14.Глава 12. Средства и возможности социологии (1159212), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Задача наукизаключалась в том, чтобы найти способы преодоления этого сопротивления.Конечное завоевание природы означало бы освобождение человечества отприродных ограничений, возрастание, так сказать, нашей коллективной свободы.Все добытое ценное знание должно было соответствовать этой модели науки.Любой вид знания, желающий снискать общественное признание, найти себе место вакадемическом мире и получить свою долю общественных ресурсов, должен былдоказать свое сходство с естественными науками, свою способность выдавать стольже полезные практические указания, которые позволят нам лучше приспособить этотмир для человеческих целей.

Требование приспособиться к стандарту,установленному естественными науками, было настойчивым и не терпящимвозражений. Даже если мысль о роли архитекторов или проектировщиковсоциального порядка и не посещала отцов-основателей социологии, даже еслиединственным, к чему они стремились, было понять более полно человеческоеположение, они не могли (скрыто или явно) не принять доминирующую модельнауки как прототип “хорошего знания” и образец всепонимания. Поэтому онидолжны были показать, что для изучения человеческой жизни и деятельности можноизобрести такие же точные и объективные методы, как и методы, используемыенауками о природе, и что в результате их применения может быть получено столь жеточное и объективное знание. Они должны были доказать, что социология сможетподняться до статуса науки и тем самым быть принятой в академическую семью наравных с ее более старшими и задающими тон членами.Долгий путь, пройденный социологией от этого стремления к еесовременному социологическому дискурсу (способу рассуждений и обменасуждениями), объясняет и его специфическую форму с тех пор, как социологияобосновалась среди других наук в мире академического преподавания иисследования.

Усилия сделать социологию “ научной” доминировали в этихрассуждениях о ее судьбе и призвании; данная задача заняла почетное место средиинтересов участников обсуждений. Нарождавшаяся академическая социологияиспользовала три стратегии для выполнения указанной задачи, все они былиапробированы и последовательно соединились в той форме, которую принялаофициальная социология.Первая стратегия нагляднее всего просматривается в трудах основателяакадемической социологии во Франции Эмиля Дюркгейма. Дюркгейм принял каксамо собой разумеющийся факт существования модели науки, разделяемой всемиобластями знания, которые претендуют на научный статус.

Данная модельхарактеризуется прежде всего объективностью, т.е. четким отделением объектаисследования от изучающего его субъекта, представлением этого объекта как чего-то“внешнего”, что должно быть подвергнуто рассмотрению исследователя, должнонаблюдаться и описываться на строго нейтральном и отстраненном языке. Так каквся наука действует одним и тем же образом, то научные дисциплины различаютсялишь тем, что общий всем им тип объективного рассмотрения направляется наразличные области реальности; мир, так сказать, делится на участки, каждый изкоторых исследуется отдельной научной дисциплиной.

Все исследователиодинаковы: все они владеют сходными техническими навыками и занимаютсядеятельностью, подчиненной сходным правилам и законам поведения. И реальность,которую они изучают, для всех одна и та же, всегда состоящая из “внешних”объектов, ожидающих наблюдения, описания и объяснения. Отличает же научныедисциплины друг от друга только разделение исследуемой территории. Различныеотрасли науки делят мир между собой, и каждая из них берет на себя один егофрагмент — свой собственный “набор вещей”.Если дело с науками обстоит именно так, то для того, чтобы социологиясмогла занять свое место в науке, т.е. стать наукой, она должна найти фрагмент мира,еще не освоенный существующими научными дисциплинами.

Подобномореплавателю, социология должна открыть континент, над которым еще необъявлен ничей суверенитет и над которым она может установить собственноенесомненное господство благодаря своей научной компетенции и авторитету. Прощеговоря, социология как наука и как отдельная, независимая научная дисциплинаможет быть легитимирована только в том случае, если найден до сих пор неизвестный “набор вещей”, ожидающий научного анализа.Дюркгейм полагал, что специфически социальные факты, т.е. явленияколлективности, не свойственные ни одному конкретному человеку в отдельности(как общие представления и образцы поведения), могут быть приняты как такие вещии изучаться в объективной, отстраненной манере подобно другим вещам.

В самомделе, эти явления представляются индивидам вроде нас с вами почти такими же, каки остальная “внешняя” реальность: они жестоки, упрямы и не зависят от нашей волипризнавать или не признавать их, поскольку мы не вольны избавиться от них. Ониприсутствуют здесь независимо от того, знаем мы о них или нет, почти как стол иликресло, занимающие определенное место в комнате, независимо от того, смотрю я наних или думаю о них. Более того, я могу игнорировать их присутствие только вущерб себе. Если я буду вести себя так, словно их нет, то буду жестоко наказан (еслия игнорирую естественный закон всемирного тяготения и покину комнату черезокно, а не через дверь, то буду наказан — сломаю ногу или руку.

Если я игнорируюсоциальную норму — закон и моральный запрет воровать, то я также понесунаказание: буду заключен в тюрьму или подвергнут остракизму со стороны своихтоварищей). Фактически я постигаю существование социальной нормы труднымпутем: когда я нарушаю ее и тем самым “нажимаю на спусковой крючок”карательных санкций против меня.Итак, мы можем сказать, что хотя социальные феномены, как совершенноочевидно, не могут существовать без людей, тем не менее они находятся не внутричеловека как индивида, а вне его. Вместе с природой и ее непреложными законамиони составляют жизненно важную часть объективного окружения любого человека,часть внешних условий любого человеческого действия и человеческой жизни вцелом.

Нет никакого смысла пытаться узнать об этих феноменах, спрашивая о нихлюдей, подчиняющихся их силе (невозможно изучать закон всемирного тяготения,собирая мнения людей, вынужденных ходить по земле, а не летать). Информация,полученная путем опроса людей, была бы смутной, неполной и противоречивой:люди, к которым мы обращаемся с вопросами, мало что могут рассказать нам,поскольку они не изобретают и не создают изучаемые явления, они находят их ужеготовыми и знакомятся с ними (т.е.

вынуждены осознать их наличие) лишьфрагментарно и кратко. Поэтому социальные факты надо изучать непосредственно,объективно, “со стороны”, наблюдая систематически, т.е. точно так же, какизучаются все остальные вещи, находящиеся “во вне”.В одном отношении, полагает Дюркгейм, социальные факты существенноотличаются от фактов природы. Связь между нарушением закона природы ипоследующим ущербом непосредственная: она не привносится человеческимзамыслом (и ничьим замыслом вообще). Связь же между нарушением общественнойнормы и понесенным нарушителями наказанием, напротив, является“искусственной”. Определенное поведение наказуемо потому, что обществоосуждает его, а не потому, что само это поведение влечет за собой ущерб для егоисполнителя (так, воровство не причиняет ущерба самому вору, наоборот, можетбыть даже выгодным для него; если вор в результате наказан, то только потому, чтообщественная мораль восстала против воровства).

Это различие, однако, не умаляет“вещественного” характера социальных норм и возможность их объективногоизучения. Верно как раз обратное: оно еще больше прибавляет к “вещественной”природе норм, так как они оказываются истинным материалом и эффективнымипричинами, обусловливающими регулярность и неслучайность человеческогоповедения и, следовательно, социального порядка как такового. Именно такие“подобные вещам” социальные факты, а не настроения или чувства индивидов(которые так страстно исследуют психологи) обеспечивают истинное объяснениечеловеческого поведения.

Желая правильно описать и объяснить человеческоеповедение, социолог должен (и его призывают) оставить в стороне человеческуюдушу, намерения и личные смыслы, о которых нам могут поведать только самииндивиды (“загадки человеческой души”, таким образом, обречены оставатьсянезамеченными и непроницаемыми), и обратиться к изучению явлений, которыеможно наблюдать со стороны и которые будут казаться разным наблюдателямодинаковыми.Это одна из возможных стратегий, с помощью которой можно добиватьсянаучного статуса социологии. Совсем другая стратегия предложена в работах МаксаВебера. Мысль о том, что существует один, и только один, способ “быть наукой” ичто поэтому социология должна самоотверженно подражать естественным наукам,Вебер категорически отвергает.

В противовес этому он полагает, чтосоциологическая практика, не теряя присущей научному знанию точности, должнаотличаться от естественных наук так же, как отличается социальная реальность,исследуемая социологом, от нечеловеческого мира, исследуемого науками о природе.Реальность у людей, или человеческая реальность, отличается (и в этом онапоистине уникальна) тем, что действующие субъекты наделяют свои действиясмыслом. Они обладают мотивами, действуют, чтобы достичь поставленных целей.Именно цели объясняют их действия. По этой причине человеческие действия, вотличие от пространственных перемещений физических тел или химическихреакций, надо прежде всего понять, а не объяснить. Точнее, объяснить человеческоедействие — значит понять его: уловить смысл, которым действующий субъектнаделяет его.То, что человеческие действия осмысленны и потому требуют исследованийособого рода, было известно и до Вебера. Эта идея еще задолго до него служилаоснованием герменевтики — теории и практики “раскрытия смысла”, заложенного влитературном тексте, живописи или в каком-либо другом продукте созидающегодуха.

Герменевтические исследования безрезультатно боролись за научный статус.Теоретикам герменевтики было трудно доказать, что метод и открытиягерменевтических изысканий могут быть столь же объективными, как и методы ирезультаты науки, т.е. что можно закодировать метод герменевтическогоисследования настолько точно, что любой исследователь, выполняющий еготребования, придет к тем же выводам.

Такой научный идеал представлялсягерменевтикам недостижимым. Казалось, для того чтобы понять смысл текста, егоинтерпретаторы должны “поставить себя на место автора”, посмотреть на текстглазами автора, продумать его мысли, короче — быть, думать, рассуждать,чувствовать, как автор (такое “перевоплощение” в жизнь и в дух автора, переживаниеи повторение его опыта получило название эмпатии). Это требует истинной духовнойблизости с автором и невероятной силы воображения, результаты же будут зависетьне от унифицированного метода, с одинаковым успехом доступного каждому, а отуникального таланта единичного интерпретатора.

Следовательно, вся процедураинтерпретации относится скорее к искусству, нежели к науке. Если интерпретаторыпредлагают весьма различные интерпретации, то можно выбрать одно изконкурирующих предложений, более богатое, проницательное, глубокое, эстетическиприятное или в каком-либо другом отношении более удовлетворительное, чемостальные; но все это не может служить причиной, позволяющей нам сказать, чтопредпочтительная для нас интерпретация является истинной, а те, что нам ненравятся, — ложными.

Характеристики

Список файлов книги