Emec_D._Ojerele_Driadiy (522899), страница 10
Текст из файла (страница 10)
– Почему так долго не открывали? – спросила Ната.
Ромасюсик и Тухломон посмотрели друг на друга как два сиамских близнеца, которых спросили, кто родился первым.
– Зигги Пуфс был занят! – произнесли они почти одновременно.
Ромасюсик больше приударил голосом на «Зигги», а Тухломоша на «Пуфса». В остальном же фраза совпала на все сто.
– А Прасковья?
– Праша встречается с ценным сотрудником!
В голосе Ромасюсика показалась затаенная подлянка. Поскреблась ласковой лапкой, сделала скромное «ку‑ку!» и скрылась.
Тухломон отодвинулся, пропуская Нату, Чимоданова и Мошкина в резиденцию. Внутри каждый повел себя в полном согласии со свойствами натуры. Евгеша скромно потупился. Чимоданов принялся нагленько и задиристо зыркать. Ната, покачивая бедрами, выпятила грудь и выдала лицом такую сложную серию атакующих гримас, что ее физиономия смялась, как резиновая.
Они стояли в просторном помещении, похожем на клиентский зал преуспевающего банка. Всюду темный, с желтоватой жилкой мрамор. На стенах – множество служебных инструкций. Большинство на латыни, все в новых пластиковых рамках. Пара‑тройка высоких столов для написания отчетов. У каждого поблескивает новый одноногий табурет с сиденьем мягким, круглым и выпуклым, как шляпка гриба. В остальном же ничего лишнего. Царство не теории, но практики.
К приемным оконцам течет жидкая очередь, совсем короткая, на пару минут. Суккубы и комиссионеры стоят отдельно, что уменьшает число свар. Все тихие, тревожно держат в потных ладошках пакетики с эйдосами. Чимоданов удивленно фыркнул и воззрился на Нату. Уж ему‑то эта публика была знакома. Он привык к шуму, гаму, крикам, необходимости хвататься за топор, ругаться, спорить, а тут просто пансион для благородных девиц.
Демонстрируя, что стеклянная перегородка пуленепробиваемая, Ромасюсик извлек автомат Калашникова – новенький, чуть ли не в заводской смазке, близоруко оглядел его, сдвинул пальчиком предохранитель и с внезапной решимостью дал от живота две короткие очереди. Запрыгали по мрамору горячие тусклые гильзы. По стеклу пошли трещины и сколы, но оно выдержало. Отскочившие пули горохом рикошета разлетелись по залу и едва не сбрили Мошкину половину скулы.
Суккубы и комиссионеры даже ухом не повели. На Ромасюсика если и посматривали, то мельком, как умная тетя на дурачка с пистонами. Петруччо шагнул к прозрачной перегородке и будто невзначай заглянул за нее. Тотчас, безошибочно уловив взгляд, на него подняли песочные глаза и махнули рукой в конец очереди.
– Не толпитесь! Больше чем по одному к окну не подходить!
Чимоданов спешно попятился, мгновенно ощутив себя нулем в гигантской канцелярской ведомости. В боксе, куда он заглядывал, сидел уже не задерганный наемный сотрудник, с неминуемыми человеческими проблемами и желаниями, которых не могли не чувствовать умные суккубы и комиссионеры, а страж мрака. И не только в этом боксе – за каждым из множества окон сидело по стражу!
Нет, это были не подобные Арею рубаки, нетерпеливые и позволяющие легко одурачить себя всякой мелкой сволочи. Рассечь‑то надвое такой сможет и нос вмять в голову тоже, а вот разобраться в куче грязных бумажонок – тут его и пот прошибет.
Здесь же за каждым окном на вертящемся стульчике, обложенный папками, восседал бюрократик из Канцелярии Тартара – в полосатом костюмчике, пахнущий сложной химической смесью одеколона и пота, упитанный, с уместной лысинкой, устало слезящимися глазками и непременным пучком не замеченных при бритье волос на подбородке или щеке.
Мошкин, запоздало сообразивший, что обновленная резиденция российского мрака ему не нравится, со скромной улыбочкой попятился к двери.
– Я сок куплю, хорошо? – оправдательно пробурчал он в пространство между Ромасюсиком и Тухломоном, втайне собираясь выбирать его до конца текущего десятилетия.
Тухломоша умильно закивал и задвинул речугу про полезность витаминов для растущего юношеского тела. Он даже подозвал двух суккубов, чтобы они потрогали Мошкину мышцы на руках и вместе с ним порадовались результату витаминного воздействия.
Но, увы, вожделенной покупке сока не суждено было состояться. Пока Евгеша отступал к двери, дверь таинственным образом исчезла, а на ее месте возникла глухая стена.
– И где дверь? – тупо спросил Евгеша.
– Какая? – удивился Ромасюсик, поворачиваясь к Тухломону. – Ты дверь видел?
Тухломоша поспешил поклясться суккубом Хныком, что в жизни не видел ни одной двери, хотя мечтает об этом с трех лет.
– Не веришь мне? К нотариусу идем! В натуре, кровью своей подпишуся! – дурным голосом заорал он и, заметив улыбку Наты, стал рвать на груди рубаху, предварительно аккуратно расстегивая пуговки.
– Тогда я телепортирую! – сказал Мошкин.
– Да запросто! – согласился Ромасюсик и коварно добавил: – Только такой вот квесчун: куда? Вам там не полайкится!
Чимоданов, внезапно сообразивший, что означает слово «вам», запыхтел, как еж. Волосы и брови у него взметнулись колючками. Материализовав боевой топор, он грудью попер на Ромасюсика. Умный Тухломоша сгинул при первых же признаках опасности. Ромасюсик, как ни странно, не испугался. Несмотря на свою шоколадность, он был стреляный воробей.
– А вот хэндзами своими хавать меня не надо! – истерично завизжал он, толкая Чимоданова в грудь. – Не хэвай хэндзами, кому сказал! Ща гардов вызову – порвут!.. Нету тут двери! Нету! Без Прасковьи и Зигги Пуфса никто наружу не выйдет! Приказ такой!
Визг Ромасюсика подействовал на Чимоданова и Нату успокаивающе. Оба они относились к числу людей, на которых в раннем детстве орали и которым казалось, что только так и можно донести до собеседника свою мысль.
– И где найти этого вашего Пуфса? – поинтересовался Петруччо, опуская топор.
Ромасюсик мгновенно перестал верещать и с готовностью показал на неприметную дверь, которая прежде казалась входом в служебное помещение.
– Только не ломитесь все сразу. Он этого не лайкит. Пусть кто‑нибудь один к нему погоуит, а там и Праша освободится! – посоветовал он дружески.
Мошкин, Чимоданов и Ната стали совещаться, кому идти. Мужская часть коллектива мужества не проявила и спихивала все на женскую часть. Вихрова презрительно фыркнула.
– А как ваш Пуфс относится к юным и безмерно симпатичным девушкам? – спросила она.
– Ты имеешь в виду кого‑то конкретно? Из наших общих знакомых?.. Как правило, девушек он не убивает. За последнюю неделю уж точно никого, – произнес Ромасюсик с сомнением.
* * *
Ната постучала и вошла. Ее окружал полумрак. Единственное окно было зашторено, воздух – сперт и затхл. Пахло мокрыми тряпками. Ромасюсик захлопнул за ней дверь и повернул ключ. Слышно было, как он пыхтит. Ната рванулась трясти дверь, но застыла, сообразив, что такой реакции от нее и ждут.
«Интересно доводить того, кто доводится. Если же не обращать внимания, то глупым клоуном оказывается не тот, кто внутри, а тот, кто снаружи», – прикинула Вихрова и отложила месть Ромасюсику до того времени, как он на ней женится и они вместе создадут здоровую ячейку общества.
Обнаружив перевернутое ведро, Ната хотела сесть на него, но из темноты высунулась пухлая рука и цепко схватила ее за ногу. Вихрова наугад пнула кого‑то и, повиснув на шторе, сорвала ее.
Солнце хлынуло в комнату косыми струями. Кто‑то завизжал. Спасаясь от света и заслоняясь руками, от окна пятился пухлый кривоногий полумладенец с лицом дряхлого старца, глазами навыкате и бульдожьими красными мешками под ними. Однако самым омерзительным во внешности полумладенца были даже не эти мешки, а тонкая длинная борода, похожая на присосавшуюся к подбородку пиявку.
Там, где на кожу уродца падали лучи, вздувались белые водянистые пузыри. С шеи на длинной цепочке свисал дарх, болтаясь гораздо ниже пупа.
– Убери солнце, гадина! – сипел карлик.
Ната, опомнившись, вскарабкалась на подоконник и кое‑как вернула штору на место. Жуткое существо перестало пятиться и размахивать руками. Теперь оно сидело на полу и шипело, осыпая Нату скверными словами.
– Вы Зигги Пуфс? – спросила Вихрова.
– Ну, я! Дальше что? – раздраженно спросил полумладенец. Голос у него был скрипучий, но с внезапными остренькими нотками и картавой невнятицей, переходящей в легкое звяканье.
Ощущение складывалось такое, будто Пуфс непрерывно сосал леденцы от кашля и они стучали о передние зубы. Через каждые два‑три слова он делал стариковское движение, подбирающее слюну.
– Кто эта тетя? Мозно ее не убивать прямо сисяс? – спросил кто‑то совсем в другой стороне.
Услышав шорох, Ната повернула голову и не завизжала только потому, что у нее не хватило воздуха.
В шаге от нее стоял огромный, метров двух с половиной, детина. Заросший жесткой шерстью, с жилистыми руками до колен, чудовищными плечами и выразительными надбровными дугами.
Ната спешно выдала лицом защитную волну, надеясь влюбить в себя это существо прежде, чем оно сломает ей шею. Детина влюбляться не стал, но дружелюбно осклабился.
– Тетя, а посему ты кивяися? – спросил он.
– Ты кто? – спросила она жалобно.
– Я Зигя Пуф! – капая слюной, представился громила.
На Нату он смотрел с недоверием, как ребенок, увидевший незнакомого человека.
– Кто‑кто?
– Зигя Пуф! – повторил громила и, осмелев, добавил: – У тебя се‑нить шладкое есть?
Вихрова тупо уставилась на карлика.
– Он говорит, что Зигги Пуфс – он! И вы собираетесь это так оставить? – сказала Ната, по привычке раздувая ссору всюду, где была хотя бы малейшая искра.
– Ну и что?! Он Зигя! Я – Зигги Пуфс! У меня два тела! – огрызнулся карлик.
Он уже не шипел от боли. Вздувшиеся на коже волдыри исчезли. Полумладенец резво вскочил и, подбежав к Нате, коснулся ее тонким пальцем. Ната ощутила холод и мгновенную тошноту. В секунду мерзкое тартарианское существо исследовало ее до глубин души и пробормотало:
– Входишь как в родной дом! Чудесная гибкая совесть, эгоизм! Много самолюбия и саможаления! Любая светлая мысль тут соскользнет, как с гуся вода! Свету здесь и делать нечего!
Все это прозвучало быстро и мимолетно. Ната ничего не разобрала.
– Вы что‑то сказали? – переспросила она растерянно.
– Молчи, мерзавочка! Не трать слов и не пытайся рассказывать, кто ты! Я уже знаю про тебя достаточно!.. Теперь говорить буду я, а ты слушать! – сказал карлик.
Он подбежал к великану и с удивительной ловкостью и быстротой вскарабкался ему на плечи, угнездившись там удобно, как индийский лучник в корзине на слоновой спине.
Зигги Пуфс был, возможно, самым необычным из стражей мрака. Необычность его заключалась в том, что он имел два тела. Одно тело занималось канцелярской работой. Это его стараниями дом на Большой Дмитровке, 13, обрел собственный разум и превратился в живое существо, подобное суккубу или комиссионеру.
Другое же тело, тело великана, имело только начальный разум. Его Зигги Пуфс использовал в сражениях. Не ощущавшее боли, яростное, мощное, оно орудовало тяжелой булавой. Громадное свое тело Зигги Пуфс называл «Зигя». Целыми днями оно таскалось за ним, ныло и клянчило «се‑нить шладкое». Когда же было необходимо, карлик вытеснял слабое его сознание и сам принимал управление.
В настоящий момент вселяться в нечуткого и глупого громилу Зигги Пуфсу не хотелось. Он ограничился тем, что стукнул его кулаком по макушке и показал пальцем на дверь, ведущую в канцелярию. Зигя вздохнул, перестал грызть ногти и грузно затопал, куда было велено.
«Громильное тело» добралось до двери, которую Ромасюсик давно открыл, и вышло в канцелярию. Карлик нетерпеливо подпрыгивал на плечах, колотя ладонью по лысой и звонкой, как спелый херсонский арбуз, макушке.
По очереди суккубов и комиссионеров прокатилась волна. Комиссионеры засуетились. Суккубы робко мяли в ручках пакетики. Те, у кого была недостача хотя бы в один эйдос, бледнели и трепетали, мысленно пакуя чемоданы, чтобы низвергнуться в Тартар.
Ощущалось, что Пуфса эта публика боится до дрожи. Нате показалось, что даже Арея они опасались меньше. Тот был опасен только в гневе. Держись подальше, не попадай под горячую руку и уцелеешь. Пуфс же убивал равнодушно – не мечом, а единым росчерком пера отправлял в Тартар сотни и тысячи.
Одновременно с тем, как Пуфс появился в канцелярии, на лестнице, ведущей со второго этажа, послышались легкие шаги. Лицо Ромасюсика выразило напряженный испуг. Прасковья, стремительная, чуть запыхавшаяся, нетерпеливым взглядом окинула Мошкина, Нату и Чимоданова. Видимо, она втайне ожидала увидеть кого‑то еще, потому что взгляд ее сразу опустел и померк.
– Где Мефодий? Не пришел?– сам себя спросил Ромасюсик и сам себе ответил: – Нету!
Хлоп! Правая ладонь Ромасюсика взметнулась и хлестнула его по щеке.
– Ай! За что?
– Не мог нормально сказать: «нет!» А то «н‑нету»?!– передразнила Прасковья.
Тонкая, бледная, раздраженная, она была в платье настолько алом, что на него больно было смотреть. На виске пульсировала нетерпеливая жилка, похожая на пробившийся из‑под наста подснежник.
Зигги Пуфс, восседавший на плечах у громилы, даже в лице не переменился. Он, как видно, привык к тому, что Ромасюсик сам на себя орет и сам себя колотит.
– Разве это не одно и то же? – пропыхтел шоколадный юноша, втягивая голову в плечи.
– Молчи, дешевый дурак!
– Почему дешевый‑то? – заупрямился Ромасюсик.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
