hosseini_haled_begushii_za_vetrom (522869), страница 37

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 37)

Я протер пятачок на запотевшем зеркале и побрился. Старомодные бритвы в гостинице, еще с «безопасными» лезвиями. В ванне я валялся, пока вода не остыла и кожа не покрылась мурашками. Образы из прошлого и мысли о будущем уносили меня далеко‑далеко…

Редкозубая улыбка Омара Фейсала – смуглого круглолицего брюнета с ямочками на щеках – была сама любезность. Под мышкой адвокат держал раздутый поношенный портфель без ручки, на локтях коричневого вельветового костюма красовались кожаные заплаты. Чуть ли не каждую фразу он начинал со смеха и извинений. Что‑то вроде: Простите, я буду в пять. Ха‑ха.

Когда я ему позвонил, он настоял, что сам ко мне подъедет.

– Таксисты в этом городе – народ ушлый. – Его английский был безупречен. – Почуют иностранца – сразу сдерут втридорога.

И вот Омар у нас в номере, источает улыбки и извинения, сопит и потеет.

Стоило ему полезть в портфель за блокнотом, как на мою кровать высыпалась целая куча бумаг. Число просьб о прощении удесятерилось.

Одним глазом Сохраб смотрел на телеэкран (звук был выключен), другим – на адвоката. Я сказал мальчику утром, что к нам придет юрист, и Сохраб не стал задавать липших вопросов, только кивнул и прилип к телевизору.

– Вот он. – Желтый блокнот в руках у Фейсала. – Надеюсь, мои дети унаследуют организационные способности матери. Извините, наверное, вы не это хотели услышать от перспективного адвоката. Ха‑ха‑ха.

– Реймонд Эндрюс очень высокого мнения о вас.

– Мистер Эндрюс. Да, да. Достойнейший человек. Позвонил мне и рассказал про вас.

– Неужели?

– Да, да.

– Значит, положение, в котором я оказался, вам известно.

Фейсал смахнул с верхней губы капельки пота.

– Мне известна версия мистера Эндрюса. С застенчивой улыбкой он повернулся к Сохрабу и произнес на фарси:

– А это, наверное, юноша, из‑за которого весь сыр‑бор.

– Разрешите представить вам Сохраба, – сказал я. – А это господин Фейсал, адвокат, о котором я тебе говорил.

Сохраб соскользнул с кровати и пожал Омару руку.

– Салям алейкум, – произнес он тоненьким голоском.

– Алейкум салям, Сохраб. А ты знаешь, что тебя назвали в честь великого воина?

Сохраб молча кивнул, вернулся на свою кровать и лег на бок, не отрывая глаз от телевизора.

– Я и не знал, что вы так хорошо говорите на фарси, – сказал я по‑английски. – Ваше детство прошло в Кабуле?

– Родился я в Карачи, но долгие годы жил в Кабуле. Шаринау, рядом с мечетью Хаджи Якуба. А вырос я в Беркли. В конце шестидесятых отец открыл там музыкальный магазин. Свободная любовь, банданы, мини‑юбки, все такое. – Он наклонился ко мне поближе: – Я был в Вудстоке.

– Кайф, – сказал я.

Адвокат так смеялся, что опять весь вспотел.

– За исключением нескольких мелочей, я представил мистеру Эндрюсу верную картину, – продолжал я. – Вас я ознакомлю с ее полным вариантом, без цензурных изъятий.

Фейсал лизнул палец, открыл в блокноте чистую страницу и снял с ручки колпачок.

– Очень вам буду признателен. Давайте с этого момента говорить только по‑английски.

– Согласен.

И я рассказал ему обо всем. О встрече с Рахим‑ханом, о дороге до Кабула, о приюте, о публичном побивании камнями на стадионе «Гкзи».

– Господи, – прошептал он. – У меня такие милые воспоминания о Кабуле. Трудно поверить, что там сейчас творятся такие ужасы.

– А вы давно там были?

– Порядочно.

– Ничего общего с Беркли, должен заметить.

– Продолжайте.

Рассказ мой перешел на поединок с Асефом. Я рассказал о Сохрабе, рогатке, бегстве в Пакистан. Когда я закончил, Фейсал что‑то записал, глубоко вздохнул и мрачно посмотрел на меня.

– Вам предстоит жестокая битва, Амир.

– И у меня есть надежда на победу? Фейсал спрятал ручку.

– Боюсь, вы уже слышали это от Реймонда Эндрюса. Победа крайне маловероятна. Хотя в принципе возможна.

И куда пропала вся его веселость?

– Значит, беспризорникам вроде Сохраба никогда не обрести семью? Эти ваши предписания и законоуложения просто бесчеловечны!

– Плетью обуха не перешибешь, Амир. И против фактов не попрешь. А факты таковы: текущее иммиграционное законодательство, требования агентств по усыновлению и политическая ситуация в Афганистане не в вашу пользу.

– Непостижимо. – Меня душила злость. – То есть все как раз предельно ясно. Но все равно это выше моего понимания.

Омар нахмурил лоб.

– К последствиям любого бедствия – а Талибан куда хуже землетрясения, уж вы мне поверьте, Амир, – можно отнести практическую невозможность доказать, что тот или иной ребенок остался сиротой. Разберись, поди, может, у этого конкретного мальчика родители живы и просто бросили его из‑за невозможности прокормить. Или, может, он в одном лагере беженцев, а папа с мамой – в другом. С этим сталкиваешься на каждом шагу. Так что иммиграционная служба визу не выдаст, пока официально не будет доказано, что ребенок подпадает под определение «сирота». Как ни нелепо, вам необходимо представить свидетельства о смерти.

– И кто мне их в Афганистане даст?

– Более того. Даже если доказано, что родители погибли, Служба иммиграции придерживается мнения, что пусть уж лучше ребенка усыновят в его родной стране. Хотя бы право наследования останется за ним.

– Что наследовать‑то? – воскликнул я. – Талибы подмели все подчистую. Вы видели, что они сделали с гигантскими статуями Будды в Бамиане?

– Простите, Амир, я излагаю точку зрения официального органа. – Фейсал посмотрел на Сохраба и улыбнулся. – Ребенка можно усыновить только согласно законодательству его страны. И если в стране смута, как сейчас в Афганистане, властям не до приемных родителей с их бедами.

Я вдохнул и протер глаза. Мигрень начиналась сразу же за веками.

– Предположим даже, что случилось чудо и ваше дело официально рассмотрят афганские чиновники. – Омар скрестил руки на выступающем животике. – Скорее всего, последует отказ. Мусульманские страны, даже маленькие, не любят отдавать своих детей за границу. Ведь шариат в большинстве из них не признает усыновлений.

– По‑вашему, мне не стоит связываться с этим делом?

– Я вырос в США, Амир. Америка меня научила: отступать, не ввязавшись в битву, значит обосраться. Но как юрист я обязан представить вам факты. А они подсказывают мне еще вот что: ни одно агентство не пошлет своего представителя в Афганистан для оценки условий жизни ребенка.

Сохраб сидел на кровати, подтянув колени к подбородку (любимая поза Хасана), и исподтишка наблюдал за нами.

– Я его дядя, это принимается в расчет?

– Если есть доказательства. Соответствующие документы или свидетели.

– Документов нет, – утомленно произнес я. – Сохраб узнал обо всем от меня, да и сам я до недавнего времени пребывал в неведении.

У меня только один свидетель, да и тот, возможно, уже умер.

– М‑да.

– Омар, у меня есть какие‑то варианты?

– Говоря откровенно, очень мало.

– Так что же мне делать, ради всего святого?

Фейсал набрал воздуху в грудь, постучал авторучкой по подбородку. Выдохнул.

– Вы можете подать заявление на усыновление и надеяться на лучшее. Вы можете попытаться усыновить ребенка по его собственному желанию. Для этого вам придется прожить вместе с Сохрабом в Пакистане два года, день в день. Вы можете попросить политического убежища от его имени. Процедура длительная, и вам придется доказывать факт политического преследования. Вы можете подать просьбу о выдаче гуманитарной визы. Вопрос этот в компетенции Генерального прокурора, и ее не всем дают. – Адвокат помолчал. – Есть и еще вариант, для вас, пожалуй, самый выгодный.

– Говорите же!

– Вы можете отдать мальчика в детский дом здесь, а потом обратиться с просьбой об усыновлении. Пока суд да дело, все эти формы «Ай‑600» и обстоятельства семейной жизни, он будет в безопасности.

– Что еще за формы?

– Простите. Форма «Ай‑600» – стандартная процедура анкетирования Службы иммиграции. Обстоятельства семейной жизни изучает агентство по усыновлению. Надо же убедиться, что вы с женой – не буйные сумасшедшие.

– Но я обещал Сохрабу никогда больше не отдавать его в детский дом!

– Как я сказал, этот вариант для вас самый подходящий.

Мы поговорили еще немного, и я проводил его до машины.

Солнце садилось. Старый «фольксваген»‑жук просел под тяжестью толстяка‑юриста. Фейсал опустил стекло и окликнул меня.

– Да? – Я подошел поближе.

– Вы подумайте хорошенько. Если действовать, то только так.

Как жалко, что рядом со мной нет Сораи!

Когда я вернулся в номер, телевизор был выключен. Я опустился на свою кровать и попросил Сохраба сесть рядом.

– Господин Фейсал считает, что у меня есть возможность забрать тебя с собой в Америку.

– Правда? – Сохраб слабо улыбнулся, впервые за все дни, что мы провели вместе. – Когда едем?

– В этом‑то все и дело. Придется немного потерпеть. Но с его помощью мы добьемся своего.

Я погладил мальчика по голове. С улицы донесся слабый призыв муэдзина.

– Сколько потерпеть? – спросил Сохраб.

– Не знаю. Какое‑то время.

Сохраб повел плечами. Улыбка его сделалась шире.

– Ничего. Можно и подождать. Это как кислые яблоки.

– Яблоки?

– Однажды, совсем маленький, я забрался на яблоню и наелся зеленых яблок. У меня разболелся живот, его раздуло как барабан. Мама сказала, что если бы я подождал, пока яблоки созреют, живот бы не прихватило. И теперь, когда мне очень хочется чего‑то, я всегда вспоминаю ее слова.

– Зеленые яблоки, – пробормотал я. – Ты умница, Сохраб‑джан. Такой разумный мальчик мне еще не попадался.

У Сохраба даже уши покраснели от похвалы.

– И ты возьмешь меня на красный мост, который часто окутан туманом?

– Обязательно возьму.

– И мы поедем по крутым улицам, где из машины видно только капот и небо?

– Проедемся по всем до единой. – Я постарался сморгнуть слезы.

– А английский язык трудный?

– Через год ты будешь говорить так же свободно, как на фарси.

– Правда?

– Да. – Я взял его за подбородок и повернул лицом к себе. – Только вот что, Сохраб…

– Что?

– Господин Фейсал считает, что нам будет проще уехать, если… если ты согласишься некоторое время побыть в детском доме.

– В детском доме? – Улыбка исчезла у него с лица. – В приюте?

– Совсем недолго.

– Нет. Ни за что. Прошу тебя.

– Сохраб, это правда будет недолго. Даю слово.

– Ты обещал мне, что никогда не отдашь меня в такое место, Амир‑ага. – Голос у Сохраба пресекся, по щекам потекли слезы.

Хорошо же я выгляжу в глазах мальчика!

– Это же Исламабад, не Кабул. Здесь все будет совсем по‑другому. Я буду часто навещать тебя. Время пролетит быстро. Очень скоро я заберу тебя оттуда, и мы улетим в Америку.

– Нет! Нет! Только не в приют! Я боюсь! Там меня будут обижать!

– Тебя никто больше не обидит. Никогда и нигде.

– Это неправда! Они всегда говорят: «Мы не сделаем тебе ничего плохого!» И всегда врут! Ради Аллаха, не отдавай меня в приют!

Я смахнул слезы у него со щеки и мягко сказал:

– Яблоки, помнишь? Это как кислые яблоки.

– Ничего подобного! Это место совсем не такое! Только не в приют! Умоляю тебя!

– Ш‑ш‑ш‑ш. – Я прижал к себе дрожащее маленькое тельце. – Ш‑ш‑ш‑ш. Все будет хорошо. Мы вместе вернемся домой. Вот увидишь, все будет хорошо.

– Обещай, что не отдашь меня туда! Ради Аллаха, Амир‑ага! Дай слово! – В сдавленном голосе Сохраба сквозил ужас.

Дать слово и нарушить? Я крепко обнял мальчика и принялся укачивать. Через некоторое время он затих, слезы высохли, дрожь прекратилась. Немного погодя Сохраб мирно засопел, тело его обмякло. Ужас усыпляет детей, вспомнились когда‑то прочитанные строки.

Я отнес его в постель и уложил, потом лег сам. За окном пылал закат.

Когда меня разбудил телефонный звонок, небо было совершенно черное. Я протер глаза и включил торшер. Половина одиннадцатого вечера. Я проспал почти три часа.

– Алло?

Усталый голос господина Фаяза:

– Звонок из Америки.

Характеристики

Список файлов книги