядке и на условиях, предусмотренных в законе, вмешательство в частные дела объективно необходимо. К сожалению, мы вынуждены констатировать, что не всегда такой порядок внедрения публичного интереса в сферу частноправовых отношений соблюдается, и в ныне действующем законодательстве принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела реализуется не в полной мере. Свидетельством тому является проблема соотношения договора и законодательства. В п. 2 ст. 392 ГК «Договор и законодательство » закреплено: «Если после заключения и до прекращения действия договора принят акт законодательства, устанавливающий обязательные для сторон правила, иные, чем те, которые действовали при заключении договора, условия заключенного договора должны быть приведены в соответствие с законодательством, если иное не предусмотрено законодательством». Перечень актов законодательства, закрепленный ст. 3 ГК, весьма значителен, и требования каждого из них обязательны для договаривающихся сторон. Это означает, что правовая норма любого нормативного акта может ограничивать действие как принципа недопустимости произвольного вмешательства в частные дела, так и принципа свободы договора. Кроме того, придание законодательству обратной силы является нарушением конституционного принципа верховенства закона.
Постановлением Пленума Высшего Хозяйственного Суда Республики Беларусь от 16 декабря 1999 г. № 16 «О применении норм Гражданского кодекса Республики Беларусь, регулирующих заключение, исполнение и расторжение договоров» предусмотрено, что если стороны не внесли в договор изменения, связанные с принятием акта законодательства, устанавливающего обязательные для сторон правила, иные, чем действовавшие при заключении договора, суд по иску заинтересованной стороны своим решением утверждает необходимые изменения договора (п. 15) [281]. Тем самым на законодательном уровне закрепляется приоритет законодательства над договором, причем как действующего в момент заключения договора, так и вводимого в действие после его заключения.
Для сравнения отметим, что в п. 2 ст. 422 ГК России «Договор и закон » закреплено: «Если после заключения договора принят закон, устанавливающий обязательные для сторон правила иные, чем те, которые действовали при заключении договора, условия заключенного договора сохраняют силу, кроме случаев, когда в законе установлено, что его действие распространяется на отношения, возникшие из ранее заключенных договоров» [89]. В числе оснований для изменения или прекращения договора cт. 651 ГК Украины рассматривает согласие сторон, если иное не установлено договором или законом [90]. Таким образом, российский и украинский законодатель в предусмотренных только законом, а не законодательством случаях допускает отступления от названных принципов гражданского права.
Из изложенного вытекает следующее. Во-первых, сохранение п. 2 ст. 392 ГК Республики Беларусь в указанной редакции является нарушением ряда принципов гражданского права Республики Беларусь, несет потенциальную угрозу автономии воли участников гражданского оборота и стабильности договорных отношений. Во-вторых, подобные принципиальные расхождения в нормах гражданского права являются существенным препятствием на пути реализации планов по созданию Союза России и Беларуси. Формирование единого экономического пространства и налаживание хозяйственных связей станут возможными только при условии формирования единого правового пространства, что предполагает решение проблемы унификации в первую очередь гражданского законодательства двух стран. С учетом этого в ст. 20 Договора о создании Союзного государства установлено: «Государства-участники создают единое экономическое пространство. В Союзном государстве действует унифицированное, а затем и единое законодательство, регулирующее хозяйственную деятельность, в том числе гражданское и налоговое законодательство» [287]. На наш взгляд, в процессе такой унификации положения ст. 422 ГК РФ могут быть взяты за основу.
Принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела является одновременно общеправовым (конституционным) и отраслевым гражданско-правовым принципом. В его содержании находят сочетание идеи частного и публичного характера, разумное соотношение которых позволяет установить такой порядок юридических отношений, в соответствии с которым все участники правовых отношений, защищены от произвольного вмешательства в их дела. Произвольным вмешательством в частные дела следует признать любое вмешательство, не основанное на законе. Во всех случаях, когда законодатель считает необходимым отступить от положений данного принципа, он должен руководствоваться в первую очередь соображениями законности, и лишь во вторую – целесообразности.
Принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела, закрепленный ст. 2 ГК, следует сформулировать следующим образом: «участники гражданских правоотношений приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своих интересах, вмешательство в частные дела не допускается, за исключением случаев, когда такое вмешательство осуществляется на основании закона в интересах национальной безопасности, защиты нравственности, здоровья населения, прав и свобод других лиц» [29–А].
На примере действия принципа недопустимости произвольного вмешательства в частные дела прослеживается органическая взаимосвязь принципов гражданского права, образующих систему. В нормах вещного права этот принцип сливается воедино с принципом неприкосновенности собственности, в нормах обязательственного права – с принципом свободы договора. Эта взаимосвязь должна учитываться законодателем при принятии нормативных правовых актов, содержащих нормы гражданского права.
4.3.5 Принцип добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений
Сущность гражданского права состоит в том, что оно выражает начала децентрализации, свободы отдельных субъектов. Соответственно этому правовое регулирование взаимоотношений таких субъектов по общему правилу строится не с помощью общеобязательных норм и запретов, а в форме различного рода дозволений и ориентиров, допускающих самую широкую возможность выбора вариантов поведения в рамках закона. Сама природа возникающих правоотношений требует от гражданского права адекватных форм регулирования: сочетания равенства, автономии воли, имущественной самостоятельности субъектов и необходимости учета последними прав и законных интересов других участников гражданского оборота. Именно стремлением законодателя найти компромисс между «подавлением институтов частного права, приводящим к неэффективности экономики, и злоупотреблением частным правом, влекущим большую социальную напряженность» [496, с. 168], можно объяснить включение в число основных начал гражданского законодательства принципа добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений.
Данный принцип также призван обеспечить равновесие между максимально допустимой свободой реализации частных (индивидуально-личных) интересов и требованиями соблюдения публичных (государственно-общественных) интересов (обеспечение безопасности, защиты жизни и здоровья людей, охрана окружающей среды, историко-культурных ценностей и т.п.). Прав Г.А. Гаджиев, полагающий, что «добросовестность как правовой принцип выполняет роль общего правового регулятора, необходимость в котором связана с тем, что при совершении правовых действий, направленных на достижение субъективного интереса, необходимо учитывать такую объективную реальность, как интересы контрагента, равно как и публичные интересы» [78, с. 58].
Характеризуя основные принципы и тенденции развития гражданского и торгового права, Е.А. Васильев и А.С. Комаров к их числу справедливо относят «заметное увеличение нормативных предписаний, направленных на защиту лиц, действующих добросовестно, опираясь на соответствующее волеизъявление другого лица, или добросовестно приобретающих имущество, от несобственника. Значительную роль в области договорного права и иных областях стало играть понятие разумности и справедливости…» [96, c. 30].
Следует отметить, что принцип добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений – явление не новое ни для гражданского законодательства, ни для гражданско-правовой доктрины. Так, ст. 5 ГК БССР 1964 г. предусматривалось: «При осуществлении прав и исполнении обязанностей граждане и организации должны соблюдать законы, уважать правила общежития и моральные принципы общества» [87]. Важное место отводилось исследуемому принципу и в советской гражданско-правовой доктрине. О.А. Красавчиков в числе принципов советского гражданского права называл принципы свободы осуществления гражданских прав в соответствии с их социальным назначением и добросовестность в исполнении гражданских обязанностей [411, с. 28]. В.П. Грибанов также относил принцип добросовестности при осуществлении гражданских прав к числу отраслевых основных начал. Раскрывая содержание данного принципа, ученый полагал, что он заключается в соблюдении участником имущественного оборота моральных и других неправовых социальных норм [109, с. 226]. Г.А. Свердлык также анализировал проявление данного начала в нормах гражданского законодательства, однако поименовал его «принципом добросовестного осуществления субъектами гражданского права прав и обязанностей в соответствии с их социальным назначением в социалистическом обществе» [397, с. 114]. На новом витке развития гражданского законодательства исследование принципа добросовестности приобретает новый смысл и значение, поскольку, по справедливому утверждению В.А. Витушко, «как и принцип равенства, добросовестность должна быть целью социальных отношений и гражданского оборота» [166, с. 130].