Курсовая_МЕТАФОРА (551597), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

Точка зрения, утверждающая, что в основе метафоры лежит демонстрация сходства или аналогии является в терминологии Блэка сравнительной точкой зрения на метафору (comparison view). Блэк приводит примером высказывание Шопенгауэра о том, что геометрическое доказательство является мышеловкой: «Геометрическое доказательство похоже на мышеловку; и в том, и в другом случае обещанное вознаграждение не более чем обман: как только жертва позволила себя заманить, она тут же сталкивается с неприятной неожиданностью и т. д.». Согласно сравнительной точке зрения, метафорическое утверждение может быть заменено эквивалентным ему сравнением, таким образом она является разновидностью субституциональной концепции метафоры.

Главным отличием субституциональной концепции Блэка и, являющейся её разновидностью сравнительной точкой зрения, является то, что при сравнительной точке зрения требуется более детальная перефразировка. Автор использует метафорическое выражение «Ричард — лев» (Richard is a lion) для иллюстрации этого отличия, он говорит о том, что согласно первой точке зрения это предложение обозначает приблизительно тоже, что и «Ричард храбр» (Richard is brave), в соответствии со второй точкой зрения – почти то же самое что и «Ричард (своей храбростью) похож на льва» (Richard is like a lion (in being brave)) притом что слова, стоящие в скобках употребляются не явно, а только предполагаются. Можно заметить, что сравнительная точка зрения Блэка перекликается с определением метафоры Аристотеля: «Метафора – перенесение слова с изменением значения из рода в вид, из вида в род, или из вида в вид, или по аналогии ».

Третьей точкой зрения, рассматриваемой Блэком, является интеракционистская точка зрения на метафору (interaction view). Он говорит о том, что она лишена главных недостатков субституциональной и сравнительной точек зрения и проникает в суть употребления метафор и границ самого этого понятия. Интеракционистская точка зрения по Блэку сводится к следующим семи понятиям:

• Метафорическое суждение имеет два различных субъекта — главный и вспомогательный.

• Эти субъекты зачастую выгоднее рассматривать как «системы» (systems of things), чем как глобальные объекты (things).

• Механизм метафоры заключается в том, что к главному субъекту прилагается система «ассоциируемых импликаций», связанных со вспомогательным субъектом.

• Эти импликации обычно есть не что иное, как общепринятые ассоциации, связанные в сознании говорящих со вспомогательным субъектом, но в некоторых случаях это могут быть и нестандартные импликации, установленные автором.

• Метафора в имплицитном виде включает в себя такие суждения о главном субъекте, которые обычно прилагаются к вспомогательному субъекту. Благодаря этому метафора отбирает, выделяет и организует одни, вполне определенные характеристики главного субъекта, и устраняет другие.

• Это влечет за собой сдвиги в значении слов, принадлежащих к той же самой семье или системе, что и метафорическое выражение, и некоторые из этих сдвигов, хотя и не все, могут быть метафорическими переносами. (Вторичные метафоры должны, однако, прочитываться менее «эмфатично».)

• Не существует, вообще говоря, никаких «предписаний» относительно обязательности сдвигов значения — никакого общего правила, которое позволило бы объяснить, почему некоторые метафоры проходят, а другие нет.

Метафора тесно связана с другими лексическими стилистическими приемами. Разграничение метафоры и сравнения, например, является дискуссионным вопросом. Ф. Уилрайт предлагает игнорировать наличие формальных элементов типа связующих слов like, such as, as if и т.п., обычно рассматриваемых как грамматический признак сравнения. По его мнению, строка Р. Бернса «Oh, my love is like a red, red rose » более метафорична (хотя и рассматривается как сравнение в силу наличия слова like), чем сокращенное утверждение-метафора My love is a red rose.

Метафора, по мнению Ф. Уилрайта, характеризуется «качеством семантических преобразований, которые ей свойственны», а не «правилами грамматических форм».

Различие метафористических образов в различных национальных

языках и ареалах культуры

В создании метафоры участвуют четыре компонента: две категории объектов и свойства каждой из них. Метафора отбирает признаки одного класса объектов и прилагает их к другому классу или индивиду – актуальному субъекту метафоры. Характеристика той категории объектов, которая обозначена метафорой, национально специфична. Она может принадлежать фонду общих представлений о мире носителей языка, мифологии или культурной традиции

Так, в разных языках есть свой "инвентарь" экспрессивных метафор, характеризующих человека через аллюзию к животным, причем содержание образов в разных национальных языках и ареалах культуры значительно различается, хотя может и частично совпадать. Рассмотрим следующее высказывание:

Man is a wolf. «Человек — это волк».

Здесь можно выделить два субъекта: главный субъект (principal subject) — человек (или люди) — и вспомогательный субъект (subsidiary subject) — волк (или волки). Ясно, что если читатель вообще ничего не знает о волках, то истинный смысл предложения останется ему неизвестен. Впрочем, от читателя здесь требуется не так уж много: надо, чтобы он знал стандартное словарное значение слова “волк” и был способен употребить это слово в его буквальном значении, — точнее, чтобы читатель знал то, что дальше будем называть системой общепринятых ассоциаций (The system of associated commonplaces).

Представим себе человека, который, не будучи специалистом по волкам, говорит то, что он считает истинным об этих животных, — набор его утверждений и будет приближаться к системе общепринятых ассоциаций, связанных со словом “волк”. У представителей одной и той культуры ответы на предложенный тест должны быть довольно близкими, и даже уникальный знаток волков все-таки будет знать, “что думает о них простой человек”. В отличие от научного знания система общепринятых ассоциаций может содержать полуправду и даже ошибочные сведения (например, часто распространено представление о ките как о рыбе), но для метафоры важна не истинность этих ассоциаций, а их быстрая активизируемость в сознании. (В силу этого метафора, действенная в рамках одной культуры, может оказаться абсурдной в другой). Там, где верят, что в волков вселяются души умерших людей, утверждение “Человек — это волк” будет интерпретироваться иначе, чем нами.
По-другому это можно выразить следующим образом. Употребление слова “волк” в его буквальном значении следует синтаксическим и семантическим правилам, нарушение которых ведет к абсурду или противоречию. Кроме того, буквальное употребление слова обычно создает у говорящего некоторый набор стандартных представлений (beliefs) о волках и эти представления в принципе разделяются всеми членами данной языковой общности. Отрицать какие-либо из этих представлений (например, утверждать, что волки не едят мяса или что их легко приручить) — значит говорить заведомые парадоксы и провоцировать со стороны слушающего просьбу объяснить сказанное.

Когда человек произносит слово “волк”, молчаливо предполагается, что он непременно имеет в виду свирепое, плотоядное, вероломное и т. д. животное. Идея волка является частью общей системы идей и представлений, пусть не вполне четко очерченных, но все же достаточно определенных для того, чтобы позволить детальное перечисление.

Следовательно, эффект (метафорического) использования слова “волк” применительно к человеку состоит в актуализации соответствующей системы общепринятых ассоциаций. Если человек — волк, то он охотится на остальных живых существ, свиреп, постоянно голоден, вовлечен в вечную борьбу и т. д. Все эти возможные суждения должны быть мгновенно порождены в сознании и тотчас же соединиться с имеющимся представлением о главном субъекте (о человеке), образуя пусть даже необычное сочетание смыслов. Если метафора вообще приемлема, то все происходит именно так — по крайней мере в общих чертах. В рассматриваемом случае слушатель, чтобы построить нужную систему импликаций относительно главного субъекта, будет руководствоваться системой импликаций о волках. Полученные импликации не будут совпадать с общепринятыми ассоциациями, вызываемыми буквальными употреблениями слова “человек”. Новые импликации детерминированы системой импликаций, актуальных для буквального употребления слова “волк”. Те присущие человеку черты, о которых без всякой натяжки можно говорить на “волчьем языке”, сразу окажутся важными, а другие отойдут на задний план. Метафора человека-волка устраняет одни детали и подчеркивает другие, организуя таким образом наш взгляд на человека.

Также для носителей русского языка слово "осел" коннотирует свойства глупости и глупого упрямства, что получает воплощение не только в предикативной функции экспрессивной метафоры (высказывания наподобие "Он - настоящий/просто осел", "Ну и осел!"), но также и в идиоматике: устойчивых словосочетаниях и сравнениях, в пословицах, как, например, "ослиное упрямство", "ослиная глупость", "глуп, как осел", "Осел на осле, дурак на дураке" и т.д. В английском языке носителем аналогичных свойств выступает "мул" mule: mulish stubbornness "упрямство мула". Обезьяна в русском языке коннотирует мужскую некрасивость (ср. "норму") внешности мужчины, выраженную в речении "Мужчина должен быть чуть красивей обезьяны"), в то время как во французском - это языковой образ не только уродства (laid comme un singe букв. "уродливый как обезьяна"), но и хитрости, лукавства, способности обмануть (malin comme un singe букв. "хитрый, лукавый как обезьяна", payer en monnaie de singe букв. «отплатить деньгами обезьяны », т.е. "обмануть", "отделаться шуточками"). В английском языке monkey, to monkey букв. "обезьянничать" - образ шаловливого надоедливого ребенка и детских проказ.

The boys were monkeying about in the playground.

"Мальчики шалили (букв. "обезьянничали") на площадке для игр".

Известно также, насколько образы животных, бытующие в восточном ареале культуры, отличны от содержания тех же денотатов в языках Европы. Так, змея на Востоке - эталон мудрости или женского изящества, верблюд - эталон красоты.

Эти зоонимические метафоры представляют собой образы-эталоны в обиходной языковой картине мира. Они основаны на характерологической подмене свойства человека представителем животного мира, имя которого становится знаком некоторого свойства, доминирующего в данном животном, с точки зрения обиходного опыта народа. Поэтому об инвентаре «животных» метафор можно говорить как о таксонах, а именно эталонах культуры, презентирующих заданное в языке мировидение.

Сложность, касающаяся перевода «животной» метафоры, заключается в наличии или отсутствии синонимов, выражающих оттенки метафорического значения. Так, в русском языке метафорические употребление слова «свинья» может выражать такую оценку, как «грязный, подлый », а с другой стороны, оно же употребляется в значении «толстый, жирный». Поскольку эти оценки могут не совпадать, то в русской речи они актуализируются контекстом, тогда как при переводе на английский язык требуют разных метафорических единиц.

При этом очевидно, что степень оскорбительности английских выражений свиноподобия различна, тогда как в русском языке это различие не существенно. Прозвище толстого английского мальчика Piggy совершенно неправомерно переводить как Свиненок или Свинтус, поскольку в русском языке это прозвище ассоциируется с отрицательными оценками, в то время, как в английской традиции это просто образно-метафорическое, насмешливое, но не оскорбительное прозвище. Так, данный вид метафоры требует дополнительного преобразования при переводе: с английского на русский это может быть выражено, например, с помощью лексической замены или использования уменьшительно-ласкательных суффиксов – Хрюша, Поросеночек и т.п.

Лексические единицы по различным тематическим группам (на примере флористических метафор)

В роли образов-эталонов в языковой картине мира могут выступать не только животные, но и другие явления природы, а также явления и ситуации повседневной жизни, например, флористические метафоры (лексические единицы, относящиеся к тематической группе растение) формируют значительный фрагмент языковой и концептуальной картины мира носителя английского языка. Все, что окружает человека в мире как часть его повседневной жизни, соотносится им с позиций антропоцентризма с его внутренним миром и условиями существования. Эти реалии наделяются смыслом в системе ценностных ориентации лингвокультурной общности как символы, эталоны, стереотипы, а их языковые имена становятся знаками, кодирующими данные представления в языковой картине мира.

Концептуальная область приложения флористических метафор довольно широка. В ней можно выделить 3 наиболее общих сферы, объекты которых либо полностью осмысляются в терминах растений, либо получают переносные флористические именования, если прямые названия не отвечают целям коммуникации. Рассмотрим данные сферы подробнее.

1. Подавляющее большинство флористических метафор - свыше 80%, относится к антропосфере – когнитивной сфере представления знаний о человеке и его жизнедеятельности. Это не случайно, поскольку метафора по своей сути антропоцентрична, человек в познании самого себя пытается как бы примерить на себя характеристики объектов окружающего мира. Характеризующая антропоцентрическая флористическая метафора захватывает многие стороны человеческой личности: внешность, поведение, психические свойства, социальные качества. На базе уподобления растениям происходит концептуализация таких недоступных непосредственному наблюдению сторон человека как мысли и эмоции.

В этой обширной когнитивной сфере можно выделить несколько относительно автономных областей, компоненты которых регулярно осмысляются в терминах растений.

Характеристики

Список файлов учебной работы