19124-1 (585191), страница 4
Текст из файла (страница 4)
В конце ноября 1917 г. в Париже был создан координационный орган, Совещание послов, включавший М.Н.Гирса(Италия), К.Д.Набокова (Англия), М.А.Стаховича (Испания), И.Н.Ефремова (Швейцария) и Маклакова. Формально все российские послы значились членами Совещания, однако фактически, кроме упомянутых, активное участие в его работе принял только Бахметев. Совещание должно было собираться время от времени, обсуждать текущую политику и вырабатывать общую позицию, причем все решения должны были приниматься единогласно; председателем Совещания был избран Маклаков.
Цели, которые ставили перед собой дипломаты, сводились к четырем основным моментам: предотвращение признания союзниками советской власти; обеспечение моральной и материальной поддержки белых войск; защита территориальной целостности России и отстаивание ее традиционных национальных интересов; признание западными державами антибольшевистских правительств легитимными представителями России.
Очень быстро российские послы убедились, что надежды на скорый крах советского правительства безосновательны и без иностранной поддержки вплоть до прямого вооруженного вмешательства, большевиков одолеть будет нелегко. Реально такую поддержку могли в той или иной степени оказать Англия, Франция, США и Япония. Однако между ними существовали противоречия, иногда серьезные, как между США и Японией на Дальнем Востоке; но еще большие противоречия существовали между различными силами антибольшевистского лагеря как внутри, так и особенно вне России.
Маклаков и Бахметев были согласны, в особенности после подписания большевиками Брест-Литовского мира, в необходимости скорейшего иностранного вмешательства, однако посол в Вашингтоне считал желательным поддержать его именем находящихся заграницей русских, а также именами известных российских политиков демократической ориентации, например, Б.В.Савинкова и И.Г.Церетели, для чего даже специально выписать их из России. Маклаков же полагал, что медлить нельзя; зная лучше своего корреспондента нравы российской политической элиты, он опасался того, что серьезные решения утонут в спорах по пустякам.
Всячески сочувствуя Вашей мысли морально поддержать вмешательство извне и для этого объединить заграничные русские силы, - телеграфировал Маклаков Бахметеву в конце апреля 1918 г., - думаю, что настоящий толчок национальному возрождению даст появление в России военной силы, пришедшей на ее защиту. . . .С ужасом вижу, что Вильсон слишком медленно понимает, что надо делать и избытком корректности губит Россию.
На истекающую кровью Францию рассчитывать не приходилось; к тому же после заключения Россией сепаратного мира она переживала пароксизм русофобии. Столь же невелики были надежды на Англию, которой было не до России в период, когда сражения на Западном фронте вступили в решающую фазу. Министры, члены военного кабинета и сам глава кабинета, с все возрастающим волнением ожидавшие, два раза в день, военного бюллетеня с западного фронта - могли ли они загадывать о дне грядущем, смотреть далеко вперед и понимать тогда, - писал о ситуации марта-августа 1918 года российский посол в Англии К.Д.Набоков, - что оставлением России на произвол большевиков они. . . рискуют парализовать последствия даже самой полной победы? Нет, не могли. Они отмахивались от России, от вопроса о помощи России. . .
Относительно Японии и ее намерений российские дипломаты испытывали серьезные сомнения. Наиболее емко их сумел сформулировать британский посол в Париже лорд Берти, записавший в дневнике 12 марта 1918 года: Так называемый русский посол Маклаков хочет и не хочет японской интервенции в Сибири. Такой же была позиция Бахметева; его опасения относительно искренности намерений японцев и масштабов их присутствия в России коррелировали с подозрительным отношением к активности Японии на Дальнем Востоке со стороны американской администрации.
С апреля по июль 1918 г. российское посольство в Вашингтоне предприняло кампанию с целью убедить президента Вильсона и американский народ одобрить американскую интервенцию в Россию. Сотрудники посольства направлялись в пропагандистские лекционные турне; в кампанию включились видные русские политики, оказавшиеся за рубежом; кроме публичных выступлений, проводилась индивидуальная работа с чиновниками Госдепартамента.
Невмешательство во внутренние дела других стран, по крайней мере на словах, было фундаментальным принципом дипломатии Вильсона. Поэтому, даже накануне решения президента послать американские войска в Россию при условии того, что они будут частью вооруженных сил союзников, состоялась встреча Бахметева с одним из помощников госсекретаря, Б.Лонгом, на которой было оговорено, что американские войска не будут действовать в интересах той или иной политической группы, а будут поддерживать только то движение, которое примет общенациональный характер и будет выражать интересы России в целом.
При этом подразумевалось, что большевики признаны такой общенациональной силой не будут ни при каких обстоятельствах. Условием признания группы или движения, выражающими действительно общерусские интересы, являлось признание ими принципов демократии, свободного предпринимательства и намерение продолжать войну с Германией и ее союзниками. В течение всей Гражданской войны русские дипломаты добивались признания союзниками какого-либо из антибольшевистских правительств, действовавших на территории России. Успехом это не увенчалось, если не считать признание правительства Врангеля Францией de facto в августе 1920 года, когда это уже имело почти символическое значение.
Насколько советы и мнения Бахметева учитывались администрацией Соединенных Штатов при формировании своей российской политики? Мнения историков по этому поводу расходятся. Среди тех, кто считает влияние Бахметева серьезным - Джордж Кеннан, Роберт Мэддокс, Линда Киллен и в особенности Дэвид Фоглсонг. Л.Киллен пишет, что Бахметев не делал русскую политику Америки. Он пытался, и с определенным успехом, влиять на формулирование этой политики. В тезисе Киллен чувствуется некоторое противоречие. Не есть ли формулирование политики в известном смысле ее делание? На наш взгляд, более точен Р.Ш.Ганелин, который пишет, что идеи Бахметева оказали известное влияние на послеоктябрьский курс Вашингтона в русском вопросе. Они стали отправной точкой одной из линий американской политики, явившись довольно важным эпизодом в предыстории. . . 14 пунктов Вильсона.
Особенно отчетливо это прослеживается в истории с 6-м пунктом из знаменитых 14-ти президента Вильсона, посвященным России. Заключение большевиками перемирия с Германией и их призыв к немедленному подписанию мира без аннексий и контрибуций послужили побудительным мотивом для речи Вильсона; в отношении России, дальнейшие намерения нового руководства которой были неочевидны, необходимо было соблюсти деликатность, чтобы не толкнуть ее в объятия Германии и, в то же время, продемонстрировать дружеское расположение Америки к России. Бахметев, которого трудно заподозрить в симпатии к большевикам, советовал воздержаться от формальных протестов против политики Ленина или каких-либо угроз, которые только укрепят позиции большевиков.
Телеграмма, которую посол дал 30 ноября 1917 года полковнику Хаузу, произвела на последнего сильное впечатление. Хотя правительство Ленина, - телеграфировал Бахметев, - захватившее власть путем насилия, не может рассматриваться как правительство, представляющее волю русской нации, его призыв, обращенный к союзникам и призывающий к перемирию, не может быть оставлен без ответа, так как всякое уклонение союзников от решения вопроса о мире только усилит позицию большевиков и поможет им создать в России атмосферу, враждебную союзникам. Какой-либо формальный протест против политики Ленина или какие-либо угрозы будут иметь тот же самый эффект. Они только ухудшат положение и помогут максималистам дойти до крайности. . .
Хауз советовался с Бахметевым перед отъездом в Вашингтон и написанное Вильсоном по своей сущности и содержанию близко к наброску посла. Я прочел ему (президенту - О.Б.) приготовленное мной предложение, - записал Хауз, - относящееся к России и предварительно рассмотренное русским послом, вполне его одобрившим. Я сказал, что безразлично, сколь велико негодование президента по поводу поступка русских: разум велит нам изолировать Россию, насколько возможно, от Германии, а этого можно достигнуть только открытым и дружественным выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи. Президент не возражал, так как наши мысли были вполне одинаковы, и то, что он написал о России, является, по-моему, в некоторых отношениях наиболее красноречивой частью его послания.
В пункте 6 говорилось: Очищение всей занятой русской территории и разрешение вопросов, затрагивающих Россию, способствующее наилучшему и свободнейшему сотрудничеству других наций мира, с целью помочь России использовать беспрепятственно и без затруднений благоприятные возможности для независимого разрешения вопросов ее собственного политического развития и национальной политики и для гарантирования ей искреннего, радушного приема в содружество свободных наций при условии установления ею формы правления по собственному выбору. И даже не только приема в союз наций, а также и помощи любого рода, в которой она может нуждаться и которой она сама пожелает.
Вся эта обходительность оказалась напрасной. Ленин хотел совсем другого, чем президент Вильсон. Да и Германия отнюдь не собиралась выпускать из рук долгожданную добычу. Таким образом, Бахметев, по крайней мере время от времени, участвовал не только в формулировании, но и в формировании американской политики в отношении России. Два важнейших текста, в которых декларировались принципы этой политики, были подготовлены при его участии - кроме 6-го пункта, посол, позднее, приложил руку к ноте госсекретаря Б.Колби.
Более высоко, чем Киллен, хотя в целом негативно, оценивает влияние русского посла Фоглсонг. Он пишет, что несмотря на утрату президентом Вильсоном и его советниками доверия к Временному правительству, ввиду допущенных им грубых просчетов и неумелости, чиновники Госдепартамента сохранили свою высокую оценку посла Бахметева. После большевистской революции общий антибольшевизм сцементировал связь между Лансингом и Бахметевым. Государственный секретарь часто ссылался на мнения Бахметева, в особенности в противостоянии раздроблению России на отдельные государства. В своих мемуарах Лансинг яркими красками рисует как Бахметев вел себя и дела своего посольства с тактом и сдержанностью, так что когда он оставил свой пост. . . он сохранил уважение и доброжелательность многочисленных друзей, приобретенных им за время своей посольской карьеры. Столь же высоко оценивал Бахметева заместитель Лансинга Фрэнк Полк, считавший посла чрезвычайно полезным представителем России.
Совсем с иных позиций оценивает деятельность Бахметева и его партнеров в администрации президента Вильсона современный исследователь. . . . Российское посольство, - пишет Фоглсонг, - играло решающую двойную роль в тайной войне администрации против большевизма. Посольство выполняло функцию публичного символа Настоящей России, которая, как надеялась вильсоновская администрация, появится из хаоса гражданской войны. В то же время посольство служило тайным каналом для снабжения антибольшевистских сил, что администрация не могла осуществить открыто и напрямую, так как опасалась оппозиции в обществе и критики в Конгрессе. Бахметевские такт и сдержанность, превознесенные Лансингом, помогли Вашингтону сохранить веру в Россию, в то время как тайная поддержка антибольшевистских движений повлекла за собой подрыв веры в демократические процедуры в Америке.
Если попытаться взглянуть на тогдашнюю ситуацию глазами самого Бахметева, а его воспоминания и в особенности переписка 1917-1930-х годов позволяют это сделать, то вся его деятельность в качестве посла была направлена на то, чтобы предоставить русскому народу возможность выразить свою волю и реализовать присущие ему устремления; Бахметев был убежден, что к ним относятся свобода, демократия, право собственности. Он считал необходимым сохранить целостность государства, создававшегося столетиями. Иностранная помощь, в силу сложившихся обстоятельств, представлялась ему необходимым условием выхода из тупика, в котором оказалась страна. Апеллируя в многочисленных речах, статьях, интервью, меморандумах к американскому общественному мнению или же к конкретным чиновникам администрации с просьбами поддержать демократическую Россию, Бахметев не лукавил. Он действительно верил в эту демократическую Россию, частью которой себя ощущал. Другой вопрос, существовала ли эта Россия в действительности. Полагаю, что, кроме логики, внутренняя убежденность посла оказывала воздействие на американских политиков, не лишенных, как и он, изрядной доли идеализма.
Возможно, наиболее ответственный момент для российской дипломатии наступил после окончания боевых действий и заключения перемирия. На Парижской конференции должны были решаться судьбы мира. Надо было представлять интересы России; положение русских дипломатов было крайне двусмысленным; вынеся на своих плечах тяжесть первых трех лет войны и понеся огромные потери, Россия, после прихода к власти большевиков, заключила сепаратный мир и вышла из войны. Можно было сколько угодно рассуждать о том, что большевики не отражали истинных настроений народа, который хотел сражаться дальше, но факт был налицо.
Ни одно из антибольшевистских правительств не было достаточно сильным и долговечным, чтобы его признали правительства союзников; к тому же Колчак и Деникин все еще не могли договориться между собой. Временного правительства, которое представляли некогда послы, уже не существовало. Чтобы как-то выйти из этого двусмысленного положения, Бахметев предложил создать суррогат национального представительства из дипломатов, добавив к нему несколько предствителей вновь образованных органов власти в России. Он справедливо предвидел трудности в обеспечении этому органу решающего голоса на конференции. Бахметев настаивал на ускорении процесса формирования представительства ввиду ожидавшегося прибытия в начале декабря президента Вильсона в Париж, опять-таки справедливо полагая, что многое будет решаться на предварительных совещаниях до официального открытия конференции. Он предложил в качестве возможных лидеров делегации генерала М.В.Алексеева и кн. Г.Е.Львова. Эти два имени, олицетворяя собой символ национальной России, организовали бы вокруг себя русское представительство.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
