Гельман_сатья выборы и Институциональный дизайн (1161690), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Американские исследователи Томас Ремингтон и Стивен Смит, детально описавшие процесс принятия избирательного закона в российском парламенте в 1994–1995 гг., отметили три фактора, которые определяют выбор избирательной системы: 1) интересы, связанные с проведением политического курса тех или иных акторов; 2) собственные интересы акторов, связанные с перспективами своего избрания или переизбрания; 3) собственные интересы акторов, не связанные с выборами (например, укрепление своих позиций внутри партий) (Remington and Smith, 1996). С этой точки зрения, группа Шейниса преследовала все указанные цели: максимизацию проельцинских голосов, укрепление позиций проельцинских партий в новом парламенте (в качестве своего рода вознаграждения за лояльность Ельцину) и, наконец, укрепление своих собственных шансов на выборах в рамках партийных списков. Независимо от достижения этих целей проект избирательного закона к тому же использовался проельцинскими силами как орудие в антипарламентской кампании, а идея [c.49] электоральной реформы как таковой – как механизм ретроспективного наказания парламента. Аргумент, способствовавший публичному продвижению проекта, был связан с критикой Верховного Совета с ею слабым фракциями, неэффективной иерархической организацией, авторитарными спикером, прибегавшим к политическим манипуляциям и антиельцинским большинством, не пользовавшимся массовой поддержкой; по этот парламент был избран по старому, “консервативному” избирательному закону. Напротив, новый, “прогрессивный” избирательный закон должен был создать рамки для сильных фракций, эффективной организации. демократическою спикера и, прежде всего, проельцинского большинства (см., например: Избирательный закон, 1993). По иронии, электоральная реформа способствовала достижению всех этих целей, кроме последней – разумеется, наиболее значимой для ее инициаторов.

Итак, проект Шейниса устанавливал избрание половины депутатов нижней палаты нового парламента по формуле относительного большинства в одномандатных округах и половины депутатов по общенациональному округу по спискам т.н. “избирательных объединений” и их предвыборных коалиций – “избирательных блоков”. Использование в проекте понятия “избирательные объединения” стало паллиативом в условиях неопределенного правового статуса политических партий. Поскольку российское законодательство на тот период не предусматривало различий правового статуса партий и других общественных объединений (таких, как профсоюзы или добровольные общества “третьего сектора”), группа Шейниса использовала это понятие чисто утилитарно, имея в виду, что в зарегистрированных уставах избирательных объединений должна содержаться запись об их участии в выборах посредством выдвижения кандидатов. Это временное решение было единственно возможным в тех условиях, но оно (с некоторыми ограничениями) сохранилось на протяжении двух последующих избирательных циклов, вплоть до выборов 1999 г.1

Как неоднократно отмечал Шейнис (см.: Страшун и Шейнис, 1993; Шейнис, 1994, 1995), основная задача предложенного им проекта электоральной реформы была связана со стимулированием структурирования политического общества и ускоренного формирования политических партий по образцу демократий Западной и Восточной Европы. В качестве образца электоральной реформы Шейнис отмечал опыт избирательной системы, принятой в Германии. Однако предложенная им российская версия электоральной формулы имела, как минимум, три важных отличия от германского образца (описание избирательной [c.50] системы Германии см.: Kaase, 1984). Во-первых, российские списки избирательных объединений и блоков имели общенациональный характер, в то время как в Германии они были организованы на уровне отдельных земель. Во-вторых, распределение мест между пропорциональной и мажоритарной частями электоральной формулы в России не было связано между собой – в отличие от распределения мандатов в избирательной системе Германии. В-третьих, фиксированный 5%–й барьер для представительства для пропорциональной части избирательной формулы в российском избирательном законе исключал прямое представительство малых партий независимо от того, какое количество мест было получено ими в одномандатных округах – в отличие от “плавающего” 5%–го барьера в Германии, при котором партии, добившиеся не менее четырех мест в одномандатных округах, также получали мандаты и в пропорциональной части электоральной формулы. Природа этих отличий, однако, была неодинакова: если последние два отличия просто не принимались в расчет разработчиками законопроекта (беседа автора с Шейнисом, август 1994 г.), то выбор в пользу общенациональных списков был сознательным шагом реформаторов. С одной стороны, они опасались усиления регионалистских и сепаратистских партий и движений, особенно в российских республиках (см.: Hough, 1998а: 51). С другой стороны, довод в пользу формирования партий по принципу “сверху вниз” был связан с увеличением шансов столичных политиков занять доминирующие позиции в общенациональных, а не в региональных партийных списках. В более широком плане подход “сверху вниз” был характерен для российских реформ в целом (и электоральной реформы в частности) и основывался на представлении о расколе между “реформаторским” центром и “консервативной” периферией как общей модели российской политики.

Другие важнейшие инновации проекта касались фина

Характеристики

Список файлов учебной работы