sergacheva_yuliya_privkus_magii (522913), страница 65

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 65)

Демоноид ликовал. Озон, пыль, нерожденный дождь… Песня свободы и голода…

Жгучая, тугая плетеная нить пляшет от напряжения, как вольтова дуга, изгибается, трепещет… На одном конце стиснувший зубы, гневный человечек. На другом – смеющаяся тварь, полустихия‑полудемон.

Протягивая руку словно в другое измерение, я отыскиваю узкую, теплую ладонь, послушно сомкнувшую пальцы вокруг моего запястья. Легким, надежным кольцом.

На долю секунды обе багровые дуги управляющих нитей перекрестились, сошлись в точке прицела.

«Бей!»…

Ветер мгновенно срывает с губ приказ, машинально продублированный вслух, и уносит прочь. Кольцо невидимых пальцев вокруг моего запястья сжимается в ответ, и через меня бьет чужая сила… Точно в прицел, в схождение двух дуг… Сверкающая, искристая, пахнущая мятой и снегом, выжигающая раскаленным добела металлом и леденящая студеным горным потоком… Чужая и одновременно знакомая, как давнее воспоминание…

В перекрестье багровых дуг распустился ослепительный цветок. Управляющие нити разом лопнули. Безумный ликующий рев обрушился на нас, оглушил, забивая уши рокотом и воем. Казалось, что смерч застыл на долю мгновения, а затем принялся вращаться в обратную сторону, теряя куски своей плоти. Воздух вперемешку с землей взбили гигантским миксером. В глотке запершило от трухи, и мучительный кашель вывернул наизнанку. Судорожно вцепившись в скользкое от пыли железо, я пытался удержать равновесие, глотая новые порции мутной взвеси. Меня неожиданно сильно рвануло внутрь машины за мгновение до того, как тяжелый «кентавр» подхватило и проволокло по воздуху шагов на двадцать.

Хрясь!.. Бум!.. Затрещали отчаянно рессоры… Захлебнулся и затих двигатель.

Навалилась тишина.

– А вот не зря продавец советовал мне «кентавр»… – охрипло пробормотал Герайд, с усилием разжимая пальцы, вцепившиеся в руль. – Терпеливая, сказал, техника…

Оседали тучи пыли. С глухим шорохом сыпались мелкие комья, выдранные с корнем пучки травы и разнообразный мусор. С грохотом рухнула на капот и скользнула вниз доска с залихватски торчащим здоровенным гвоздем. Заднее стекло помутнело и наполовину раскрошилось; через дыру в нем можно было увидеть взъерошенное поле, обломки одинокого сарая и планер, на бреющем полете уходящий к дороге… А еще автомобиль, неторопливо объезжающий свежеобразованную рытвину (кажется, это был тот же самый, что и на шоссе).

– И вон там, – шепотом подсказала Ксения, кивнув в сторону оврага.

Оттуда не спеша поднималась стайка бумажных змеев.

И мы понеслись дальше. «Кентавр» и впрямь оказался терпеливой и упорной скотинкой. Прыгал по ухабам, скрипя всеми членами, пыхтел перегревшимся двигателем, но разваливаться не спешил.

То, что издалека показалось мне сизым или серым лесом на севере, при сближении превратилось в плантацию «русалочьей пряжи». Зараженные паразитом деревья – черные, высохшие, покрытые длинными клочьями белесых и серебристых волокон, – высились правильными, искусственно выпрямленными рядами. И подлесок почти отсутствовал. Так что «кентавру» даже не пришлось искать дорогу. Мы просто втиснулись между стволами и помчались по упругой болотистой земле… Впрочем, это сильно сказано. На самом деле – поползли, периодически съезжая в промоины. Автомобиль преследователей упорно держался на хвосте, порядком действуя на нервы.

– Направо!.. Левее!.. Смотри, куда едешь!.. Осторожно!..

Герайд, отмахивался от советов, сыпля заклятиями для расчистки пути вперемешку с ругательствами, отчего чары не срабатывали или срабатывали не так, как надо. Чем глубже мы забирались в заросли, тем плотнее обступали деревья, тем гуще становилась «русалочья пряжа», тем больше деревьев, облепленных паразитом, не выдерживали его вес и валились поперек пути. Проезд сужался, и вскоре пришлось протискиваться между стволами, обдирая остатки краски с машины. Ксения перебралась за руль, чтобы мы с Герайдом могли в случае необходимости выталкивать машину.

Преследователи настигали. Выпрыгнув в очередной раз, чтобы качнуть засевший в рытвине «кентавр», мы едва успели сигануть за его корпус, почуяв в сыром, насыщенном сладковатой гнилью воздухе привкус серы еще до того, как нас опалило жаром ширекругов , пущенных невидимым магом. Вспыхнули и занялись сухим зеленоватым пламенем волокна «пряжи». Затрещала влажная труха деревьев. Огонь тек вниз и разливался новыми широкими кольцами.

Роща вздрогнула. Между деревьями пополз невнятный, нечеловеческий шепот. Все вокруг напряглось и беспорядочно зашевелилось. Из земли толчками выплеснулась черная жидкость. Ширекруги растревожили нечто дремавшее в этих зарослях.

Несколько мгновений мы, ошалело стирая с лиц грязь, прислушивались, а затем «кентавр» внезапно пополз наклонно, скатываясь в ложбину, понесся вниз тяжело и неотвратимо, увлекая за собой пласты влажного дерна и нас обоих, попадавших и покатившихся следом за ним.

Видимо, я все‑таки ударился головой… И от удара окончательно утратил связь с реальностью, потому что дальнейшие события воспринимал тяжело и с мучительным, тягостным запаздыванием, как в бреду…

Кажется, мы выталкивали «кентавра», оскальзываясь и переругиваясь… Кажется, Ксения плела из «пряжи» странного вида косы, и по пальцам ее текла кровь… Кажется, земля раскрывалась перед нами тысячами зловонных глоток…

Отчетливо помню, как оживший «кентавр» скачет, не разбирая пути, между деревьями и на водительском месте никого нет… Еще помню, как Герайд пытается наложить неприкасаемость на машину (а мы с Ксенией бурно протестуем, но звуки гаснут в вязком воздухе и искажаются до неузнаваемости) – и через пару минут заклятый автомобиль прочно и надолго заклинивает между стволами, а наложенное на него заклинание становится видимым и смахивает на корявую, шипастую броню, которую приходится отдирать кусками, чтобы протиснуться…

19

…Над массивной круглой столешницей из каменной древесины покачивается кованый старинный фонарь, отбрасывая причудливые тени на ее черную и гладкую от тысяч прикосновений поверхность. Если присмотреться, половина этих теней сливается с узором на поверхности стола, рождая знакомые и полузнакомые очертания рун. При желании руны можно сложить в слова и фразы… Только желания нет.

Натопленная печь истекает томным, обволакивающим жаром. Из прорехи в крыше прямо над головой тянет холодом. В печи за приоткрытой дверцей лениво возится огневица. А через дыру в крыше в дом заглядывает, щурясь лунным глазом, равнодушная ночь.

Пахнет хлебом, сухими травами, яблоками, дегтем и дымом…

– …Это все равно как лиса сменила бы шкурку и стала бы рысью… – Женский хрипловатый, чуть шершавый голос ткет в тишине нить неспешного разговора. – Даже отрасти она себе кисточки на ушах и научись лазать по деревьям, разве это сделало бы ее рысью? Или если бы одуванчик захотел стать ландышем. Разве прижился бы он в тени? Ему придется поменять свою суть, чтобы стать иным… А разве человек может сменить свой характер, свой нрав, самого себя, если захочет?..

– Человек не одуванчик. Если захочет – сможет. – Второй голос моложе, звонче – игла, за которой тянется нить беседы.

– Наверное, так… Но тогда это будет совсем другой человек… Цвет своей силы сменить легко. Достаточно стать другим человеком. Все остальные способы – шарлатанство.

– Вам же удалось…

– Нет. Мне удалась подделка… Как иногда одному художнику удается сделать вещь в манере другого. Но этот способ годится лишь для тех, кто настолько ничтожен, что способен только к копированию, не имея собственного почерка… Либо для тех, кто настолько талантлив, что способен перенять любую манеру. Но тогда его собственный дар станет ежедневно убивать его, ища выхода… Кто готов к такой жизни? У меня не хватило сил…

Узор чужого разговора легко касается поверхности сознания, скользит мимо и прочь, не оставляя даже ряби. Как рисунок опавших листьев на поверхности пруда. А под черным блестящим зеркалом клубится непроглядная, стылая муть… Стоит пошевелиться, как эта тошнотворная мгла поднимется со дна.

Я сижу за столом, уронив голову на руки. Прямо возле локтя стоит глиняная кружка. Ноздри щекочет дурманящий аромат. В кружке тепло, вкусно и терпко… Но даже дотянуться до нее сил нет.

На стене напротив, на книжной полке, опасно покосившейся под тяжестью здоровенных фолиантов, устроился сытый черно‑белый кот. Кот жмурит человеческие голубые глаза и задумчиво усмехается.

Дышать тяжело, словно песок и пыль сгинувших смерчей так и осели в глотке и легких. И кашель пробивается мучительный, злобный. Задавить его не удается. Голоса извне стихают ненадолго и возвращаются, меняя интонацию.

– …Больницу.

Слово тревожное и неприятное. Оно, как гарпун, пронзает и баламутит стоячую воду сознания. Я дергаюсь, озираясь на источник беспокойства… Реальность рассыпается ощущениями, расслаивается на невидимые течения. Здесь холодно, здесь – тепло. Здесь зыбко, здесь спокойно. Здесь темно, а здесь прозрачно до звона…

Большая комната, завешенная глубокими, складчатыми тенями. Больше скрыто, чем на виду. Фонарь над столом избирательно выхватывает из тьмы предметы. Корзину с белыми налитыми яблоками с атласно‑гладкой кожицей. Они источают одуряющий аромат. Домотканый половичок на полу, украшенный узором «сумеречных птиц». Правой ногой я касаюсь его краешка, и проклятые птицы одновременно заснули, спрятав голову под крыло… Плохи мои дела. Птицы чувствуют близкую смерть.

…Тени передвигаются. Вот один из смутных силуэтов, омытый светом фонаря, светлеет и превращается во встревоженную Ксению. Широко распахнутые глаза – черные цветы на снегу… Пахнет лимонной мятой.

– …Выпей, – глиняная кружка оказывается в моих руках, перебивая аромат мяты.

Жидкость в кружке горячая, пряная и горькая.

– Не надо… в больницу, – выговорил я, с отвращением выплевывая колючее, беспокоящее слово.

Они меня не слышат, потому что ни звука не пробивается через растрескавшиеся губы, саднящие от горького напитка.

Из сумрака выступает вторая тень. Невысокая пожилая женщина с темной, глянцевой кожей, аккуратно собранными седыми волосами и с выматывающим взглядом. От нее исходит мощь и незримая опасность – абстрактная, как от смертоносного оружия. И как оружие – она невзрачна.

– Воспаление легких, скорее всего, – говорит женщина задумчиво. – И целый букет к нему в комплекте… К тому же к нему пришит призрак. Тени тянут жизнь из живых…

– Призрак? – непонимающе и недоверчиво переспросила Ксения.

– …Ему нужен сильный и опытный целитель.

– Нельзя в больницу, – тихо отозвалась Ксения.

– Ну тогда он погибнет.

– Нет.

Это «нет» звучит странно. В нем нет растерянного протеста неизбежному. Напротив, в нем полно несокрушимой решимости. Женщина тоже слышит это, иначе с чего вдруг она так печально качает головой:

– Ты не сможешь, – сказала она. – Белые – искусные врачеватели, но здесь необходим специалист‑целитель. Ты врач? Нет? А можешь предложить нечто большее, чем магия? Жизнь взамен на жизнь. Понимаешь? Ведь энергию жизни можно взять из немногих источников.

– Каких?

– Другая жизнь. Или то, что рождает ее… Любовь. Каким из этих источников ты можешь воспользоваться?

Ксения молчит. Молчание ее зыбкое и опасное, как тонкий лед над рекой. Под ним ворочается нечто незримое, смутное, готовое прорваться и разрушить все на своем пути.

– Я смогу, – негромко решает девушка. Тихий хруст льдин, разбегающихся трещинами. Плеск черной, обжигающей воды.

Женщина легко усмехнулась и снова покачала головой:

– Похвально. Впрочем, есть способы попроще. Если вы останетесь на несколько дней, я могу помочь вашему… мм… другу.

Наружная дверь распахивается, и на пороге появляется угрюмый и взъерошенный Герайд с охапкой дров в руках.

– Мы спешим, – сказал он, услышав последние слова женщины.

– Мы останемся, – одновременно с ним говорит Ксения и морщится.

Входная дверь закрылась, отсекая студеную ночь снаружи. Но ощущение, что холод остался в комнате, становится явственным. Герайд хмурится и ссыпает дрова возле печи. Ксения зябко поводит плечами, машинально кутаясь в чужую шаль с бахромой. В прореху в потолке насмешливо таращится блеклая луна с отточенными кромками косого лезвия. Пугающе широк ее серп… Слишком мало времени.

Я предпринимаю почти успешную попытку подняться на ноги.

– Нельзя… несколько дней…

Деревянный пол уходит из‑под ног. Лицо женщины становится сумрачным.

– Ладно… – Голос женщины отдаляется и гаснет. – Попробуем по‑другому…

Плеск темных огней. Вспышки оранжевого… Монотонный речитатив царапает слух: «…через тропы, через небо… Красная нить свяжет черную нить… Там, где смерть, где болезнь, хода нет…» Нестерпимый визг глохнет, захлебываясь… Резко пахнет свежей кровью. Тугая широкая лента лаково отблескивающей черной и густой жидкости бьет о землю, пятная алыми брызгами снег… Мечутся тени… Мутный нечеловеческий глаз мертво закатывается под веко с белесыми ресницами…

Характеристики

Список файлов книги