Irvin_Uelsh_Porno (522865), страница 41
Текст из файла (страница 41)
— Не знаю. На несколько дней. — Она пожимает плечами и закуривает сигарету. Обычно она не курит, когда рядом Энди. Она надела свои золотые сережки и белый жакет, и выглядит просто классно, дружище, сногсшибательно выглядит, да.
— У меня ничего нет, — говорю я ей. — У меня ничего нет, — повторяю я и начинаю выворачивать карманы. — То есть у меня нет никакой наркоты, я действительно занимался книгой.
Она медленно качает головой и поднимает чемоданы. Я не смогу ее убедить. Она просто не будет со мной разговаривать.
— О чем тебе надо подумать? — говорю я. — Тебе надо подумать о нем, да? Так ведь, да? — Я даже чуток повышаю голос, но тут же беру себя в руки, не хочетца сцен устраивать перед пацаном. Он‑то чем виноват?
— Нет никакого него, Дэнни, што бы ты там ни думал по этому поводу. Проблема в тебе и во мне. То есть такого понятия, как мы, больше не существует. Твои приятели, твоя группа, теперь твоя книга. А где место для меня?
Теперь уже я молчу. Сын смотрит на меня, и я пытаюсь улыбнутца.
— Если я вдруг понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, — говорит она, подходит ко мне и целует меня в щеку. Мне хочетца схватить ее и сказать ей, штобы она не уходила, што я люблю ее и хочу, штобы она была рядом со мной, всегда.
Но я ничего не говорю, потому што не могу, просто не могу. Скорее ад замерзнет, чем я сумею сказать такое, а я хочу это сказать, я так хочу это сказать… но я физически, што ли, не могу, понимаешь.
— Покажи мне, што ты сможешь справитца со всем сам, Дэнни, — шепчет она и сжимает мою руку, — покажи мне, што ты это сможешь.
И маленький Энди смотрит на меня, улыбаетца и говорит:
— Пока, пап.
И они уходят, друг, просто уходят.
Я смотрю в окно и вижу, как они идут по дорожке к Джанкшн‑стрит. Я падаю в кресло. Заппа, мой кот, запрыгивает на подлокотник кресла. Я глажу его и плачу, без слез, просто всхлипываю, будто у меня припадок какой. В какой‑то момент мне становитца тяжело дышать. Потом я чуток прихожу в себя.
— Ну вот, приятель, остались мы с тобой одни, — говорю я коту. — Тебе проще, Заппа, вы, кошки, ни к кому не привязываетесь. Ты просто вылазишь на крышу, и туда‑сюда, извините, мадам, мне пора, — говорю я ему, глядя в его зеленые глаза. — Блин, ты же не знаешь, шо это такое. — Я вдруг начинаю смеяться. — Ты уж прости нас, што мы тебе яйца отрезали, это ж для твоего блага, друг, понимаешь? Мне тоже было хреново, когда я тебя на эту операцию таскал, честно слово.
Кот открывает пасть и мяукает, так што я встаю, чтоб посмотреть, што там у него и как. В смысле, пожрать. Жрать почти нечего. И не только для Заппы. В лотке навалена куча, а нового наполнителя нету.
— Спасибо, друг, — говорю я ему, — ты мне очень помог.
Вместо того штобы сидеть и жалеть себя, я пойду за кошачьей едой и наполнителем. Буду обшатца с миром и все такое. Пойду в Киркгейт и, может, куплю какой‑нить кошачьей мяты или еще чего, все для тебя, друг, штобы тебе было хорошо.
Да, только на душе у меня по‑прежнему скребут кошки, я места себе не нахожу. Иду в Киркгейт, затариваюсь в «Квик Сейв» и выхожу у статуи Королевы Виктории, что в начале Бульвара. Сегодня тут людно, потому што денек выдался неожиданно теплый для начала ноября. Пацаны шатаютца, слушают свой хип‑хоп, который орет из бум‑боксов. Жены и дети жуют сладости. Еще тут околачиваютца какие‑то политические ребята, пытаются всучить прохожим свои революционные газеты и все такое.
Это забавно, друг, похоже, все эти революционеры вышли их хороших семей, студенты и все такое. Не то штобы я против, просто мне кажетца, што за перемены должны боротца такие, как мы, а мы только и делаем, што торчим. Совсем не как раньше, во времена всеобщей забастовки. Што с нами случилось?
Навстречу идет Джои Парк. Он замечает меня.
— Привет, Урод? Как оно? Пойдешь на занятия в понедельник?
— Ну да… — говорю я ему. А я и не помню, што у нас в понедельник занятия в группе.
И бедный Парк получает по полной программе, я говорю ему, што Али от меня ушла, и што она забрала Энди, и што они уехали к ее сестре.
— Плохо, приятель, это очень плохо. Но она вернетца, да?
— Ну, она сказала, што это всего на несколько дней, што ей надо подумать чего‑то там. Вроде как ей хочется посмотреть, смогу ли я справитца сам. И вот от этого у меня депресняк, понимаешь, друг? Она работает в пабе, у Психа, ну, то есть это паб Психа. Тут вот в чем дело, дружище, если я смогу жить один, тогда она скажет «у него все будет в порядке» и бросит меня. А если я облажаюсь, тогда она скажет «нет, ну какой же урод, Урод — он урод и есть» и все равно меня бросит. В общем, полный пиздец.
У Парка какие‑то свои дела, так што я возвращаюсь домой, приношу Заппе еды и новый наполнитель. Собираю кошачье дерьмо газетой и засовываю в мешок для мусора. Я даю ему валерьянки, смотрю, как он таскает ее по полу, бегает кругами и катаетца, и думаю: а я бы, наверное, тоже не отказался, друг.
Так што вот, сижу дома один, и мне отчаянно не хватает компании. Я начинаю думать, што можно было бы провести день с пользой, и достаю свои заметки, то, што я выписал из исторических книг, и снова их перечитываю. Почерк у меня поганый, так што я сам с трудом разбираю, чего я там понаписал. Потом раздаетца звонок в дверь, и я думаю, может быть, это Али вернулась, потому што подумала: «Нет, мой глупенький Дэнни без меня не справитца», в общем, я открываю дверь, весь из себя обрадованный, но это не Али.
Это совсем не Али, то есть абсолютно.
Это Франко.
— Как ты, Урод? Зашел вот поболтать, ага.
Я вот думал о том, што мне очень нужная компания, любая компания, но оказалось, что все‑таки не любая — почти любая. Мне эти тюремные байки еще в тюрьме надоели, когда я там сидел. А уж дома их слушать, так это вообще кошмар. Так што я пытаюсь, насколько это возможно при разговорах с Франко, говорить о чем‑то другом, ну, к примеру, о моей книге про Лейт. Я говорю, што мне бы хотелось взять несколько интервью у крутых лейтских парней, вот типа как он, интервью про Лейт.
Но я, видимо, што‑то не то сказал, потому што Франко ни разу не обрадовался.
— Ты какого хера имеешь в виду? Я, типа, не понял, ты што со мной хочешь сделать, а?
Так, спокойно, спокойно.
— Нет, Франко, друг, ты меня не так понял. Я просто хочу написать книгу про Лейт, знаешь, типа про реальных людей, настоящих людей. Таких, как ты, друг. Тебя в Лейте все знают.
Франко привстает в кресле, кажетца, он решает, што пришло время бить морды.
Я пытаюсь его успокоить, я себя чувствую, как кошка на раскаленной крыше.
— Понимаешь, друг, все меняетца. С одной стороны, у нас министерство по делам Шотландии, с другой — новый парламент. «Обуржуазивание общества», так это называют всякие интеллектуальные ребята. Еще лет десять, и таких, как мы, тут вообще не останетца. Взять хоть «У Томми‑младшего», друг, теперь это кафе‑бар. А ты вспомни, как мы там до утра зажигали.
Франко кивает, и я понимаю, што я задел его за живое, но я типа как нервничаю, а когда я нервничаю, я говорю и говорю, просто не могу остановитца… когда ты стесняешься, ты молчишь, когда ты нервничаешь, тебя несет.
— Мы теперь как саблезубые тигры, друг. Скоро вымрем. Им нужны только ребята с бабками, а мы им на хер не сдались, нас хотят выселить на окраину города, вот што я тебе скажу, Франко.
— Да иди ты, не собираюсь я выселятца ни на какую окраин — говорит он. — Я всю жизнь тут живу, и пошли все в жопу.
— Ага, но понимаешь, Франко, скоро старого Лейта не станет. Посмотри на Толкросс, друг, теперь это финансовый центр. Посмотри на Саус Сайд: студенческий городок. Стокбридж — какой‑то япписвилль для уродов, старый добрый Стокери. Уз и Джорджи‑Далри скоро останутца единственными местами для ребят из рабочего класса, да и то только из‑за футбольных клубов. Спасибо, бля, што хотя бы хоть что‑то осталось.
— Я, бля, не рабочий класс, — говорит он, тыча пальцем себе в грудь. — Я, бля, бизнесмен, — продолжает он, повышая голос.
— Но, Франко, я только хотел сказать, што…
— Ты понял, бля?
Ну вот, это мы уже проходили, причем не раз. Если я чему и научился, так это тому, как прогибатца в таких ситуациях.
— Ну да, друг, конечно. — Я примирительно поднимаю руки.
Бегби вроде бы чуток успокаиваетца, но он все еще на взводе, это видно.
— Я тебе вот што скажу, Лейт никогда не умрет, — говорит он.
Он меня ни хрена не понимает.
— Может быть, Лейт и не умрет, друг, но вот тот Лейт, который мы знали, того Лейта скоро не станет, — говорю я ему, но не развиваю тему, потому што знаю, што бывает в таких случаях. Он скажет: «Нет, Лейт не умрет», я скажу: «Нет, он умрет, он уже умирает», а он ответит: «Я так сказал, бля, значит, так оно есть», и на этом все и закончитца.
Он насыпает две неслабые дороги, и я вспоминаю о том, што обещал Али, но тут вот какое дело: я обещал ей завязать к героином, сказал, што не буду больше ширятца, а про кокс я ничего не говорил, про кокс речи не шло. К тому же это Франко — ему никак нельзя отказать. Себе дороже.
Мы уже почти на приходах, идем выпить пива, и я пытаюсь увести Бегби подальше от «Порта радости», што оказываетца достаточно просто, потому што ему хочется выпить в «Николь». У него пищит мобильник, пришла СМСка. Он читает ее, и у него глаза лезут на лоб.
— Што случилось, Франко, друг?
— КАКАЯ‑ТО БЛЯДЬ ПЫТАЕТЦА МЕНЯ НАЕБАТЬ! — орет он, и две девочки с колясками, что проходят мимо, шарахаютца в сторону и испуганно смотрят на нас.
— Што случилось?
— Блядская СМСка… от кого, не понятно… — Чуваку явно совсем не весело. Он лихорадочно жмет на кнопки на телефоне. Мы заходим в паб, он по‑прежнему мудрит што‑то с мобилой, а я заказываю напитки. У Бегби снова звонит мобила, и он рявкает в трубку:
— Кто это?
Пауза, после чего он явно расслабляетца, слава яйцам:
— Ладно, Малки. Отбой.
Он вырубает мобильник и говорит мне:
— Сегодня в карты играют у Майки Форрсстера. Норри Хартон, Малки МакКаррон и еще там народ. Давай к ним подвалим.
Я говорю, што у меня нет денег, это неправда, но играть в карты с Бегби — значит играть до тех пор, пока он тебя не обдерет как липку, и по хуй, сколько времени это займет. Так што я пас.
— Ну ладно, пойдем хоть выпьешь, мудила, — говорит он.
Ну, как я уже говорил, отказать Бегби практически нереально, поэтому мы идем играть в карты, и всю дорогу Бегби долдонит про Марка Рентона и про то, как он его, на хер, убьет. Мне совершенно не нравитца такое его настроение, и я не особо люблю Малки, Норри и Майки Форрестера. Они сидят вокруг стола, а на столе — до хрена кокса, и бутылки с вискарем, и банки с пивом. Я выхожу из игры, проиграв тридцать фунтов.
— Поставь пока музычку, — говорит мне Бегби, но я не могу поставить, что хочу, потому што он тут же добавляет: — Поставь Рода Стюарта, пидор… каждый день я кайфую… пью вино, мне хорошо…
— У меня нет Рода Стюарта, — говорит Майки. — Был, но когда она от меня уходила, она забрала кучу записей.
Франко смотрит на него.
— Так, забери их обратно, бля, пидор! Какие, бля, карты без Рода Стюарта?! Што мы делаем, когда играем в карты: надираемся, поем Рода Стюарта. Это традиция, нах.
— А вы видели фоты Стюарта на буклете в последнем альбоме? — говорит Норри. — Он одет как‑то странно. А есть ваще фотка, где он на пидора похож!
Я очень хорошо помню эти фотки, у Рода Стюарта там волосы зачесаны назад, он в очках и у него усы. Но я молчу, потому што знаю, как на это среагирует Франко.
— Ты што щас сказал, Норри?
— Ну, этот сборник, где лучшие вещи. На одной фотке он в бабу переоделся, а на другой на пидора похож.
Бегби начинает трясти.
— Што значит одет как пидор? Ты што, бля, думаешь, што Род Стюарт пидор? Род, бля, Стюарт? Ты так, на хуй, думаешь?
— Я не знаю, пидор он или нет, — смеетца Норри. Малки видит, што дело пахнет керосином, и пытаетца вмешаться.
— Давай, Франк, сдавай. Майки говорит:
— Род Стюарт не пидор. Он ебал Бритт Экланд. Вы ее видели в этом фильме с Каланом, который у нас снимали?
Но Франко уже ничего не слышит. Он говорит Норри:
— Так што, если ты думаешь, што Род Стюарт пидор, так ты, наверное, думаешь, что и ребята, которые любят Рода Стюарта, тоже пидоры, да?
— Не… я… я.
Слишком поздно, дружище, я отворачиваюсь, чтобы этого не видеть, но я слышу удары и крики, и когда я опять поворачиваюсь к ним, лица у Норри не видно, будто он надел черную маску.
— Эй, Франко, друг, там еще кое‑што оставалось бутылке, — стонет Майки, а Франко встает и идет к двери. Майки помогает Норри добратца до ванной. Я иду следом за Франко, выхожу и спускаюсь за ним по лестнице.
— Блядский урод со своими блядскими замечаниями,»‑говорит он, глядя на меня, но я не смотрю на него, я думаю, што надо бы доползти до «Николь» и выпить по пинте пива, штобы он малость остыл, а потом — побыстрее слитца домой. Да, мне хотелось компании. Но не такой, честное слово.
42. «… перелом пениса…»
Бедный Терри, ему пришлось очень несладко. Мы вызвали «скорую», его отвезли прямо в больницу, там быстро обследовали и сказали, что у него перелом пениса. Это, видимо, серьезно, потому в больницу его забрали сразу.
— Если все срастется как надо, — сказал доктор, — тогда все будет хорошо. Функции полностью восстановятся. Могут быть осложнения, но пока что об ампутации речи нет.
— Что… — Терри в ужасе, потому что он понимает, что они не шутят.
Доктор мрачно смотрит на него:
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
