Emec_D._Ojerele_Driadiy (522899), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Как видно, он был знаком с прайсом на дураков и знал на них расценки. Губы у Ромасюсика тряслись. Он был как открытая тетрадь. По‑женски умная Ната подзеркалила его и узнала тайную мечту шоколадного юноши.
Тот надеялся, что ему дадут другое, настоящее тело и женят на Прасковье. А там, возможно, Лигула когда‑нибудь убьют, Прасковья будет только орать и хохотать, и тогда, наверное, он, Ромасюсик, станет единственным, кто сможет возглавить мра… О нет! Ната спешно принялась кусать губы, тая смех.
Ей вспомнился давний, еще зимний разговор Дафны и Мефа о Ромасюсике.
– Его нельзя делать начальником – даже самым маленьким. Сделай его начальником хоть над общественным туалетом – он и тут всем жизнь отравит. Даже если из подчиненных у него будут только бабка с ершиком и собачка Шарик, – заявил тогда Меф.
Даф напряглась. Ничего она не боялась так сильно, как категоричных суждений, особенно осуждающих кого‑то.
– А тебя можно делать начальником? – спросила она осторожно.
– Не‑а, – подумав, ответил Меф.
– Даже над туалетом?
– Ну разве что над туалетом, – пожав плечами, сказал Буслаев.
Даф успокоилась. Это был уже добрый знак, что раны, прежде проеденные честолюбием до мяса, начали затягиваться.
…Зигги Пуфс сделал быстрое движение и, кувыркнувшись, ловко и упруго скатился с плеч великана.
– Поговорили? – негромко спросил он у Прасковьи.
Та кивнула. Чимоданов удивился, как Прасковья может поговорить с кем‑то, не прибегая к помощи Ромасюсика, но уточнять не решился. И, как оказалось, не напрасно. В конце концов, собеседники бывают разные.
На лестнице вновь послышались шаги. Мошкин вскинул глаза и, едва увидев между балясинами стреуголенные старостью ножки и постреливающие колени, уже знал, кто это. Мамзелькина! Вот только что она делает тут?
Аида Плаховна спустилась. Зигя перестал обгрызать ногти и нетерпеливо подпрыгнул, замахав руками. Окружавшие его комиссионеры метнулись в разные стороны. Один замешкался и потерял голову, причем даже не в переносном смысле.
– Ну, чего расскакался? – добродушно спросила у него Мамзелькина.
– Бабуль, се‑нить шладкое! – басом заныла «детка».
Аида Плаховна хмыкнула и достала из рюкзака яркую коробку.
– Вот дожила: взятку дали на старости лет. Один откупиться хотел, – пояснила она Нате.
– И вы взяли?
Мамзелькина не спорила.
– Взяла‑то я, ясный пень, взяла… – хихикнула она. – Да ты, малый, не стесняйся! Больше загребай! Я сладкое‑то не особо…
Гигант засопел и, ломая картон, принялся сгребать конфеты и засовывать их в рот, капая шоколадной слюной. Карлику это не понравилось. Он подскочил и принялся бить его по пальцам.
– Зигя! Не трогай! А у меня ты разрешения спросил? – орал Пуфс.
Мамзелькина небрежно оттолкнула его сухонькой ручкой.
– А ты, зигзаг батькович, не суйся! Без тебя разберемся! Кушай, дитятко, кушай! – сказала она с непередаваемой старушечьей интонацией.
Чувствовалось, что Плаховна благоволит к малоумному гиганту и не переносит карлика.
Прасковья толкнула ногой Ромасюсика, засмотревшегося на поедавшего шоколад гиганта.
– Аида Плаховна! Покажите им, что мне показывали! – попросила она.
Рука Мамзелькиной снова скользнула в рюкзак. На сей раз из него извлечен был свиток. Едва показавшись, он стал стремительно раскручиваться и в одно мгновение занял весь операционный зал. Многие метры списка обрушивались на пол извилистыми волнами. В одну минуту они покрыли пол на высоту колена.
Сколько же там было имен! Десятки и сотни тысяч. Не только славянские, но и индийские, китайские, английские. Выведенные мелким канцелярским почерком с кокетливыми завитушками. Изредка попадались и высохшие брызги крови – должно быть, писарь, утомленный каждодневной рутиной, поленился промокнуть их и подчистить ножичком.
Прасковья и Зигги Пуфс внимательно смотрели на закручивающиеся волны свитка. Лица у них были ожидающие.
– Где же это было? – рассеянно бормотала Аида Плаховна, близоруко, но одновременно с чудовищной скоростью просматривая список. – Ага! Вот!
Свиток внезапно перестал раскручиваться. Мелкие буквы увеличились и выпрыгнули из него:
30 июля. 16.25
Петр Чимоданов – небрежное обращение с осколочной гранатой. Агония – четыре с половиной секунды.
17.01–17.59
Евгеша Мошкин – попал под трейлер (марка а/м «Вольво» гос. номер – А 234 УУ 177. Водитель – Зуев О.П. 1981 г.р.). Умер во время погрузки в машину «Скорой помощи» (марка а/м «Газель» гос. номер М 694 ПА 97. Водитель – Прошкин А.С. Старший санитар – Фулер М.Е. Врач‑реаниматор – Цветкова И.И.)
Мошкин позеленел и тихо произнес: «Ой, мама!» Он уже подсчитал, что ему предстоит мучиться целых пятьдесят восемь минут. Чимоданов принялся с негодованием бормотать, что у него нету никаких гранат, но внезапно о чем‑то вспомнил и смущенно умолк.
– Ого! Сколько деталей! – умилился Ромасюсик, пробежав глазками по буквам.
– Лигул сам все продумал. Охота ему было в мою работу влезать! Теперь грузись вот: весь этот народец отлавливай: Прошкин, Зуев… за руль сажай, – неодобрительно отозвалась Плаховна. Как профессионал, она не переваривала стороннего вмешательства.
Поняв, что ее в списке нет, Вихрова довольно хмыкнула и удержала в стоячем положении сползавшего на нее Мошкина.
– Печальный денек будет тридцатого июля! Надо не полениться и купить что‑нибудь траурное, – заметила она.
– И не говори! Я и сама об этом подумываю! – согласилась с ней Мамзелькина.
Свиток прокрутился строчек на двадцать вниз.
30 июля. 23.00
Наталия Вихрова – на усм. исп.
Утверждаю: Л и г. (противненькая подпись – мелкая и дотошно старательная).
– Так и знала, что у него фантазия иссякнет! На Грошкиных и Брошкиных весь израсходовался! «Газеля» ты наша! Вот оно – в чужую работу лезть! – торжествуя, сказала Аида Плаховна.
Теперь уже Мошкину пришлось поддерживать Нату.
– Что такое «на усм. исп. »? – трусливо спросила она.
– «На усмотрение исполнителя », – охотно расшифровала Плаховна. – Это означает, что я сама вправе определить способ. Я, благородно сказать, ишшо не думала. Не боись! Упакуем в аккурат как на почте!
– За что вы нас так? – простонала Ната.
Мамзелькина печально зарумянилась и высказалась в духе, что она вовсе не зверь. Просто однажды ошиблась с выбором профессии.
– Но Аидушка!..
– Я уже которую тыщу лет Аидушка!.. Не подлизывайся! Мое дело сторона! Надоть значить надоть! – твердо отрезала Плаховна.
Голос у нее стал сух и негибок, как старая подошва. Да, к Арею старушка, возможно, относилась неплохо, в меру алкогольной дружбы. На остальных же сотрудников симпатия «Аидушки» не распространялась.
Мошкин обреченно подумал, что для Мамзелькиной «надоть значить надоть» уже конечная инстанция. Есть приказ – значит нужно топать и выполнять. Хотя именно такое простое поведение является наиболее оптимальным в большинстве запутанных ситуаций. Если, конечно, изначально выбрал себе верное начальство.
– И вам не жалко нас будет? – с отчаянием продолжала Вихрова.
«Аидушка» пригорюнилась и погладила ее по ручке.
– Куды ж не жалко? Все ж таки свои, не чужие! Ужо помянуть, конечно, придется – тут без медовухи никуда, – сказала она с предвкушением пьянки.
– Потерпите немного, Аида! Ваша голова нужна нам светлой! – льстиво произнес Зигги Пуфс.
Заметно было, что мостик его отношений с Плаховной еще не выстроен. Усмотрев в «светлой голове» льстящую ей двусмысленность, Мамзелькина задребезжала невидимой копилочкой и согласилась погодить.
– Ужо погожу… До тридцатого‑то числа! – пообещала она.
Петруччо ощетинился, как противотанковый еж, встретивший противотанковую ежиху. Раз по‑хорошему не получается – надо идти напролом.
– ПОДЧЕРКИВАЮ! У нас есть эйдосы и права! – заявил он.
– Права у водителя автобуса! А у вас так, правишки! – поправил Тухломоша, невесть откуда высовываясь и исчезая прежде, чем Чимоданов успел выбросить кулак.
– У нас есть эйдосы! – упрямо повторил Петруччо.
Зигги Пуфс пакостно ущипнул бородку. Во всех чертах жирного его личика прыгало торжество.
– Не заблуждайся! Вы до сих пор сотрудники мрака! Свет, возможно, оспорит ваши эйдосы, а вот жизнь наверняка не оспорит. Вы наши со всеми потрохами! – произнес он резким и тонким голосом, похожим на скрип дверных петель.
В бюрократическом его тоне было столько уверенности, что сердце обвалилось у Мошкина в груди. Он понял: так и будет. Действительно, какой смысл свету бороться за их жизнь, когда с каждым днем они все больше запутываются в сетях мрака, себе же делая хуже? Потуг бросить и исправиться нет.
– Это нечестно! Я теперь гранату даже и в руки не возьму! Лучше бензопилой себе их отпилю! – отчаянно сказал Чимоданов.
– А я на улицу не выйду! Засяду с утра тридцатого на крыше многоэтажки! Туда трейлеру не проехать! Не надо было предупреждать! – заупрямился Мошкин.
Мамзелькину угрозы не смутили.
– И, родной, пустое болтаешь! – сказала она небрежно. – Это уж мои заботы! Хоть руки отпили, хоть в сейф запрись и на дно морское сховайся! И там тебя найдут водитель Прошкин, старший санитар Фулер и врач‑реаниматор Цветкова И.И.
Чимоданов горестно оскалился. Он понял вдруг, что все это правда. Тупик. Что ни делай, куда ни прячься – они в руках мрака.
– Эх! Сесть бы на атомную бомбу, пульт в руку и поджидать Мамзелькину! Только косой замахнулась – чик! – нажать на кнопку, – сказал он.
Аида Плаховна покачала головой.
– Ты опять ничего не понял! В ту секунду, как ты нажмешь на кнопку, – я и приду.
– Нас хотят убрать из‑за Мефа? Из‑за него, да? – обреченно спросил Мошкин.
«Аидушка» не ответила. Свиток у нее в руках стремительно скручивался, и Мамзелькина беспокоилась, чтобы не было загибов. Зато, как всегда случалось при упоминании Буслаева, оживилась Прасковья.
– А из‑за кого еще? Представь, в ночном клубе работают четыре родных брата. Один украл недельную выручку и сбежал так быстро, что его не догнали. Как думаешь, кого прижмут? – сказал Ромасюсик свежевыпеченным голосом.
Зигя, умявший конфеты Мамзелькиной, поднял голову и уставился на шоколадного юношу. Должно быть, Зигю осенило, что Ромасюсик тоже в некотором роде является конфетой – гигантской и оттого вдвойне привлекательной. Он даже в носу перестал ковырять, так поразила его эта мысль. Ромасюсик, ощутивший к себе нездоровый интерес, встревожился.
Ната, цепким умом просчитывающая варианты, внезапно потеряла интерес к Мамзелькиной и требовательно коснулась плеча Зигги Пуфса. Тот неохотно повернулся.
– Чего тебе?
– Приказ же исходит от Лигула? – строго спросила она.
Гноящиеся глазки Пуфса были холодными и подернутыми пленкой, как мясной бульон.
– Само собой. И что из того? – равнодушно согласился он.
– С Лигулом можно договориться? Мы согласны на все!
Пуфс накрутил бородку на палец.
– Я не ослышался? На все? – вкрадчиво уточнил он.
– На все! – уверенно повторила Ната.
Карлик поочередно уставился на Чимоданова и Мошкина. Те молчали, но молчали, увы, скорее в смысле «да», чем «нет». Ромасюсик пятился от наступавшего на него Зиги, только что попытавшегося отодрать у него ухо. Мамзелькина невинно поправляла бомжацкий свой рюкзачок.
– На колени! – приказал Пуфс.
– Что?
– Что слышали! Все трое – быстро на колени!..
Голос Пуфса стал резче. Евгеша внезапно осознал, что все, включая их капитуляцию, было просчитано этим лилипутом с самого начала. Где‑то в глубине сознания вспыхнула искра надежды. Неведомая подсказка попыталась пробиться наружу, но не пробилась. Погасла.
Первой опустилась на колени Вихрова, вторым – Мошкин, а третьим – пыхтя и негодуя, но все же покоряясь, Чимоданов.
– Отлично! Я доволен! – похвалил Пуфс. – Вскоре светлые отправятся на поиски одной вещицы. Напроситесь с ними! И помните – любая попытка соскочить с крючка – и от тридцатого числа вас никто не спасет! Ясно?
– Ясно, – буркнула Ната. – Ну напросимся мы в поход. А дальше что?
Не отвечая, Зигги Пуфс подошел к своему громильному телу, вскарабкался на него и деловито выудил у него из‑за уха мерзкое насекомое с короткими, слабо шевелящимися лапками. Насекомое было прозрачным. Внутри переливалось нечто рубиновое, дробящееся на отдельные капли. Размером насекомое было с десятикопеечную монету.
– Ну‑ну! Насосался! Бедный Зигя!.. – пожалел Пуфс.
– Клесь похой! Клесь обидел Зигю! Зигя раздавит клеся! – забухтел гигант.
Пуфс ударил его по пальцам, а когда гигант помешкал убрать руку, вцепился зубами в запястье.
– Я те трону! А ну убрал бревна!!! Я тебя самого раздавлю! – завизжал он.