Emec_D._Ojerele_Driadiy (522899), страница 34

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 34)

– Я‑то нет. И все, другие причины отсутствуют? – недоверчиво спросил Багров.

– Почти, – ответила Ирка, предпочитавшая не распространяться, что ее позвало сердце. Для Багрова, как для некромага, сердце было только мышцей, перегонявшей кровь по жилам. Даже любить он изредка ухитрялся головой, что весьма сказывалось на качестве чувства.

Матвей посмотрел на нее без особого доверия, однако приставать с вопросами не стал.

Когда они вышли, хозяин уже вернулся в дом, собачья же свора, как‑то пронюхав, что в пришельцах признали своих, вертелась под ногами и попрошайничала, мешая пройти.

– Пойду узнаю, есть ли у деда баня. Если есть – напрошусь ее растопить. А то я так грязен, что на меня даже мухи не садятся, – сказал Матвей задумчиво и пошел.

Ирка подумала, что Багров преувеличил. Мухи, оводы и комары садились на него ничуть не реже. Правда, после укуса они почти мгновенно дохли.

С баней у Матвея не сложилось. Банька у Макарыча была, но он еще с прошлой осени сволок туда старые рамы, два улья и кучу другого хлама. Да и печь, по его словам, тянула угаром. В результате Матвей выпросил у Макарыча кусок хозяйственного мыла с выдавленными на нем цифрами «72», означавшими, как видно, число пошедших на него кошек, и отправился к Сереже.

Река у деревеньки была полосатая – у берега к ней примешивался скрывавшийся в траве ручей с торфяным подмесом. Где‑то на грани светлой и темной воды плавал дохлый, ставший уже белым окунь.

Матвей вымылся, выстирал одежду и вновь оделся в мокрое, надеясь, что на теле одежда высохнет быстрее. Дохлого окуня прибило к берегу ниже по течению. Матвей усмехнулся, всмотрелся в него, и окунь вдруг, быстро работая хвостом, поплыл к нему.

– Узнаю некромага! Мне все интересно было: удержишься ты или нет! Мы даже поспорили на три фофана, и я, конечно, выиграла! – внезапно послышался насмешливый голос.

Матвей круто повернулся. За его спиной у раскидистой ивы стояла Гелата. Рядом топтался ее оруженосец, на голову которого, как боярская шапка, нахлобучено было розовое пластмассовое ведро. Подмосковная валькирия оттянула ведро назад и трижды щелкнула его по лбу. Качок скалился. Гелата поморщилась и подула на отшибленный ноготь.

– Так нечестно! Лоб у тебя бронированный. И кто кого, спрашивается, наказал? – спросила она.

Оруженосец самодовольно гоготнул.

– Странные вы все‑таки, некромаги. В чем тут чудо – с трупами играться? Жизни‑то настоящей ты дать никому не можешь. Даже несчастную амебу заново сотворить вам не по силам, а все тянет на фокусы! – продолжала Гелата. – Знаешь, как вас ловили в древности? Бросали у дороги дохлую лошадь и прятались где‑нибудь неподалеку. Нормальные люди спокойно проходили мимо, некромаг же обязательно садился на труп верхом и норовил доскакать до города. Но обычно не доскакивал, потому что хорошие лучники с тридцати шагов не мажут.

– Не было такого! – проворчал Матвей и демонстративно заставил окуня выпрыгнуть из воды.

Окунь сделал метровую свечку.

– Оставь в покое дохлую рыбку! – сказала Гелата. – Я‑то ничего, но тут за пригорком Таамаг. Лучше не дразнить! Человек три дня уже ни с кем не дрался и ни на кого не орал – идет на новый мировой рекорд.

Багров подумал, что она права. Он еще не забыл, как долго проходят поставленные Таамаг фингалы. Матвей завернул в лопух дедово мыло и пошел к подмосковной валькирии. Дохлый окунь сразу перевернулся брюхом кверху и закачался на волнах, поднявшихся, когда Багров выходил из реки.

– Мы тут рядом лагерь разбили. Песчаная коса удобная – все байды втащить можно. Вы‑то с Иркой где остановились? – спросила Гелата.

Багров показал дом. Подмосковная валькирия тотчас развила бурную деятельность.

– С одеждой‑то что решили? А то я свое дам! – заявила она и тотчас, не дожидаясь ответа, стала отправлять оруженосца за рюкзаком.

– Ты, смотри, пока помалкивай! Пусть девочка хоть в порядок себя приведет, чтобы всякие Холы не издевались. А будут спрашивать, куда идешь, – делай глупое лицо с физкультурным уклоном. Это у тебя хорошо получается! – проинструктировала она его.

– Сама иди! – заупрямился оруженосец.

Гелате это «сама иди!» не понравилось.

– Не перетягивай одеяло на себя! А то еще отдадут, и непонятно будет, чего с ним делать, – предупредила она с угрозой.

Качок выразительно посмотрел на нее, ведром зачерпнул из реки воды и неторопливо ушлепал за пригорок, откуда доносились громкие голоса.

– Совсем распоясался! Если и дальше так будет продолжаться, придется попросить Таамаг на неделю взять его на воспитание. Хотя это, конечно, крайняя мера, – озабоченно заметила подмосковная валькирия.

Когда оруженосец вернулся с рюкзаком, Гелата наскоро просмотрела его содержимое и вытянула легкие брюки, носки и брезентовую куртку с железными пуговицами.

– Это стопудово подойдет. Правда, и остальное не мало будет, но остального мне жалко, – честно сказала она, передавая вещи Багрову.

– Ты, значит, знаешь уже, что она не волчица… – утвердительно произнес Матвей.

– Ага.

– Откуда?

Гелата обошлась без ссылок на верблюда. Правда, и подробных пояснений давать не стала – только ткнула пальцем в лоб.

– У валькирий существует внутренний телеграф. Словами не объяснишь, но когда что важное происходит – мы чувствуем. Как она?

– Нормально. Аппетит только… хм… волчий.

– Ну это‑то понятно. А ты сам как?

Багров смотрел на Гелату задумчиво. Лгать ей ему не хотелось. Странная штука жизнь! Продавать колбасу не преступление, даже если она из спаниелей, а продавать чувства и слова – преступление. Видимо, объяснение в том, что не все, что подходит желудку, подходит мозгам.

– Сносно, – сказал он. – Хотя, конечно, рад ужасно!

Гелата испытующе посмотрела на него и внезапно улыбнулась.

– Ну раз с рыбкой играешься, значит, и правда, рад, – заметила она утешительно.

У Матвея потеплело на сердце, и с Гелатой поговорил хорошо, без нервозности. Даже не оглянулся на двух помеченных зеленой краской «от умыкания» куриц, любознательно расклевывавших дохлую мышь в поисках протеинов для натуральных деревенских яиц, на которые уже записались в очередь два семейства дачников.

– Когда будете готовы – перебирайтесь к нам. Теперь одним лучше не оставаться, – сказала Гелата напоследок.

– Почему?

– Где‑то близко мрак. Мы на военном положении. Наши прочесывают лес, поддерживая постоянную связь. В этих муромских лесах магия действует нестабильно, так что приходится работать буквально на ощупь.

– Откуда ты знаешь?

Гелата вновь клюнула себя ногтем в лоб.

– Эссиорх сообщил! Первой пропала Ната. Через какое‑то время Чимоданов, и сорок минут назад Мошкин. Корнелий клянется, что видел издали Арея и с ним какого‑то громилу и атаковал их маголодией.

– И что, не попал? – поинтересовался Багров.

Гелата улыбнулась.

– Флейта оказалась… хм… забита рисом. Кулек порвался или что‑то такое. Вот за что я люблю копье – оно ничем не забивается. И с предохранителя его снять не забудешь.

– Корнелий – это который вечно всех на дуэль вызывает? На два и по шлепку? – насмешливо уточнил Багров.

– На шесть и по хлопку! – поправила Гелата.

– Он мог и напутать, – сказал Матвей.

– Он – мог. Но и Даф подтверждает, что видела Арея.

У Багрова испортилось настроение. «Раз Корнелий и Дафна тут, значит, и Мефодий тоже где‑то поблизости ошивается», – подумал он с досадой.

Гелата быстро вскинула на него глаза.

– Что‑то тухлятиной пахнуло! Небось старые обидки завонялись, – сказала она, красноречиво касаясь указательным пальцем своего носа.

– Откуда знаешь?

– Ну я же все‑таки валькирия воскрешающего копья! Часто бывает, что время прошло, а обида осталась. Опасная штука эта обида. Главное изжить ее поскорее, пока она не закисла внутри. А то, знаешь ли, пованивает в сердце, точно в холодильнике что‑то гниет, – сказала она.

Матвей предпочел отмолчаться. Он не был готов рассуждать сейчас о Мефе.

– А дриада‑то где? Нашли? – спросил Багров.

– Нет, но она где‑то рядом. Хуже, что и мрак наверняка о ней знает. В общем, если в ближайшие сутки обойдется без хорошей драки, прошу считать меня круглой идиоткой с выдачей официального удостоверения.

Ирка одежде обрадовалась. Хотя она и спокойно относилась к тряпкам как таковым, все же ей не нравилось быть закутанной во что попало, как плененный на Березине француз.

– Ух ты! Ты ее что, в реке наловил? – спросила она, с любопытством вертя железную пуговицу.

– Это Гелаты.

– Если не ее мамы… Смотри: на пуговице якорь! У Бабани похожие пуговицы были, когда она для театра шила, – определила Ирка со знанием дела.

Переодевшись, валькирия ощутила, что жить можно. Даже более того – нужно. Вскоре вошел Багров, раздобывший у деда хлеба и у соседки молока. Молоко было козье. Ирка определила это по особому, чуть горьковатому привкусу.

– Все‑таки здорово, что ты есть, – сказала она Багрову.

– Ага. Я и сам этому не нарадуюсь, – произнес Матвей.

– Не исчезай больше.

– Это я‑то исчез? Даже за молоком?

Как будто ничего особенного сказано не было, но Ирка испытала к Матвею острое чувство благодарности. Другие умеют слУшать, а Багров – слЫшать.

Глава 14

Ластовый день Джулая

Когда человек желает оправдать себя, уважительные причины находятся сами собой. Поэтому лучше не желать.

Книга Света

Чимоданов дернул леску так сильно, что покусившаяся на овода верховодка подлетела метра на два. Соскочила, ударилась о траву, соскользнула в реку и, ошеломленная, замерла у берега. Прежде чем она осознала, что оказалась на свободе, Петруччо прыгнул животом и накрыл ее в туче брызг.

Верховодку‑то он поймал, но промок, замерз и вернулся к костру. У огня сидели все, кроме исчезнувшей днем Наты. Эссиорх время от времени связывался с валькириями, однако те не могли сообщить пока ничего утешительного. Ни Вихровой, ни дриады – пусто.

Весь день они искали Вихрову и поиски прекратили только с наступлением ночи.

– Если бы мы ее с собой не взяли, то!.. – начал рассуждать Корнелий.

– Ненавижу это слово! – оборвал его Эссиорх.

Весь день он прочесывал лес и прошел километров тридцать.

– Какое?

– «Если бы». Данность – то, что дано, и никаких «еслибов» нету! Самооправдание – утешительная конфетка для слабаков! Если кто‑то два раза подряд скажет «если бы», а потом еще и окажется, что виноват не он, а кто‑то другой, то с таким не то что в разведку, в булочную лучше не ходить!

– Спасибо! – сказал Корнелий и надулся: – Если хочешь на кого‑то свалить – пожалуйста! Между прочим, это ты согласился их взять, а не я! Если бы ты ко мне прислушался, если бы хотя бы в деревню ее с Мефом не послал, то…

Улита захохотала, и связной, смутившись, замолк.

Даф молчала. Рука у нее больше не болела, но не потому, что прошла, а потому, что сердце ныло сильнее. Его терзало, что в их отношениях с Мефом были какая‑то неполнота, невнятица, временная вялость, а она, Дафна, этого не переносила. Страж света не может любить на одну треть или на одну пятую. Любовь вообще чувство, делению и ограничению не поддающееся и не признающее у себя на пути никаких заборов и преград. Все заборы она сожжет и любой лед растопит.

Но все же любовь должна осознавать, что ее не будут принимать расслабленно и небрежно, как нечто само собой разумеющееся. Солнце, конечно, и тогда будет греть и светить, ибо в этом его сущность, но все же ему приятнее светить на лес и поле, чем на свалку.

«Мне нужно внятно услышать, что я ему необходима. Что он любит меня, как любил прежний Меф, что его чувство ко мне не стерлось вместе с памятью о службе мраку. А если нет, пусть марширует вместе с Ратувогом», – решила Даф.

Она по‑прежнему готова была без колебаний подарить ему свою вечность, но все же ей хотелось убедиться, насколько это важно для Мефа. Ценит ли он в ней что‑то, кроме кукольных глаз, стройной фигуры и волос? Волосы – если она откажется от крыльев – рано или поздно поседеют, кожа станет морщинистой, красота уйдет. Если Мефу важна только ее физическая оболочка, то стоит ли игра свеч? В конце концов, в «Звездном пельмене», если брать все его московские филиалы, работает по меньшей мере две тысячи девушек, среди которых немало хорошеньких.

Подбрасывая в костер сучья и выкусывая скользнувшую под мякоть большого пальца неуловимую занозу, Мефодий незаметно поглядывал на Дафну. Он ощущал, что от него чего‑то ждут. Но чего? Он не был так тонко настроен, как Даф, полутонов не улавливал, но все же понимал, что проблема в нем и если вазу их отношений не убрать с края стола, то она может и свалиться, а осколки собирать всегда хлопотней, чем просто протянуть руку и поправить.

Даф отошла к ночной реке и опустилась на светлеющее дно перевернутой «Вуоксы». Через какое‑то время к ней приблизился Меф и остановился рядом. Краем глаза Дафна видела, что он здесь, но не поворачивалась к нему.

– Привет! – произнес Меф.

Даф молчала.

– В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Я предпочитаю услышать, – заметила Дафна.

Меф беспокойно завозился в темноте. Как человек действия, словам он не слишком доверял. Одновременно он ясно осознавал, что в древности люди лгали меньше. У них не было времени на ложь. Каждое слово означало или само действие, или намерение действия. Не было пустых слов, а раз так, то не было и мутной воды, в которой так сложно увидеть истину.

– Красиво тут, – сказал он безнадежно.

Характеристики

Список файлов книги