Раймон Арон - Этапы развития социологической мысли (1158956), страница 72

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 72)

Главная проблема дисциплины сочетается с проблемой иди-видуализма. Современные общества все еще нуждаются в авто­ритете, свойственном коллективному сознанию. Но в то же время это общества, способствующие становлению личности. Воспитание в современных обществах будет иметь целью не только укрепление дисциплины, но и содействие расцвету лич­ности, формирование в каждом индивиде чувства независимо­сти, способности к рефлексии и выбору. Эту формулу можно перевести на язык Кантовой, философии: надо подчинить каж­дого авторитету закона, который является, по существу, обще­ственным, даже если он моральный; но это подчинение закону должно стать потребностью каждого из нас, потому что только оно позволяет нам реализовать нашу разумную индивидуаль­ность.

Так обнаруживается двойственная природа всех Дюркгей-мовых социологических объяснений: общество, рассматривае­мое как окружающая среда, обусловливает систему воспита­ния. Всякая система воспитания — слепок общества, соответ­ствует общественным потребностям, но и способствует упро­чению коллективных ценностей. Структура общества, рассматриваемая как причина, определяет структуру системы воспитания, а цель последней — соединить индивидов с кол­лективом и убедить их избрать объектом своего уважения или преданности само общество.

13 Элк. № 4 385

6. Социология и философия

Немало было сказано о том, что под названием социологии Дюркгейм представил социальную философию, что он был скорее философом, чем социологом. Бесспорно, Дюркгейм был человеком философского и даже религиозного склада. О социологии он говорил с духовным неистовством пророка. Вместе с тем его социология — это видение человека, совре­менного общества и истории. Но можно доказать, и я это сде­лаю, что все великие социологические системы взаимно обя­заны одна другой в том, что касается понятий человека и исто­рии. Упрекать социологическое учение в использовании фило­софских элементов не значит его обесценивать.

Я не буду касаться представлений об истории и о человеке, уже неоднократно рассматривавшихся. Но следует заметить, что настойчивость, с какой Дюркгейм подчеркивает необходи­мость консенсуса, так же. как относительное пренебрежение конфликтными факторами порождены некоторыми особенно­стями его философии, Интерпретация современного общества в аспекте социальной дифференциации не единственно воз­можная. Для Вебера основной характеристикой современного общества выступает рационализация, а не дифференциация, и каждое из этих понятий предопределяет множество последст­вий как в плане научной интерпретации фактов, так и с мо­ральной и философской точек зрения.

Свои критические замечания я скорее направлю на поня­тие общества и, кроме того, на разные значения, которые Дюркгейм придает слову «общество». Множество значений подчеркивает если не внутреннее противоречие, то по край­ней мере различные тенденции в учении Дюркгейма.

Всю жизнь Дюркгейм хотел оставаться позитивистом и сциентистом, социологом, способным изучать социальные факты как вещи, анализировать их извне и объяснять их подо­бно тому, как объясняют феномены естествоиспытатели.

Но наряду с неизменным и настойчивым позитивизмом в учении Дюркгейма присутствует и представление о том, что общество является одновременно средоточием идеального и реальным объектом моральной и религиозной веры. В ре­зультате этой двойной интерпретации общества, очевидно, возникают двусмысленности и затруднения Дюркгейма. Об­щество, конкретное и доступное наблюдению, нельзя смеши­вать с обществом — средоточием идеального и тем более с обществом — объектом наиболее возвышенных чаяний и ве­рований. Если. бы объектом поклонения веры, даже религи­озной, было конкретное общество, философия Дюркгейма

386

была бы родственной философии национал-социалистского духа, что, конечно, не так.

Поэтому любая критика Дюркгейма должна подчеркивать эту двойственность самого понятия общества, которое может быть истолковано в зависимости от контекста: то как среда или наблюдаемая извне социальная система, то как средото­чие идеального, объект почитания и любви,

В первом значении общество, следовательно, определяется как социальная среда и рассматривается в качестве детерми­нанта других феноменов. Но что же определяет саму среду? Дюркгейм не без основания подчеркивает тот факт, что раз­ные, институты — семья, преступность, воспитание, политика, мораль, религия — обусловлены организацией общества. Каж­дому социальному типу присущ свой тип семьи, воспитания, государства, морали. Но он склонен рассматривать в качестве целостной реальности социальную среду, в то время как по­следняя оказывается аналитической категорией, а не конеч­ной причиной. То, что служит социальной средой, причиной по отношению к отдельному институту, с иной точки зрения есть лишь совокупность институтов, которую, как предполага­ется, социальная среда должна объяснить.

Дюркгейм склонен рассматривать социальную среду в ка­честве реальности sui generis, обозначенной объективно и фи­зически, тогда как она есть лишь интеллектуальное представ­ление. Эта тенденция воспринимать абстрактное как реальное обнаруживается в понятии «суицидальное течение». На самом деле суицидального течения нет: оно существует в воображе­нии или в словаре Дюркгейма. Частота самоубийств колеблет­ся в зависимости от общественных условий и групп. Показате­ли самоубийств раскрывают некоторые особенности групп. Они не свидетельствуют о том, что отчаявшиеся самоубийцы были подхвачены «коллективным потоком».

Дюркгейм часто рассуждает так, будто социальная среда до­статочно четко определена, будто можно, зная ее, точно ука­зать необходимые ей институты. Скажем, Дюркгейм исходит из постулата «каждому обществу свойственна своя мораль», с чем каждый может согласиться. Мораль римского города со­вершенно отлична от морали советского государства или амери­канского либерального государства. Верно и то, что свои инсти­туты, верования, практическая мораль свойственны каждому обществу и ими характеризуется тип общества, к которому они принадлежат. Но сказать, что моральные установки варьируют­ся от одного социального типа к другому, никак не означает, что, зная один социальный тип, можно сказать, какая мораль ему соответствует. Дюркгейм часто объясняется так, как если бы общество было закрытой, замкнувшейся в себе точно опре-

387

деленной системой. А ведь фактически в каждом обществе возникают конфликты по поводу того, что есть добро или зло. Одни этические понятия соперничают с другими, и лишь неко­торые из них в конце концов внедряются. Тем не менее доволь­но наивно полагать, будто наука когда-нибудь сможет декрети­ровать мораль, соответствующую современному обществу, как будто этот тип общества требует какой-то единственной этиче­ской концепции, как будто бы, зная структуру общества, мож­но сказать: «Вот мораль, нужная этому обществу».

Другими словами, понятие общества как полного и интег­рального единства следует заменить понятием общественных групп, которые сосуществуют в рамках цельного сложного общества. С тех пор как осознано существование множества общественных групп и столкновение этических представле­ний, замечено также, что общественная наука еще долго, а возможно и никогда, не сможет заявить моралистам и вос­питателям: вот мораль, которую вы должны рекомендовать от имени науки.

Разумеется, есть моральные императивы, принимаемые все­ми членами общества, по крайней мере в абстракции. Но самое интересное — это именно те темы, по которым нет единодушия. И когда речь заходит о них, социология обычно не в состоянии сказать, какова же мораль, отвечающая потребностям обще­ства. Быть может, одни и те же общественные организации но гут приноравливаться к разным этическим концепциям. Кроме того, даже если бы социолог утверждал, что определенная эти­ческая концепция содействует стабильности общества, то прче-му мы были бы должны из моральных соображений считать ко­нечной целью стабильность нашего общества? Одна из особен­ностей нашего общества состоит в том, что его основы постоян­но переосмысливаются. Социология может объяснить причины этого переосмысления, но она не может ответить на вопросы, встающие перед индивидами, а еще меньше — предложить ре­шение, которое было бы научным.

На это есть две причины. С одной стороны, один и тот же социальный тип может быть совместим с несколькими типами морали и с несколькими политическими режимами. С другой стороны, индивид, стремящийся опираться на собственные суждения, вовсе не обязан дорожить существующим социаль­ным типом как последним словом в человеческих отношениях. Он может хотеть иной морали, даже если эта мораль несовме­стима с обществом, в котором он живет.

Иллюзия возможности вывести императивы из анализа фактов объясняется, по-моему, главным образом теорией классификации типов общества. Вспомним, что Дюркгейм счи­тал возможным расположить разные известные в истории об-

388

щества на одной линии по степени сложности, начиная с одно-сегментарных вплоть до полисегментарных двойной сложно­сти. Эта теория, на которой интерпретаторы почти не останав­ливаются, представляется мне крайне важной, конечно, не в контексте социологии Дюркгейма, а как проект некоей завер­шенной формы общественной науки.

Классификация обществ по степени сложности в самом де­ле открывала Дюркгейму возможность, к которой он часто прибегал: различения феноменов поверхностных — их он охотно, с некоторым пренебрежением, оставлял истории — и глубоких, относящихся к сущности социологии. В самом деле, если мы признаём, что некий социальный тип определяется степенью сложности или числом сегментов, то мы располага­ем критерием, позволяющим определить, к какому типу при­надлежит данное общество. Если мы констатируем, что обще­ство, отнесенное к типу относительно малой сложности, вдруг развивает современную промышленность — что мы имеем в случае с Японией, — мы будем доказывать, что это общество, несмотря на его уровень экономического развития, остается обществом другого типа, более простого, чем западный, вслед­ствие численности и состава его сегментов.

Другими словами, Дюркгейм считал, что нашел способ от­деления фундаментальных феноменов общественного устрой­ства или социальной интеграции, которые относятся к сфере социологии, от других феноменов, менее глубоких, таких, как политические режимы и даже экономические институты, при­надлежащих к сфере исторической науки и неподвластных строгим законам.

Классификация обществ, ведущая к противопоставлению глубокого и поверхностного, социального типа и исторических феноменов, по моему мнению, определяется позитивистской или реалистической иллюзией, согласно которой эта единст­венная классификация имеет универсальное применение.

При рассмотрении и критике второго значения понятия об­щества у Дюркгейма, общества как средоточия идеала, объек­та почитания и поклонения, я буду пользоваться небольшой книжкой «Социология и философия», вобравшей в себя три эссе Дюркгейма: статью 1898 г. «Индивидуальные и коллек­тивные представления», его сообщение на заседании Француз­ского философского общества на тему «Детерминация мораль­ного факта» и, наконец, выступление на Международном кон­грессе по философии 1911 г. в Болонье «Суждения о реаль­ности и ценностные суждения». В этой небольшой работе с глубокой выразительностью звучат некоторые из основных тем Дюркгейма. Первая из них — тема человека: лишь в обще­стве и посредством общества «человек является человеком в

389

той мере, в какой он цивилизован». Лишь включение в обще­ство делает из человека животное, отличающееся от других.

«Много времени прошло, — пишет Дюркгейм, — с тех пор
как Руссо доказал: если человека лишить всего того, что ему
дает общество, то останется лишь существо, способное к ощу­
щениям и неотчетливо отличающееся от животного. Без язы­
ка, в первую очередь общественного феномена, практически
невозможны общие или абстрактные идеи, а потому приходит
конец всем высшим ментальным функциям. Оставшись наеди­
не с собой, индивид впал бы в зависимость от природных сил;
если он смог не поддаваться им, если он смог освободиться от
них, стать личностью, то потому, что оказался под покровом
силы sui generis — мощной, поскольку она есть результат сое­
динения всех индивидуальных сил, но и силы умной и мораль­
ной, способной, следовательно, нейтрализовать стихийную и
лишенную какой-либо морали энергию природы, — силы кол­
лективной. Теоретик в состоянии доказать, что человек имеет
право на свободу, но какова бы ни была ценность этих доказа­
тельств, достоверно то, что эта свобода стала реальностью
только в обществе и посредством общества» (Sociologie et
philosophie, p. 79). ' '-\

Таким образом, вне общества человек превратился фы в животное. Именно общество подключает человека-животное к человечеству. На что легко возразить: для возникновения яЗы-, ка и высших форм разума недостаточно того, что животные живут группами. Общество — это, конечно, необходимое ус­ловие развития человечества, человеческого рода, но это усло­вие становится достаточным, если только человек-животное обладает способностями, которых нет у других видов живых существ. Язык, понимание, коммуникация, конечно, предпола­гают наличие нескольких человек и в этом смысле общества, но для появления языка, понимания и коммуникации того же типа, что и в обществе, недостаточно, чтобы вместе собрались несколько животных.

Дюркгейм прав, утверждая, что язык, мораль и религия суть общественные феномены, но при условии, что это поло­жение — одновременно очевидное, банальное и нейтральное с той давней поры, когда оно было сформулировано так, как это только что сделал я, — не будет истолковано так, словно к нему добавили наречие «по существу». Мораль, язык или ре­лигия имеют социальный аспект. Все человеческие факты вы­ступают в социальном обличье. Но отсюда не следует, что они по существу социальны и, кроме того, что их подлинное значе­ние связано с социальным аспектом.

Это замечание особенно относится к морали. По Дюркгей-му, мораль может существовать только в том случае, если об-

Характеристики

Список файлов книги